Норманистский миф о скандинавах на Волжско-Балтийском пути (2)

В первой части статьи было показано, что в регионе Балтийского моря первыми обладателями паруса были южнобалтийские народы (венеды, варины), а германоязычные скандинавы начали осваивать парусную оснастку не ранее рубежа VII-VIII вв., как это следует из работ скандинавских историков и археологов. Теперь своевременно обратиться к вопросу о том, чего достигли скандинавы к IX в., т.е. каким флотом обладали выходцы из скандинавских стран в этом столетии, в которое им стали приписывать особую роль в русской истории?
 

 
Были ли у них в это время суда, на которых они чисто технически могли бы совершать как морские экспедиции, так и ходить по восточноевропейским рекам для осуществления приписываемой им миссии открывателей Волжско-Балтийского пути или освоения пути «из варяг в греки»? В своих работах я уже рассматривала этот вопрос и, опираясь на результаты исследований в области подводной археологии, как российской, так и скандинавской, представляла совершенно определенный ответ: в скандинавских странах в викингский период не обнаружено судов, годных для плавания по русским рекам, подробнее см. здесь и здесь.
 

 

Традиционные скандинавские килевые суда с несущей клинкерной обшивкой, обнаруженные в Дании и Норвегии, были хороши для морских экспедиций, но не подходили для плавания по восточноевропейским рекам с порогами и волоками. Как отмечает научный руководитель проекта «Подводное наследие России» к.т.н. А.В. Лукошков, их длинные корпуса с выступающим вниз на 40-50 см килем в принципе не имели возможности пройти между торчащими вдоль русла многочисленными камнями.
 
Но еще более невероятной, по словам А.В. Лукошкова, кажется возможность волока, не говоря уже о переноске любого из известных сегодня типов скандинавских кораблей вокруг порога Айфур – Неасит. В первую очередь, из-за большой массы. Ведь эти выдающиеся по своим мореходным качествам суда имели массивный киль и штевни, на которые крепились бортовые доски толщиной 25-30 мм. Причем крепились «внахлест» с перекрытием в 20-30% от их ширины, что соответствующим образом увеличивало массу дерева. Известно, что собственная масса датируемого 850-ми гг. судна из Гокстада составляла 9 тонн, а вместе с экипажем, провиантом и оружием – 18 тонн при осадке пустого корпуса на 0,75 м, а загруженного – на 0,9 м. С экипажем в 70 человек при волоке даже пустого корпуса на долю каждого приходилось бы по 130 кг веса. Ни поднять такой груз на плечи, ни толкать его по настланным бревнам физически невозможно. И уж тем более, экипаж не мог поднять такой груз на крутые днепровские берега и тащить его 9 километров в обход порога по прибрежным холмам (Лукошков А.В. Флот Древней Руси в плаваниях на Константинополь: находки и реконструкции // Начала Русского мира. Труды международной конференции. СПб., 2011. С. 207-208).
 
Проект «Подводное наследие России» (первое его название «Тайны затонувших кораблей»») начал свою работу в 2002 г. в Санкт-Петербурге (сама подводная археология как научная область имеет более длительную историю). Основными направлениями работы проекта стали поиск, регистрация и постановка на учет останков судов всех типов и классов, плававших на Балтике на протяжении десяти веков, а также – предварительное детальное обследование наиболее ценных исторических объектов.
 
Аналогичные проекты в рамках исследований по подводной археологии проводятся и в других странах, в частности, в Швеции. Один из отчетов шведских подводных археологов я приводила в моих работах, поскольку в нем затрагивалась проблема пригодности скандинавских судов для плавания по русским рекам. Это отчет шведского археолога Рюне Эдберга под названием «Водный путь в районе Сигтуны и тайна ненайденных викингских кораблей» (Edberg Rune. Sigtunaleden – och mysteriet med de saknade vikingaskeppen // Situne Dei. Årsskrift för Sigtunaforskning. Utgiven av Sigtuna Museum. Sigtuna, 2007. S. 79-97). Вывод шведских подводных археологов был аналогичен приведенному выводу А.В. Лукошкова: имеющийся у скандинавских исследователей археологический материал не содержит доказательств популярных ранее представлений о том, что скандинавы путешествовали по Руси на клинкерных судах викингского типа. Нет и надежных свидетельств письменных источников (Ibid. S. 90).
 
Кроме того, оказалось, что длинные корабли викингского периода обнаружены только в Дании и Норвегии, а шведских длинных кораблей викингского периода не найдено. Были найдены только малые суда (лодьи) длиной до 9,5 метров. Таким образом, у шведов пока вообще не обнаружено судов, которые в викингский период были пригодны для заморских экспедиций. Нашли пока только те, что годились для каботажного плавания. Из этого следует законный вывод: Руотси от шведских гребцов, названия Днепровских порогов от древне-скандинавского, контроль над Балтийско-Волжским путем – всё плывет по воде и исчезает за горизонтом переливчатой фантазии.
 
Что же касается ненайденных у шведов «викингских» кораблей, то никакой тайны это, на мой взгляд, не составляет, поскольку данный факт хорошо накладывается на историю освоения прибрежной полосы Упланд, основная часть которой, как показано в моих работах, довольно поздно поднялась со дна моря, причем в ходе этого поднятия образовывалось сначала множество островов и островков. Для освоения этой «дармовой» земли, а также островной акватории достаточно было простых малых лодий для каботажного плавания.
 
Но российские норманисты продолжают держаться за рудбекианистские мифы и уверять российское общество в том, что именно на драккарах плавали викинги, основавшие династию Рюриковичей (Журнал «История», 2011, № 14. С. 3, 14, 15). Несмотря на то, что в собственно шведской медиевистике все больше этих мифов разлетается в прах, поскольку изучать приходиться свою реальную историю, что выводит выдуманную историю за пределы науки. Раньше шведские историки были уверены, например, что свеи основали колонии на востоке Балтики. Сейчас от этой идеи отказались за неимением доказательств. Гробин, – задается вопросом шведский историк Д. Хариссон, – может, и добирались туда свеи, но колония, нет, так думали в 30-е годы, а доказательств-то не нашли. Но Гробин как пример колонии свеев на «восточном пути» по-прежнему есть у российских норманистов.
 
Роскошные находки VII-VIII вв. из погребений в ладье из Венделя и Вальсгерде современный шведский археолог О. Хиенстранд связывал с переселением отдельных групп населения с европейского континента (т.е. не свеев) на территорию современной Швеции, которые и привезли с собой эти предметы роскоши, а также навыки их изготовления. Эта группа существовала как замкнутая колония, считал Хиестранд, и постепенно вымерла. Традиции производства предметов роскоши прервались вместе с ними, не оставив никакой преемственности. Есть немало других памятников археологии в скандинавских странах, которые норманисты стараются подтянуть к системе своих «доказательств».
 
В качестве примера можно привести замечательные археологические находки на острове Хэльгё (первое название острова – остров Маленький/Lillön) в оз.Мэларен. Это поселение российские норманисты обычно привлекают как пример начального этапа урбанизации в Швеции: «Вместе с тем уже в VI-VII вв. в Скандинавских странах …появляются поселения, которые исследователи …на основании относительно развитой торгово-ремесленной деятельности и определяют их как протогородские (или предгородские) центры… в Швеции до VIII в. функционируют Экеторп и Хельгё…» (Мельникова Е.А. Начальные типы урбанизации и становление государства (на материале Древней Руси и Скандинавии) // Древняя Русь и Скандинавия. Избранные труды. М., 2011. С. 77).
 
История археологического изучения острова такова. В 1950 году один владелец летнего домика на острове случайно наткнулся на следы древнего поселения. Четыре года спустя начались археологические раскопки, продолжавшиеся до 1981 г. Результаты исследований показали, что на этом месте было поселение, которое существовало не менее шестисот лет, с III по IX вв. Оно располагалось на северо-востоке Хельгё и носило черты древнего центра ремесла и торговли. В этом качестве поселение стало формироваться около III в., посему оно на 500 лет старше Бирки. Уже в V в. здесь имелись свои квалифицированные ремесленники, обнаружены следы золотых дел мастерских и других ремесленных мастерских. Расцвет поселения на Хельгё приходится на период Великого переселения народов (V – сер. VI вв.) и на вендельский период (сер. VI-IX вв.). Торговцы с острова должны были среди своих заказчиков/клиентов иметь знатных людей вендельского периода – на это указывают остатки шелковых тканей, стекло, пряности.
 
В течение VII в. бронзовое литье высокого качества и ремесло исчезают, и поселение на Хельгё приобретает вид усадьбы. В конце вендельского периода (сер. VIII в.) возникает Бирка и становится главным центром торговли в области озера Мэларен вплоть до конца X в., после чего роль торгового центра перемещается в Сигтуну. Шведский археолог Ярл Нордблад писал, что на Хельгё было открыто около 40 домов, более ста погребений, древнее крепостное сооружение. Кроме того, были обнаружены такие предметы из дальних стран, как фигурка Будды из Индии, коптский христианский крестильный ковшичек из Египта – оба предмета датируются VI в., ирландский епископский посох IX в., монеты из Равенны, Рима, Византии и арабских стран – все это указывает на значение данного поселения как торгового центра. К периоду V-VII вв. относятся 3-4 группы домов, расположенные у подножия горы и как бы окружавшие долину с двух сторон, и при них – место погребений. В одной из групп домов были найдены названные предметы, привезенные из дальних стран, а также – из разных областей Ботнии и Балтики. В другой группе домов были обнаружены предметы ремесленного производства высокого уровня: бронзовое литье, золотые украшения, бисер, железные поковки, предметы камнетёсного ремесла. Третья группа домов была связана с сельскохозяйственным производством: земледелием и скотоводством (Nordbladh Jarl, I guldets tid // Sveriges historia. 13000 f.Kr. – 6000 e.Kr. Stockholm, 2009. S. 405-413).
 

 
Помимо этого, к поселению на Хэльгё относился и значительный сакральный центр. Сакральной функцией – организацией пиров с ритуальными возлияниями – наделялось явно особое помещение типа холла, где были обнаружены такие специфические находки как стеклянные осколки бокалов, оружие как жертвенные приношения и золотые или золоченые фигурки «человечков». Золотые «человечки» – тончайшие пластинки золота размером 5-40 мм, на которых выдавлены изображения мужчин или женщин, иногда – изображения животных. Являлись ли эти изображения оберегами-амулетами или просто украшениями, пока неясно. Но их обнаруживали вблизи пиршественных и культовых помещений – холлов. Кроме Хэльгё золотые «человечки» отыскиваются на датских островах: на Борнхольме, Фюне, а также на Эланде, в Уппокре и в прибрежных областях Южной Швеции, немного – на побережье центральной Норвегии, но их нет в Исландии. Эти изображения, вероятно, отражали культовую традицию, сконцентрированную в пределах Скандинавского полуострова, в основном, его южной и восточной областей. С наступлением «викингского» периода данная традиция умерла.
 
При культовом помещении были обнаружены также хирургические инструменты: пинцеты и скальпели, бронзовая игла в чехольчике, напоминающая иглу, использующуюся при оперировании катаракты. Лечение, вероятно, рассматривалось как часть ритуала. Эти инструменты напоминают аналогичные находки хирургических инструментов в Уппокре в слоях III-VII вв., и также при культовом помещении. Там же были найдены ритуальные пожертвования оружием. Было бы интересно проанализировать более глубоко сакральные традиции, отразившиеся в археологических находках Хэльгё и Уппокры, но это тема другой работы. Здесь же надо ответить на вопрос – кто были те торговцы на Хэльгё, трудами которых доставлялись товары из Индии, из Египта, из Равенны, Рима, Византии и арабских стран, ведь для осуществления подобных торговых экспедиций необходимо было обладать и соответствующим флотом.
 
Относительно Уппокры я высказывала уже предположение, подкрепленное историческими сведениями о венедах и варинах, а также – данными ДНК-генеалогии о наличии западнославянских гаплогрупп на юге Швеции до миграций сюда германоязычных скандинавов, о том, что торговцами-мореходами в этом регионе Балтики были южнобалтийские варины или венды. Но я также приводила сведения о том, что в Средней Швеции при раскопках древней крепости Дарсйэрде была обнаружена керамика восточноевропейского происхождения, а также – остатки бревенчатых конструкций, находившие аналоги в Восточной Балтии. Эти сведения уводят нас в Восточную Европу и ставят нас перед вопросом о том, какие судоходные традиции имелись там.
 
Можно начать с того, что результаты исследований дна рек Волхова, Невы, Венты, нижнего течения Даугавы, Ладожского озера и Рижского залива в рамках подводной археологии в течение 2006-2008 гг., представленные А.В. Лукошковым на нескольких конференциях, однозначно свидетельствуют о том, что «все найденные на территории России и Латвии суда построены по южнобалтийской конструктивной схеме» и что «практически полное отсутствие деталей скандинавских судов особенно наглядно на фоне гигантского объема находок фрагментов плоскодонных судов, построенных по южнобалтийской технологии» (Лукошков А.В. Конструктивные особенности найденных на дне Волхова древненовгородских судов в контексте традиций балтийского судостроения // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Материалы научной конференции, посвященной 80-летию академика РАН В.Л.Янина. Новгород Великий, 2009. С. 220-226).
 
Таким образом, результаты исследования в области подводной археологии ясно свидетельствуют о том, что традиции древнерусского и южнобалтийского судоходств развивались в рамках либо сотрудничества, либо обмена опытом, и данное явление мы должны начать внимательно изучать, как важную страницу русской истории.
 
Далее, мы располагаем данными о том, что у русов был популярен особый вид судна, который обладал необходимой устойчивостью для плавания по морю, а также соответствовал требованиям для плавания по речной гидросистеме, включающей мелководные реки и волоки между ними. Это были струги или суда, изготовленные из цельных стволов деревьев методом выстругивания внутренней части древесины. Согласно А.В. Лукошкову, толщина стенок при этом доводилась до 10-20 мм, что позволяло разводить их под воздействием горячей воды и пара в стороны, создавая широкий, плоскодонный и герметичный корпус. Низкие борта струга наращивались вверх досками, которые, судя по находкам останков стругов, нашивались к основе с помощью гибких корней. Это конструктивное решение подтверждается находками остатков стругов при раскопках в Великом Новгороде.
 
Особенности традиционного русского судостроения очень обстоятельно описаны в книге С.Г. Дмитренко «Морские тайны славян» (СПб., 2004). В ней автор подчеркивает, что в основе традиционного русского судостроения лежала технология соединения (сшивания) деталей корпуса гибкой вязью. Это касалось поморских, волжских, каспийских, днепровских и др. судов. Хочется отметить, что с точки зрения современных ценностей, это была экологически чистая технология. От слова «шить», поясняет Дмитренко, происходят названия таких судов, как шитик и расшива. Ещё Константин Багрянородный (X в.) сообщал об изготовлении у древних русов обшитых досками «набойных лодий». При этом русы крепили доски обшивки к набору и между собой не только деревянными гвоздями (нагелями), но также гибкой вязью, изготовленной из ивовых прутьев, корней можжевельника (вицы), стволов и корней молодых, маломерных елочек и связок лыка. Технология сшивания судов настолько сильно была укоренена в русском судостроении и была так хорошо отработана, что, несмотря на суровые приказы Петра I перенимать европейские «новоманерные» способы постройки судов, они сохранились у русских поморов практически до наших дней.
 
А технология использования долбленого из ствола днища была хорошо известна у поморов и использовалась, например, при изготовлении поморских набойных лодок, у которых к долбленому из бревна днищу (трубе) нашивалось от двух до трёх рядов досок, образовывавших борта судна. Однако использование долбленого ствола в качестве днища-киля, подчеркивает Дмитренко, наблюдалось не только на Русском севере, но и на Волге, и на Днепре. По аналогичной технологии строились, например, днепровские чайки – суда запорожских казаков (Дмитренко С.Г. Морские тайны славян. СПб., 2004. С.25-35).
 
Но интересно, отмечает Дмитренко, что точно также строились и некоторые древние индийские суда, и ссылается на известного историка судостроения и мореплавания А.Б. Снисаренко, который писал, что «…греческий автор «Перипла Эритрейского моря» (по существу – лоции Индийского океана), написанного в конце I в., упоминает, что у индийцев «есть местные суда.., связанные из больших одноствольных судов, так называемые сангары; те же, которые ходят в Хрису Золотую (Маллаку) и Ганг, очень велики и называются коландиями…». В этом названии, скорее всего, проглядывает арабское «кил» – парус. Из обмолвок других авторов, например Марко Поло, можно набросать их примерный портрет. Это широкие грузовые суда грузоподъемностью до тысячи тонн, вмещавшие до 150 человек. Киль коландия был выдолблен из одного ствола, на него наращивали доски обшивки… По-видимому, из коландия произошла и арабская многопалубная трёхмачтовая шаланда…» (Снисаренко А.Б. Рыцари удачи. СПб., 1991. С. 48-49).
 
Читаешь рассуждения этого известного автора о том, что в индийской коландии проглядывает арабское «кил», и просто диву даешься. Единственной «маркой» судна, которую арабы могли привнести в традиции судоходства, был корабль пустыни – верблюд, все остальное в арабском судоходстве – от индийцев и иранцев, соответственно, и коландия должна восходить к индоевропейским языкам. И ответ находим в рассуждениях С.Г. Дмитренко об индийских коландиях: «Еще одним широко распространенным типом восточных судов являются лодки, у которых в качестве киля-днища используется долбленый ствол дерева – колода. К этому днищу для увеличения высоты борта при помощи гибкой вязи прикрепляются доски… Суда эти широко распространены по побережью Индии и Пакистана, на Цейлоне, а также на восточном побережье Африки… Сама конструкция говорит об их очень древнем происхождении» (Дмитренко С.Г. Указ.соч. С. 151).
 
Вот видите, как просто: древнеиндийская коландия и русское слово колода – однокоренные слова, основной компонент в них коло-, т.е. круг. Слово колода осталось в русском языке и в значении долбленый челн. Занимаясь исследованием слова коло (как топонима, теонима и пр.), я называла его соответствия и в санскрите, приводя рассуждения известного индолога Н.Р. Гусевой о том, что древнерусское коло сближается с санскритскими гол – солнечный шар и гола – круг, сфера. (Гусева Н.Р. Славяне и арьи. Путь богов и слов. М., 2002. С. 191).
 
Сейчас известно достаточно много фактов, подтверждающих сходство древнерусской и арийской традиций в области духовной культуры. Но начинают появляться исследования, которые показывают поразительное сходство древнерусской и арийской материальной культур в самых разных областях, например, в такой консервативной области как традиционная архитектура и строительство. На Переформате публиковалась работа А.В. Рачинского и А.Е. Фёдорова о сходстве древнерусской и индийской традиционной архитектуры. На основе обширнейшего материала авторы показывают, что традиционные русские архитектурные формы и композиции, такие, например, как кокошники, бочки, маковки-луковицы, шатры и многие другие, имеют большое сходство с индоиранскими, т.е. с арийскими архитектурными формами и композициями. Это говорит о том, что русская и индийская архитектуры произошли из единой, более древней архитектуры, существовавшей до выделения ариев. Данный вывод подтверждается и сходством строительной лексики.
 
Книга С.Г. Дмитренко раскрывает еще одну область, в которой сохранились следы древнейшего сотрудничества древних русов и ариев, – это область традиционного судостроения. Правда, показывая глубинные традиции русского судостроения, автор не может понять, откуда эта древность у русских. Рассуждая чисто умозрительно, он полагает, что если финно-угры и балты были в Восточной Европе до славян, то это они и развили те традиции судостроения, которые переняли от них славяне, а потом все это как-то увязалось с древнеиндийскими традициями. Зная теперь о том, что носители гаплогруппы R1a освоили Русскую равнину задолго до переселения сюда представителей уральской языковой семьи, мы избавляемся и от затруднений отыскать истоки сходства традиционного русского судостроения с индийским и иранским. Эти истоки – в древней общности происхождения этих народов. И данный фактор служил стимулом для поддержания контактов самого разного характера на протяжении многих и многих столетий.
 
В качестве иллюстрации к сказанному скажу еще немного о традиционных судах. Судостроительная технология с использованием долбленого из ствола днища, хорошо известная у поморов, длительное время использовалась и в Иране. Такого типа суда описаны в книге о Волге и волжском судоходстве (тоже приводится у Дмитренко). Это персидские суда киржимы, заходившие с Каспия на Волгу. Они были плоскодонны, с выдолбленной из целого ствола «трубой». Строились эти суда в Баку, Ленкорани и других метах. Чайки запорожских казаков строились точно так же, как и большинство русских судов, и так же, как персидские киржимы и древние индийские коландии. У всех у них к долбленой колоде («лодье») «пришивались» доски обшивки, шпангоуты и штевни. Все эти суда ходили как на веслах, так и под парусом.
 
Кроме того, в книге С.Г. Дмитренко приводится сравнительный анализ традиционной арабской и традиционной поморской судостроительной технологий, где также обращается внимание на их поразительное сходство даже в деталях. При этом С.Г. Дмитренко напоминает, что название «арабский тип судна» чисто условное, поскольку аналогичные суда изготавливались и на Лаккадивских островах, где они строятся и поныне, и в Индии, а также на иранском берегу Персидского залива (Дмитренко С.Г. Указ. соч. С. 30-34). Иначе говоря, «арабский тип судна» – это та же арийская и древнерусская судостроительные традиции.
 
Сейчас мы располагаем убедительными свидетельствами того, что между потомками ариев, расселившихся на гигантских пространствах Азии, и древними русами осуществлялся торговый обмен в течение длительных периодов. В частности, археологические исследования Прикамья и Приуралья показывают, что этот регион с древнейших времён вёл с восточными землями (и не только) международную торговлю впечатляющих масштабов. Согласно данным археологов Приуралья, начало связей этого края с югом лежит в глубокой древности: прослеживается с энеолита и бронзы. Но более документированы торговые связи для раннего железного века, когда в VIII-VI вв. до н.э. посредством товарного обмена в Прикамье с Северного Кавказа (реже из Закавказья) поступали готовые модели оружия и орудий труда, а также металл (Голдина Р.Д., Голдина Е.В. Скандинавия и Верхнее Прикамье: контакты во второй половине I тыс. н.э. // Шведы и Русский Север. С. 5-11; Кузьминых С.В. Металлургия Волго-Камья в раннем железном веке (медь и бронза). М., 1983).
 
В бассейне Камы вплоть до Урала найдены памятники греческой культуры VI в. до н.э., т.е. этот регион был в сфере греческой торговли, также как побережье Балтийского моря аналогичного периода, где в Познани был обнаружен клад афинских монет времен Писистрата, а в Бранденбурге были найдены художественные вещи из «электрона», предположительно, работы ионийских мастеров (Лурье С.Я. История Греции. СПб., 1993. С. 138).
 
Во второй половине VI-IV вв. до н.э. прикамское население имело интенсивные контакты с савроматским миром, саками, народами Казахстана и Средней Азии. Причём подчёркивается, что связи эти носили более глубокий характер, чем просто торговый обмен: в ареале ананьинской культуры (Прикамье, бассейн Вычегды, Приуралье) появились некоторые типы наконечников стрел, железных кинжалов и мечей, деталей конской сбруи, предметов звериного стиля, идентичных савроматским (Кузьминых С.В. Указ. соч. С. 178-179). Ананьинский железоделательный очаг функционировал в VIII-VII вв. до н.э. наряду с северокавказским, среднеднепровским, скифскими (Солнцев Л.А., Фомин Л.Д., Шрамко Б.А. Начальный этап обработки железа в Восточной Европе (доскифский период) // СА, 1977, № 1. С. 57-74).
 
На рубеже эпох вещи из южных земель в Прикамье пополняются многочисленными стеклянными бусами, а также плакетками из голубого египетского фаянса в виде скарабеев, львов, медными римскими кастрюлями. В первой половине I тыс. н.э. в Прикамье наблюдался массовый приток ближневосточных бус, множество вариантов римских провинциальных фибул из мастерских Северного Причерноморья, а также изготовляемых поздними скифами Поднепровья и сарматами Нижнего Поволжья. В могильниках III-V вв. Среднего Прикамья обнаружены десятки раковин моллюсков, добытых в тропических частях Тихого и Индийского океанов. Распространение прикамских вещей на запад в Среднее Поволжье, в район Сурско-Окского междуречья, свидетельствует о развитии контактов в западном направлении (Голдина Р.Д., Голдина Е.В. Указ. соч С. 7-8).
 
В V-VIII вв. южный экспорт в Прикамье продолжает нарастать: это, по-прежнему, стеклянные и каменные бусы, серебряные ожерелья, поясная гарнитура, парадное оружие и другие предметы причерноморского, ближневосточного, среднеазиатского происхождения. Привлекают внимание многочисленные находки парадной серебряной посуды и монет. В Прикамье известно 123 пункта, содержащих 187 серебряных сосудов византийского, иранского, среднеазиатского происхождения. Кроме того, найдено более 200 сасанидских драхм, около 300 византийских и около 20 хорезмийских монет. Время притока сасанидского серебра в Прикамье датируется по-разному, в рамках периода III-VII вв. (Бадер О.Н., Смирнов А.П. «Серебро Закамское» первых веков н.э. // Труды Государственного исторического музея. Вып. 13. М., 1954; Вощинина А.И. О связях Приуралья с Востоком в VI-VII вв. н.э. // СА, 1953, Т. XVII. С. 183-196).
 
Особой интенсивностью был отмечен приток драгоценностей в Прикамье с юга в VI-VII вв. Примером служат так называемые Бартымские клады, т.е. сокровища, обнаруженные в окрестностях Бартымского селища в бассейне р. Сылвы. Так, были найдены 3 хорезмийские чаши, сасанидские чаша и кубок, чаша «бактрийского круга» и византийское блюдо (Бадер О.Н. Уникальный сасанидский сосуд из-под Кунгура // Вестник древней истории. 1948, № 3. С. 166-169; его же. Бартымская чаша // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. М., 1949. Вып. 29. С. 84-91; его же. О восточном серебре и его использовании в древнем Прикамье (К последним находкам) // На Западном Урале. Молотов, 1952. С. 182-200).
 
В одном из сосудов были обнаружены 264 серебряных миллиаресиев императора Ираклия. Вдобавок к ним на этом же месте было найдено ещё 8 монет и ножка серебряного кубка. Клад оценивался археологами как уникальный и по количеству предметов (272 монеты), и по их качеству: монеты были хорошего качества, принадлежали к монетам раннего выпуска (около 615 г.), 59 экземпляров было изготовлено одной парой штемпелей. По оценке исследовавшей клад Л.Н. Казамановой, он принадлежал к одному выпуску и не был разрознен обращением (Казаманова Л.Н. Бартымский клад византийских серебряных монет VII в. // Труды государственного исторического музея. Вып. 26. Ч. 2. М., 1957. С. 70-76).
 
Приведённые материалы дают основание археологам говорить, что торговля южных областей с Прикамьем в I тыс. н.э. являлась одним из важных и хорошо освоенных торговых направлений и была настолько организована, «что из весьма отдалённых областей купцами поставлялись сюда крупные партии дорогих товаров. О том, что в Прикамье приезжали напрямую купцы с большими ценностями, свидетельствуют не только Бартымские клады, но и находка гирьки византийского купца, найденная на Верх-Саинском городище.., расположенном в 2-х км от Бартымских кладов и посёлка… археологические материалы убедительно свидетельствуют о том, что… население давно освоило торговые операции и располагало большим количеством престижных ценностей (бусы, украшения, оружие, серебряные сосуды, монеты), которые, наряду с мехами, воском и мёдом, могли служить эквивалентом при обмене» (Голдина Р.Д., Голдина Е.В. Указ.соч. С. 8-9).
 
Кроме юга, Прикамье имело торговые контакты и с прибалтийскими землями. В качестве примера указываются обычно находки так называемых поясов неволинского типа, хорошо известных по памятникам Верхнего и Среднего Прикамья (в бассейне р. Сылвы, верховье р. Чепцы, по р. Вычегде и др.) и характерных для женских захоронений, датируемых концом VII-VIII вв. Это – неширокие кожаные пояса, украшенные пряжкой и многочисленными бронзовыми накладками и привесками, состоящими из бус и других украшений. Умерших подпоясывали этими поясами поверх платья, из шерстяной ткани местного производства или из шелковой привозной ткани. Как отмечает Р.Д. Голдина, «судя по многочисленности поясов (не менее 72 – Л.Г.), разнообразии их вариантов, находкам полных, со всеми привесками экземпляров, эти предметы изготовлялись именно здесь – в Сылвенском поречье. Такие пояса есть и на соседних территориях, в частности, на р. Чусовой… Довольно много их в… Верхнем Прикамье» (Голдина Р.Д. Хронология погребальных комплексов раннего средневековья в Верхнем Прикамье // Краткие сообщения института археологии. Вып. 158, 1979. С. 79-90). Доказательством же того, что товары из Прикамья, действительно, «странствовали» на большие расстояния, служит обнаружение небольшого количества неволинских поясов в Сибири, в могильниках близ Томска (Голдина Р.Д., Голдина Е.В. Указ. соч. С. 10).
 
Для данной работы интересен тот факт, что значительное скопление поясов неволинского типа было выявлено на финском побережье Балтийского моря, где в нескольких захоронениях было обнаружено 19 поясов. Пояса этого типа датируются в Финляндии началом VIII в. Появление здесь поясов неволинского типа объясняется развитием торговой деятельности купцов из Прикамья, освоивших торговые пути на Балтику на рубеже VII-VIII вв (Мейнандер К.Ф. Биармы // Финно-угры и славяне. Л., 1979. С. 35-40). Пояса неволинского типа рассматривались как признанные предметы роскоши. Об их престижности говорит тот факт, что один такой пояс был обнаружен в Швеции, в королевском кургане в Уппсале (Callmer J. The beginning of the Easteuropen trade connections of Scandinavia and the Baltic Region in the eighth and ninth centuries A.D. // Internationale Konferenz uber das Fruhmittelalter. – Szekszard, 1989. S. 25).
 
Археологические находки вроде поясов неволинского типа красноречиво свидетельствуют о том, что развитие торговли в Восточной Европе в широтном направлении изначально шло с востока на запад, а не наоборот. Подтверждается данный вывод и анализом такого археологического материала как бусы. Шведский археолог Юхан Каллмер, исследовавший происхождение бусинного материала в наборах бус 800-1000 из памятников на территории Скандинавского полуострова, выделил разновидности восточных бус, поступавшие в Скандинавию из Восточной Европы. Среди них, например, бусы, выполненные в технике миллефиори («тысяча цветов»), во множестве представленные как в Скандинавии, так и в Восточной Европе: в Подонье, Поволжье, Прикамье и на Кавказе. А вместе с тем, другие типы бус (круглые бусы, сделанные из палочки с последующим прокалыванием цвета аметист, сердоликовые сферические бусы, циллиндрические бусы с выступающими сине-белыми глазками), также хорошо известные на Ближнем Востоке, Кавказе, Волге, Каме и в странах Скандинавии. Отсутствие их в странах Западной Европы указывало на их поступление в Скандинавию через Восточную Европу.
 
Каллмер сопоставлял некоторые варианты восточных бус с находками поясов неволинского типа и пришел к выводу, что приток в Скандинавию указанных типов восточных бус, а также неволинских поясов был связан с торговой деятельностью купцов из Восточной Европы, из Волго-Окского междуречья или Камского бассейна. Российские археологи Р.Д. Голдина и Е.В. Голдина в результате тщательного изучения бус неволинской культуры в Приуралье определили, что все вышеперечисленные типы ранних восточных бус, обнаруженные в Скандинавии, не только хорошо известны в могильниках неволинской культуры, но и появились в Приуралье значительно раньше (VI в.), чем на Балтике.
 
Чрезвычайно важен факт того, что в могильниках III-V вв. Среднего Прикамья обнаружены десятки раковин моллюсков, добытых в тропических частях Тихого и Индийского океанов. Общеизвестно, что раковины типа каури – раковины тропических моллюсков, использовались как разменная монета, как платежное средство в международной торговле, иными словами, как валюта в течение тысячелетий и на огромных пространствах от Филиппин до Африки. Следовательно, области их распространения указывают хронологию и направление торговых путей для дальней торговли в древности. Оговорюсь сразу, что прочее использование раковин различных видов (как украшения, как декоративный элемент женского костюма, как материал для создания декоративных предметов и пр.) известно чуть ли не с палеолита и едва не по всему миру. Об этом есть интересная книга Р.Н. Буруковского «О чем поют ракушки».
 
Но вот в качестве денег, как считается, эти раковины стали впервые использоваться в Китае 3500 лет назад. В Индии они появились более 2000 тысяч лет назад. Наибольшего распространения в качестве денег раковины достигли в IV-XIV вв. В могильниках Среднего Прикамья, как уже было упомянуто, они обнаруживаются среди находок III-V вв. Но на территории России известны археологические памятники, относящиеся к более древним временам, где обнаружены раковины каури. Прежде всего, следует назвать могильник в Дагестане (селение Башлыкент Каякенского района, у реки Акяр), датируемый примерно концом II тыс. до н.э. Найдены раковины каури в Забайкалье, в так называемых плиточных могилах – особая культура, просуществовавшая с конца II тыс. до н.э. до первых веков н.э. В них также обнаруживаются раковины каури.
 
 
 
Еще одним археологическим памятником, где обнаруживаются раковины каури, являются таврские могильники в Крыму с датировкой от VI-V вв. до н.э. Там они находятся среди богатого погребального инвентаря: оружия (кинжалов, стрел), конской сбруи скифских типов, многочисленных бронзовых украшений (кольца, браслеты, височные подвески, гривны, бляшки, серьги), бус.
 
Анализируя распространение каури в качестве платежного средства, можно отметить, что подобные находки на территории России очерчивают гигантский ареал международной торговли, начиная с эпохи бронзы. И данная проблема имеет непосредственное отношение к древнерусской истории, поскольку возникновение международной торговли такого впечатляющего масштаба было естественным результатом миграций носителей индоевропейских языков или гаплогруппы R1a, шедших из Восточной Европы на Иранское нагорье, в Среднюю Азию, южную Сибирь, Индийский субконтинент. Одной из таких волн миграций, пришедшей в Южную Сибирь с запада, были афанасьевцы (середина III-II тыс. до н.э.), другой волной – были носители андроновской культуры (XVI-XIV вв. до н.э.).
 
Считается, что именно андроновцы обеспечивали функционирование древнейшего торгового пути – Великого Нефритового пути, связавшего Прибайкалье с Волго-Камьем на западе и шан-иньским Китаем на востоке. Его возникновение относится к середине II тыс. до н.э. Это был путь, по которому распространялись шлифованные украшения из нефрита и бронзовые изделия. Он шел из Прибайкалья вдоль современной Транссибирской магистрали, проходил Уральские горы и достигал р. Камы, а также Волги близ устья Оки, соединяя Южную Сибирь и Восточную Европу. Другой отрезок пути шел на восток, в Китай, показывая, что импорт нефритовых изделий шел в Восточную Европу именно из Сибири.
 
Можно предположить, что это был тот изначальный путь, по которому пошел денежный поток «валюты-каури» из Китая в Восточную Европу: Китай – Прибайкалье (плиточные могилы) – Кавказ (могильник в Дагестане) – Крым (таврские могильники) т.д. Но известно также, что данный торговый путь связывал Китай и с Волго-Камьем уже с середины-конца II тыс. до н.э. Великий Нефритовый путь был предшественником караванной дороги Великий Шелковый путь, связавший со II в. до н.э. Восточную Азию и с Восточной Европой, и со Средиземноморьем. Древние торговые пути имели много ответвлений, связывавших Восточную Азию со странами Центральной и Передней Азии. Эти пути шли в Хорезм, Иран, Индию и уже своей, Южной дорогой соединяли эти страны с Восточной Европой.
 
Но в русскую историю такие древности «не пускают». В русской истории, согласно тверди научной, все должно начинаться с IX в. и с пришествия скандинавов (у которых в IX в. и для себя-то ничего не было). Поэтому и о каури как платежном средстве для русской истории традиционно писали, относя вопрос только к периоду не ранее средневековья, как, например, в работе И.Г. Спасского «Русская монетная система. Денежное обращение в XII-XIII вв.» (Л., 1962). Автор отмечал, в частности, что в археологических комплексах Северо-Западной Руси XII-XIII вв., включая новгородские и псковские раскопки, как и в более ранних археологических находках, неоднократно были встречены раковины Cypraea moneta (каури). В погребальных комплексах Псковской земли они занимают место кун-монет; в некоторых случаях они были обнаружены даже в виде своего рода кладов. В Северо-Восточной Европе и на Руси отдельные экземпляры их были отмечены даже в кладах куфических и западноевропейских монет. Археологи и этнографы знают их в Сибири и среднем и верхнем Поволжье. В России свое товарное значение они дольше всего сохраняли в сибирской торговле – до начала XIX в., но трудно сказать, как рано русские купцы взяли в свои руки снабжение народов Сибири этим традиционным для нее товаром. Хотя об укорененности этого «товара» в русской традиции говорит множество созданных для него названий: ужовка, жуковина, жерновок (жерновка) и одно из наиболее употребительных – змеиная головка.
 
Как видим, советскому историку непонятно, как рано каури появились в сибирской торговле, поскольку ему и в голову не приходит, что истоки надо искать во II тыс. до н.э. Но если не начинать историю с самого начала, то в ней многое будет непонятно.
 
Теперь – выводы к статье. Все приведенные археологические материалы свидетельствуют о том, что Восточная Европа, начиная с середины-конца II тыс. до н.э., была вовлечена в международную торговлю значительного масштаба. Зная сейчас, что 4900-4600 тысяч лет тому назад первыми верифицируемыми в языковом отношении насельниками Восточной Европы стали представители гаплогруппы R1a, к которым принадлежали и предки современных русских – древние русы, история этих древних международных торговых контактов должна рассматриваться и как часть древнерусской истории.
 
Сравнительный анализ традиционного древнерусского и арийского судостроения обнаруживает сходство судостроительных технологий такого типа, которое могло возникнуть только в случае, если эти технологии с древнейших времен развивались в условиях тесного длительного сотрудничества. Отсюда вывод – древние русы с арийских времен обладали такими видами судов, которые могли обеспечивать функционирование дальних торговых перевозок между Восточной Европой и странами Востока, а также со Средиземноморьем с использованием как морских, так и речных путей. Соответственно, плавания по Черному или Каспийскому морям, а также использование восточноевропейской гидросистемы (Волжско-Балтийский путь, путь «из варяг в греки») обеспечивались насельниками Восточной Европы (древними русами, ариями) собственными силами, начиная с глубокой древности. Поэтому и в IX в. здесь не требовались «открыватели» этих путей со стороны, тем более, такие «открыватели», у которых были либо утлые простые суденышки, либо громоздкие суда, годные только для морских экспедиций.
 
Иное дело – Скандинавский полуостров, который долгое время нуждался в поставщиках со стороны, в частности, в поставщиках со стороны Восточной Европы, осуществлявших торговлю с Индией, Египтом, Средиземноморьем и другими дальними странами. Не требуется особой логики, чтобы догадаться, что торговые фактории типа Хэльгё (оз.Мэларен) были основаны именно этими торговцами и именно ими были доставлены туда фигурка Будды из Индии (VI в.), коптский христианский крестильный ковшичек из Египта (VI в.), монеты из Равенны, Рима, Византии и пр. Расцвет этой фактории приходился на V-VI вв. Это совпадает с периодом экспансии торговли с югом в Прикамье (V-VIII вв.). Судя по значимости языческих капищ в факториях типа Хэльгё или Уппокры, можно предположить, что их основателями были небольшие группы восточноевропейских или южнобалтийских переселенцев – поклонников определенного культа, не встретивших понимания на «исторической родине». Но вера – верой, а коммерция – коммерцией, поэтому торговые контакты с областями убытия – Восточной Европой и южнобалтийским побережьем – получили свое развитие в той степени, в какой это требовалось.
 
Косвенным подтверждением этих рассуждений служат и данные из истории судостроения на Балтике. В первой части статьи я приводила наскальное изображение корабля с мачтой и парусом с восточного побережья Сконе, датируемое XIV в. до н.э. Материалы по дальней торговле, которая велась из Восточной Европы в эпоху бронзы, позволяют связывать данное изображение с мореплавателями из Восточной Европы или древними русами (R1a-Z280). Другим интересным фактом является так называемое судно из Хъёртспринга (Hjortspringsbåden, ca 350 f.Kr.), найденное в 1920-х годах на датском (ныне) острове Альс.
 

 
Данное судно, датируемое IV в. до н.э., создано по технологии поморских набойных лодок с использованием долбленого из ствола днища. Согласно описанию, приведенному в книге С.Г. Дмитренко, при постройке этого судна к днищевой доске, представлявшей собой лодку-долбленку, через специальные выступы (клампы) привязаны шпангоуты и бортовые доски. Из всех типов поморских судов ближе всего к данному виду относятся набойные лодки (осинка, набоина и др.), у которых к долбленому из бревна днищу (трубе) нашивалось от двух до трех рядов досок, образовывавших борта судна. К этому можно добавить еще одну важную деталь, приведенную С.В. Цветковым: интересно, что железо полностью отсутствует в конструкции этого судна (Цветков С.В. Корабли кельтов и славян // Цветков С.В., Черников И.И. Торговые пути. Корабли кельтов и славян. СПб., 2008. С. 255). Как известно, железо отсутствовало и в традиционных русских судах, и в судах «арабского типа», т.е. использовалась особая, экологически чистая технология.
 
Выше я приводила высказывание А.В. Лукошкова о том, что все найденные на территории России и Латвии суда построены по южнобалтийской конструктивной схеме. Думается, что традиции древнерусского и южнобалтийского судоходств развивались скорее в рамках сотрудничества или взаимообмена опытом. Кроме того, хочется отметить, что гребное судно из Хъёртспринга от IV в. до н.э. выглядит более приспособленным даже для плавания в открытом море, чем шведская лодья из Орби (Årbybåten) из Средней Швеции (IX – перв. пол. XI вв).
 
И завершающий «аккорд»: все, изложенное в статье, показывает, что рассказы норманистов о скандинавах – открывателях Волго-Балтийского пути есть ветшающий рудбекианистский миф, никакого отношения к науке не имеющий. У германоязычных скандинавов не было судов, подходящих для эксплуатации гидросистемы Восточной Европы. Кроме того, низкий уровень социополитической эволюции в скандинавских странах IX в. не позволил бы обеспечить необходимую организацию подобного проекта.
 
Специфика эксплуатации восточноевропейской гидросистемы требовала раннего появления у древних русов института верховной власти для координации работ по регулярному обновлению флота. Подобный институт требовался также для решения многочисленных вопросов, связанных с организацией и поддержанием дальней торговли. На сегодняшний день наличие древнерусского института верховной власти до середины IX в., т.е. до призвания «норманна» Рюрика, в российской науке отрицается. Поэтому в следующей статье поговорим о норманнах и о викингах, а также о том, как они соотносятся с выходцами из скандинавских стран.
 
Лидия Грот,
кандидат исторических наук
 
Перейти к авторской колонке