Факт довольно позднего образования (не ранее XI–XII вв.) прибрежной полосы Руден – Руслаген как физико-географического объекта делает бессмысленными лингвистические усилия норманистов использовать эти топонимы для производства некоего «походного названия» выходцев из этой местности, которое уже якобы в IX в. могло превратиться в имя Руси. Однако представляется интересным подвергнуть рассмотрению тот «филологический» метод, которым норманисты пользуются в обоснование своей концепции происхождения имени Руси. Вот один из примеров.
 

 
Он касается толкования рунических надписей, обнаруженных на мраморной скульптуре льва, установленного когда-то в порту Пирей в Афинах. В 1687 году венецианцы одержали победу над турками, под властью которых в то время находилась Греция, и скульптура льва среди других военных трофеев перекочевала в Венецию. В конце XVIII века шведский дипломат Окерблад обнаружил на скульптуре рунические надписи, правда, не очень чёткие и повреждённые. В 1890 г. была заказана гипсовая копия льва, которая была доставлена в Стокгольм и до сих пор находится в Историческом музее столицы Швеции.
 

В 1913 году эти надписи были исследованы шведским филологом Эриком Брате. По его мнению, надпись содержала, в том числе, и следующее:
 

…Эскиль [а также др. и То] рлев – жители Рудрсланда, дали их выбить. NN. сын NN. их выбил» (…De Äskil [m. fl. Och To] rlev läto hugga väl, som i Rodrsland bodde. NN. son till NN. högg dessa runor).

 
Но в 70-80-е годы, когда в шведской историографии возобладали тенденции к демифологизации своей истории, другой крупный знаток рунного наследия, профессор упсальского университета Свен Б.Ф. Янссон раскритиковал как толкование Брате, так и все толкования его предшественников, признав их фантазиями.
 

 
Статья Янссона «Руны Пирейского льва» очень интересна, поэтому считаю нужным привести здесь несколько фрагментов из нее:
 

В Венеции, перед входом в Арсенал заняли свои места четыре мраморных льва. Самый роскошный из них – лев из Пирея. Его поместили слева от великолепного входа. Он сидит там, как почтенный заслуженный страж, если, разумеется, можно представить себе сидящего стража. По другую сторону от входа возлежит другой лев, большой, настороженный. Ничего удивительного в том, что эти мраморные львы произвели сильное впечатление на Гёте, который после поездки в Венецию в 1790 г. прославил их в своей «Venezianische Epigramme».
 
…Гёте написал свою эпиграмму, однако не поведал о том, что на сидящем и самом большом льве имелись руны. Никто другой также не заметил их. Откроют рунные надписи только лет через десять после того, как Гёте побывал у Арсенала. Но прежде чем обратиться собственно к вопросу о том, как были обнаружены руны, хочу сказать несколько слов о том, как этот нынче столь прославленный лев из Пирея оказался на почётном месте перед венецианским Арсеналом.
 
Пирейский лев несёт свой почётный караул как победный трофей. Вместе с двумя другими мраморными львами он был перевезён сюда в качестве военного трофея в 1688 г. после того, как Венецианская республика одержала победу над турками, во власти которых в течение длительного периода находилась Греция. Главнокомандующим венецианским флотом был знаменитый генерал Франческо Моросини, а главнокомандующим венецианской армией был не менее знаменитый Отто Вильгельм Кёнигсмарк. Этот шведский фельдмаршал прибыл в Венецию весной 1686 г. и принял командование над войсками. В сентябре 1687 г. Кёнигсмарк занял Афины, и на следующий год Пирейский лев вместе с другими мраморными львами был морем переправлен в Венецию…
 
Полагаю, стоит сообщить несколько интересных фактов относительно нашего роскошного мраморного льва, касающихся того времени, когда он ещё находился в Афинах, т.е. до увоза его венецианцами в качестве военного трофея (выделено мной – Л.Г.).
 
Изображение Пирейского льва присутствует на карте афинского порта от 1665 г. Карта была сделана по приказу французского правительства, которое в военных целях занималось обследованием средиземноморских портов, находившихся в руках турок. На карте порта… можно видеть этого льва, сидящего у портовой пристани…
 
Другой источник, причем источник литературного характера рассказывает нам следующее. Фельдмаршал Кёнигсмарк, как я говорил выше, был командующим венецианской армией. Его супруга, на наше счастье, могу я добавить, сопровождала его в походе против турок. У графини Кёнигсмарк была компаньонка, образованная, всячески одаренная и главное, очень общительная особа по имени Анна Океръельм, и собственно в ней и заключается всё счастье, поскольку она вела в поездке дневник, а кроме того она писала письма.
 
В своем дневнике от 6 сентября 1687 г., т.е. за пару недель до того, как венецианский флот под командованием Моросини атаковал Пирей, Анна Океръельм записала, что их корабль по случаю сильного шторма вынужден был «в 2 часа пополудни бросить якорь у порта Порто Лионе (так называли порт Пирей французы – Л.Г.). Немного погодя шторм утих, и Её Милость Графиня приказали спустить лодку и отвести её в гавань для того, чтобы осмотреть гигантского льва… Мы вышли на берег и стали осмотривать льва, который был сделан из мрамора и имел в высоту 4½ локтя; передняя лапа была толщиной в 7 кварт… После осмотра мы вернулись на корабль».
 
Есть ещё одно описание порта Пирей до увоза оттуда льва (выделено мной – Л.Г.), которое я хотел бы привести. Оно принадлежит врачу и исследователю древней истории Якопу Спону, который ещё в 1676 г. посетил Афины. Он также записал, что греки называют Пирей «Порто – Драко», а французы – «Порто Лионе» из-за прекрасной мраморной скульптуры льва, высотой 10 футов и в три раза превосходившей размерами живого льва. Этот лев сидит у портовой пристани; к его туловищу подведен водный желоб, который идет до головной части и выходит изо рта, из чего можно заключить, что скульптура льва являлась фонтаном.
 
Обращает на себя внимание тот факт, что никто из названных путешественников не заметили на его теле каких-либо рун, включая и наблюдательную Анну Океръельм, которая даже измеряла и самого льва, и его переднюю лапу. Даже после того, как лев из Пирея был перевезён в Венецию (1688 г.), прошло много времени, конкретно, сто десять лет, пока обнаружилось, что на льве были начертаны руны.
 
Это удивительное открытие было сделано блестящим востоковедом и дипломатом Юханом Д. Окербладом. В 1800 году он отправил небольшую заметку в датский журнал «Скандинавский музей», в которой рассказывает о своем открытии. Заметка называется «О скульптуре сидящего льва в Венеции».
 
В начале заметки Окерблад пишет: «Если представить, что эта мраморная скульптура уже в течение более ста лет осматривалась, исследовалась, описывалась самыми замечательными путешественниками и, соответственно, в течение более ста лет была доступна для всеобщего обозрения в одном из самых блистательных городов Европы, который ежедневно посещался массами приезжих из разных стран, то следует думать, что эта скульптура была изучена самым основательным образом. Поэтому диву даешся, что на одном из этих львов, сидящем справа от входа в Арсенал, только сейчас обнаруживаются два ряда рунных надписей. Очень странно, что эти рунные надписи оказались незамеченными даже нашими скандинавскими путешественниками. Конечно, руны частично попорчены, но внешний ряд, окружающий их, особенно, его правая часть, проступает отчётливо, витой орнамент хорошо виден даже на расстоянии, и те, кто хоть раз видел руны, не могут их не заметить или принять за что – либо другое…». Окерблад опубликовал свою заметку во французском «Magasin encyclopedique» (1804) под названием «Sur deux Inscriptions en caracteres runiques trouvees a Venise» …и немедленно началось обсуждение этих надписей.
 
Исследователь древней истории М.Ф. Арендт… отправился в Венецию. Через несколько недель он вернулся в Париж… «Да, – сказал он, – это, безусловно, скандинавские руны, но они настолько стерты, что вряд ли кто-либо будет в состоянии их прочесть.»
 
Первым, кто попытался расшифровать надписи на пирейском льве, был прилежный датский рунолог С.С. Равн. В своем обьемном труде «Antiquites de l’Orient» (1856) он предложил примерно следующий перевод: «Хакон взял этот порт вместе с Ульвом и Асмундом и Эрном. Эти мужи и Харальд Высокий наложили на жителей страны значительный денежный штраф из-за того, что греки подняли мятеж. Дальк был вынужден оставаться в дальней стороне. Эгиль вместе с Рагнаром был в походах в Румынии и в Армении. Асмунд вырезал эти руны вместе с Асгейром и Торлейфом, с Тордом и Иваром по требованию Харальда Высокого, несмотря на то, что греки раскрыли (смысл и запретили это)».
 
…Толкование Равна просуществовало в науке пару десятилетий, затем было признано, что оно «явилось плодом воображения, а не отражением действительности». Этот приговор был произнесён знаменитым норвежским руноведом Софусом Бюгге… «Судя по виду надписей, они без всякого сомнения, выполнены скандинавскими рунами, но сами надписи до того стёрты, что их невозможно прочесть целиком. Кажется, одно (возможно, два) слова читабельны… Совершенное подобие того змеиного витка, который мы видим на правом боку льва, было найдено только в Свеяланд, точнее, в регионе озера Мэларен, в Упланд… На основе этого я могу высказать то мнение, что тело змея, а вместе с ним и сами руны были вырезаны выходцем из Свеяланд, скорее всего, из Упланд…».
 
Бугге датировал надписи «около середины XII в. или несколько позднее» и предположил, что создатель рун «был из среды вэрингов».
 
…Ещё одним исследователем, вступившем в борьбу с этим львом, был Эрик Брате, преподаватель Сёдермальмского высшего училища в Стокгольме. Он завоевал известность как исследователь рун и работал по изданию монументального труда «Рунные надписи Швеции», созданного под эгидой Академии литературы, истории, языка (Vitterhetsakademien – Л.Г.). В журнале «Antikvarisk Tidskrift för Sverige» (1914), издаваемом этой академией, Брате опубликовал подробный рассказ о том, как он в течение трех дней в июле 1913 г. исследовал надписи. Рассказ получил название «Рунная надпись на Пирейском льве». Брате истолковал рунные надписи следующим образом:
 
Höggo de honom
i härskarans mitt,
men i denna hamn höggo männen runor efter Horse, en bonde
god, vid viken. Anbragde svear detta på lejonet. Han förfor
med klokhet, guld vann han på sin färd.
Kämpar ristade runor
(på rikt sirad slinga) höggo.
De Åskil … läto hugga väl, som i Rodrsland bodde … son
till … högg dessa runor. Ulv och … målade … [Guld)
vann han på sin färd.
 
Нанесли ему удар
Посреди его войска,
и выбили его люди руны в этой гавани в память Хорсе, доброго
мужа, на берегу залива. Нанесли их свеи на льве. Он отличался
умом, золото снискал он в своем путешествии.
Воины высекли руны
[на изукрашенном змеином теле] высекли.
Эскиль … велели высечь хорошо, они жили в Родрсланд … сын … высек эти руны. Ульв и … нарисовали … [Золото]
снискал он в своем путешествии (перевод Л.Г.)
 
Согласно мнению Брате, длинная надпись на Пирейском льве была сделана в память предводителя «Horse»… Брате считал, что этого «Horse» можно было идентифицировать с одним человеком, который упоминался на рунном камне, установленном неподалёку от Улюнды в приходе Тиллинге в Упланд. Вообще говоря, на этом рунном камне было высечено не Horse, а mursa…, но Брате считал, что возможно надпись на этом упландском камне была сделана Балле, который, вероятно, жил и работал в 70-е годы XI в., поэтому, по мнению Брате, и надпись на Пирейском льве могла относиться к этому же времени.
 
Эту очень залихватскую идентификацию и датировку можно с чистой совестью отвергнуть… Я остановился так подробно на описании фантастического толкования Брате только потому, что оно получило в свое время оценку как «окончательное» и как «завершающее», и сыграло определённую роль в развитии исторических исследований. Вот что, например, писал Свен Тунберг (ведущий шведский историк довоенного периода – Л.Г.) в статье «К вопросу о древнейшем периоде истории Свеярике» (Förnvännen, 1920): «После недавно проведённого Брате тонкого исследования мы можем, в общем и целом, оставить все сомнения относительно характера надписей. Это были свеи, которые высекли слова в память своего погибшего товарища, и они сами назвали имя своего дома: Roþrslanti. Мы видим здесь это имя, которое ранний период было подлинным именем Родена и которое более чётко, чем сокращённая форма Роден, говорит об истинном значении этой шведской береговой полосы». Аналогичное высказывание есть и в его труде «История Швеции вплоть до наших дней» II, 1926, s.21. Хочу сразу же отметить, что едва различимые рунные знаки не дают никакой возможности реконструировать топоним Roþrslanti / Roslagen (выделено мной – Л.Г.).
 
Поэтический «перевод» рунных надписей Брате получил большое распространение, в частности, благодаря тому, что он был опубликован в энциклопедии «Nordisk familjebok» (1915), без какой-либо критической проверки. Произошло это потому, что данную статью сам Брате и написал…
 
Пирейский лев оставил свой след даже в нашей литературе. Хейденстам в рассказе «Гвардия греческих конунгов» ярко живописует, как эти рунные надписи появились. Его рассказ вошёл в сборник «Шведы и их правители». А в книге Франса Г. Бенгтссона «Жребий брошен» был даже опубликован сонет «Рунный лев в Венеции»…
 
Что до меня самого, то мои исследования этих надписей дали очень скудный результат. Без особых трудностей я мог отметить типично извивавшегося дракона с характерной вытянутой головой. В самой рунной надписи достаточно чётко был видно личное местоимение þair, т.е. «они». Кроме это, можно выделить слово trikir, drængiar, которое означает «молодые люди» или «борцы». Далее следуют менее повреждённые руны… fn þisi, которые кажется, могут быть восстановлены как «этот порт». За ними следуют несколько рун, из которых невозможно составить целые слова, по крайней мере, простым смертным вроде меня, не обладающих фантазией…
 
Очень жаль, что лев с рунами попал в руки исследователей, наделённых пылким воображением, но лишенных критического подхода, таких как С.С. Равн… и в последнем примере, даже Э. Брате».1

 
Пирейский лев, как видно из приведённой статьи, на протяжени более сотни лет, играл роль важного исторического источника, с помощью которого пытались подкрепить идею об особой роли Руслагена в шведской истории. В этой роли он, естественно, не был обойден вниманием и российской скандинавистики.
 

 
В настоящее время рунные надписи на пирейском льве рассматривались подробно в монографии Е.А. Мельниковой «Скандинавские рунические надписи».2 Эта монография – новое издание её более ранней работы. Мотивировка нового издания была определена автором следующим образом:
 

За прошедшие двадцать лет после издания в своде Древнейшие источники по истории народов СССР скандинавских рунических надписей, содержащих сведения о Восточной Европе, а также найденных к тому времени на территории Древней Руси (CРН), произошли кардинальные изменения (выделено мной – Л.Г.), вызвавшие необходимость в новой публикации.

 
Здесь же во «Введении» Мельникова кратко характеризует представленные в её работе рунические источники, в том числе и рунические надписи на пирейском льве:
 

В Приложении к главе III помещены три известные на настоящее время надписи, найденные на территории Византии: два граффити из собора св. Софии в Стамбуле (Константинополе) и три пространные надписи, выполненные на мраморной скульптуре сидящего льва, вывезенной из Пирейской гавани в Венецию. Поскольку путь в Византию лежал в XI в. почти исключительно через Восточную Европу и византийские варанги, проходя через Русь, нередко задерживались на службе русских князей (как, например, Харальд Сигурдарсон), представляется, что эти надписи существенно дополняют картину.3

 
Как явствует из этой цитаты, вернее, из сравнения её с вышеприведённой статьей С. Янссона, интерпретация надписей на пирейском льве в работе Мельниковой застыла на хронологической отметке XIX – начала XX вв., и никакие кардинальные изменения её не коснулись. Вопрос о пути «варангов» через Русь, разрабатываемый норманистами, в частности, в статьях Мельниковой и Петрухина, был рассмотрен, в частности, в постинге Варяги в истории и историографии. Здесь же считаю необходимым привести те отрывки из названной монографии Мельниковой, которые касаются непосредственно Руслагена и попыток, невзирая ни на что, укреплять в отечественной науке идею о «великом» прошлом этой, в административном отношении сложившейся только к концу XIII в., береговой полосы.
 
Вот что в этой связи и в связи с рунными надписями на пирейском льве можно прочесть в монографии Мельниковой:
 

Находки младшерунических надписей в тех регионах Европы, куда скандинавы попадали более или менее регулярно, отмечались уже с середины XIX в… Еще в конце XVIII в. была обнаружена и первая надпись, сделанная скандинавами в Византии: на мраморном льве, вывезенном венецианцами из Пирея, было выявлено несколько рунических надписей, которые уже в то время были сильно повреждены и местами не читались… Надписи на пирейском льве… представляют собой уникальное явление (крайне необычен предмет, на котором они были сделаны, изысканна орнаментика: сложное переплетение змея, образующее несколько петель… Происхождение византийских надписей легко объяснимо: с конца X в. в Константинополе формируется корпус «варангов» (<др.-русск. варягъ: Мельникова, Петрухин 1994…), часть которого составляет императорскую гвардию («дворцовые варанги»), часть же – наибольшая – входит отдельными отрядами в полевую армию («полевые варанги»)… Надписи в Византии, особенно, на пирейском льве, дают важные свидетельства участия шведов в отрядах «варангов». В многочисленных упоминаниях о службе скандинавов в Византии в сагах, речь идет исключительно об исландцах и норвежцах…
 
В 1687 г. во время войны с турками венецианский главнокомандующий Франческо Моросини вывез из Греции две скульптуры львов из белого мрамора, которые украшали ворота (Porto Leone) в Пирее, гавани Афин. Львы были помещены в Арсенале в Венеции и ныне находятся по обе стороны входа в здание Морского музея. Впервые наличие рунических надписей на туловище одного из львов было отмечено шведским дипломатом Й.Д. Окербладом, находившимся в Венеции в 1797-1799 гг. и опубликовавшим сообщение о своей находке в 1800, снабдив его зарисовками, и – для зарубежного читателя – в 1804 г… позднее публикация Й.Д. Окерблада была повторена датским антикваром К. Равном…, специально занимавшимся связями Восточной Европы со Скандинавией и ранее опубликовавшим свод фрагментов скандинавских источников по истории Руси… Одновременно на основе рисунков Й.О. Окерблада, а также гипсовых отливок, сделанных в 1843 г., и собственных наблюдений во время поездки в Венецию в 1854 г., он предпринял первую попытку чтения и интерпретации надписи…
 
Следующий этап в изучении надписей на пирейском льве начался после того, как в 1885-1886 годах по поручению Kgl. Vitterhets Historie och Antikvitets Akademien в Стокгольме датский чертежник – архитектор Й.Ф. Хансен (J.F. Hansen) выполнил их прориси и сделал фотографии, которые дали возможность скандинавским рунологам обстоятельно исследовать памятник и предположить несколько возможных чтений… В июле 1913 г. выдающийся шведский рунолог Э. Брате, находясь в Венеции, исследовал памятник и сделал подробное описание рун, на основании которого предложил свое прочтение такстов. Его работа является и поныне основным и наиболее надежным источником сведений о памятнике (выделено мной – Л.Г.).
 
Уже Й.Д. Окерблад отмечал плохую сохранность надписей. При подготовке прорисей Й.Ф. Хансен указал на то, что многие части надписей, зарисованные Й.Д. Окербладом, не читаются. Дальнейшее ухудшение состояния памятника отметил и Э. Брате. Он полностью согласился с И. Ундсетом, что полноценное чтение текста невозможно. Сохранились отдельные группы рун, которые образуют слова или несколько слов подряд, иногда же просматриваются лишь отдельные руны. Поэтому чтение надписей в значительной степени является реконструкцией.
 
В 1994 г. я имела возможность обстоятельно познакомиться с памятником и предполагала сделать новые прориси и фотографии. Однако состояние надписей сильно ухудшилось за прошедшие 70 лет, и качественные эстампажи или фотографии сделать не удалось… Единственно возможным оказалось сделать лишь пометки к прорисям, опубликованным Э. Брате…
 
Надпись I–А выполнена на спускающемся на левую ногу льва и поднимающемся снова вверх туловище рунического змея. Голова змея с заостренным носом и круглыми глазами по бокам… завершала левую часть полосы и была изображена сверху…
 
Надпись I – А выполнена сочетанием полно- и коротковетвистых рун…
 
Перевод Э. Брате: «Höggo de honom i härskarans mitt, men i denna hamn höggo männen runor efter Horse, en bonde god, vid viken».
 
Перевод на русский язык: «Сразили [ударом] его среди войска, а в этой гавани люди/мужи высекли руны по Хорси, доброму мужу, в заливе».
 
Надпись I-B …начинается примерно в 10 см выше хвоста змея и спускается по туловищу льва… Руны 4-7 … образуют слово sviar «свеи». Þita (руны 8-11) может быть прочитано как указательное местоимение среднего рода þetta «это». Руны 12 – 15 linu интерпретированы Э. Брате как др.-исл. leon, leion «лев», в данном случае в форме дат. п. ед. ч. женск. р… Вероятно, руна а (11) одновременно является и окончанием местоимения þetta, и предлогом á, вводящим обстоятельство места в дат. п., т.е. слово linu.
 
…текст В может быть прочитан: Réðu sviar þetta á leónu […] Fór ráðum, gull vann farinn.
 
Перевод Э. Брате: «Anbragte svear detta på lejonet… Han förfor med klokhet, guld vann han på sin färd».
 
Перевод на русский язык: «Поместили свеи это (надпись – Е.М.) на льве… [Он] действовал с умом, золото завоевал, поехав (т.е. в своей поездке. – Е.М.)».
 
Надпись II (А и Б, по обозначению Э. Брате) находится на правой стороне скульптуры, на плече и частично груди льва. Она выполнена на туловище рунического змея, образовывающем фигуру в форме S, положенной набок и пересекаемой в середине продолжением полосы. Туловище змея в нескольких местах оплетено дополнительными узкими лентами. Композиция рисунка характерна для среднешведского рунического стиля, но несколько отличается от обычных решений свеяландских мастеров…
 
Надпись выполнена сочетанием коротко- и полноветвистых рун… Последний из читаемых знаков – 32 – сильно поврежден и имеет один карман в нижней части ствола, что позволило Э. Брате прочитать его как b. Таким образом, эта группа знаков прочитывается как roþrs x lanti x b.
 
В этой фразе наиболее выделяется слово landi, дат. п. ед. ч. от land «земля, страна», которое широкоупотребительно в качестве географического термина в хоронимах – названиях стран и земель – Grikkland, England… Поэтому представляется справедливым мнение Э. Брате, что группу [?] roþrs x lanti следует интерпретировать как хороним *Roþrsland с предлогом á или i… учитывая шведское, а точнее, среднешведское происхождение надписи (о чем с непреложностью свидетельствует орнаментика), ближайшей аналогией хоронима является название прибрежной области Упланда, которая в современном языке носит наименование Roslagen. Этот топоним многократно встречается в шведских источниках XIV в., в судебниках и грамотах…
 
Топоним восходит к др.-исл. ródr (*roþra-), др.-шв. roþer «гребля» (ср. др.-исл. roa «грести, плыть на гребном судне»), откуда «поход на гребных судах», а также, видимо, «отряд, участвующий в походе на гребных судах» (именно это слово считается большинством исследователей исходным для зап.-финск. ruotsi > русь: Константин. С. 296 – 300). В этом последнем значении слово засвидетельствовано в рунической надписи первой половины XI в. из Nibble, Упланд (Up. 16): han . uas . buta . bastr . i ruþi . hakunar «Он был лучшим из бондов / мужей в походе / отряде Хакона». В другой упландской надписи, из Adelsö (Up. 11) назван некто toliR . bryti . i roþ «Толир, брюти (должностное лицо конунга. – Е.М.) в походе / в войске», в обязанность которого, как считает О.ф. Фрисен, входил сбор команды и оснащение корабля (Friesen 1913. S. 58). Использование слова róðr в качестве топоосновы связано с административным делением Средней Швеции, и в первую очередь, прибрежных областей на «корабельные округа» (skepslag), каждый из которых должен был поставлять снаряженный корабль с командой в войско, собираемое по приказу конунга (ледунг)…
 
Следующее за топонимом *Roðrsland слово начинается, согласно чтению Э. Брате, руной b, которая, по его мнению, может открывать глагол búa «жить, обитать» в формe претерита 3 л. мн. ч. bjoggu… Фраза тогда определяет заказчика надписи (и погибшего?) как жителей области *Roðrsland.
 
…Часть надписи на отдельных фрагментах полос – II-B – читается Э. Брате как единая надпись…
 
Таким образом, надпись II читается: Þeir Isk- […] –rleifr letu hoggva vel […] Róþrs landi b- […] –a sonr k- ( -a suirk-) ru- […] –ar þessar // ufisuk- … s?sa? … // vann farinn.
 
Перевод Э. Брате: «De Äskil (m.fl. och [To])rlev läto hugga väl, som i Rodrsland (Roslagen, sjökusten) bodde. N.N., son till N.N., högg dessa runor. Ulv och N.N. målade [efter Horse (?). Guld] vann han på sin färd».
 
Перевод на русский язык: «Они, isk- [ряд личных имен и] –rlifr велели высечь хорошо [… в] Родрсланде […] сын (?) […] эти руны (?) // ufisuk- […] s?sa? […] завоевал, поехав (в поездке)».
 
Все четыре надписи, нанесенные на скульптуру льва, бесспорно, принадлежат шведской рунографической традиции XI в.: об этом свидетельствует характерная орнаментика надписей I-A и II, упоминание свеев (sviar) в надписи I-B, специфически шведские грамматические формы в надписи I-C, вводные формулы и определения во всех надписях.
 
Вместе с тем нет оснований полагать, как это делал Э. Брате и его предшественники, что все надписи образуют единый текст и посвящены одному и тому же человеку… Единственно действительно общей для всех надписей особенностью является замена руны R руной r во всех случаях, что необычно не только для шведских, но и норвежских и датских памятников XI в., поскольку руна R регулярно употреблялась в окончаниях различных грамматических форм на протяжении всего XI в. Эта специфика надписей требует своего объяснения, которое пока отсутствует…
 
Представляется, что на льве было сделано три разных надписи в разное время и разными людьми. Первое граффито составляют надписи I-A и I-B, выполненные в первой половине XI в., второе – надпись I-C, время написания которой не установимо, кроме самой широкой датировки XI в., третье – надпись II, которая была сделана в последней четверти XI – начале XII в. Видимо, какая-то группа варангов, вернувшись в Пирей из морского похода, сделала мемориальную надпись по своему погибшему, вероятнее всего, во время этого похода сотоварищу (или предводителю).
 
Не случайно в надписи упоминается гавань (i hafn) и залив (á vá[g]), в которой она находится. Необычный выбор предмета, на который была нанесена мемориальная надпись, мог диктоваться как отсутствием подходящего материала для стелы и времени для ее обработки, так и выгодным расположением скульптуры – на воротах Пирейской гавани, где надпись могла быть увидена и прочитана многими приезжающими сюда скандинавами – главное условие при выборе места для памятника. Удачное расположение надписи, видимо, побудило и других «варангов» оставить свои мемориальные надписи на льве… Возможно, дальнейшее изучение и сопоставление этой надписи с восточноупландскими позволит хотя бы предположительно установить резчика надписи II. При этом он должен был находится в Пирее достаточно долго, чтобы иметь возможность выполнить крайне сложный по композиции рисунок и нанести пространную надпись…
 
Установление разновременности надписей кардинально меняет представления и об атрибуции мемориальных текстов. Э. Брате полагал, что все они выполнены в память о погибшем в бою… некоем Хорси… В издании надписи Söd. 792 Э. Вессен и С.Б.Ф. Янссон подробно остановились на предположении Э. Брате и полностью отвергли его, указывая на крайне плохую сохранность рун 53-58 (по наблюдениям С.Б.Ф. Янссона в 1948 г.) и невозможность поэтому определения имени человека, в память которого сделана надпись.4

 
Мне представилось, что подробные цитаты из раздела монографии Мельниковой, посвящённого рунным надписям на пирейском льве, были здесь необходимы, поскольку и рассмотрение материала в ее разделе, и выводы, которые Мельникова делает на его основе, вызывают много недоуменных вопросов.
 
Первое, на что я обратила внимание, это то, что статья С.Б.Ф. Янссона «Pireuslejonets runor», специально посвящённая рунным надписям на пирейском льве, отрывки из которой я привела выше, в монографии Мельниковой отсутствует: статья не упоминается ни в приложении, ни в библиографии. При этом любопытно, что другие работы проф. Янссона в монографии, разумеется, названы, что естественно, поскольку он был крупнейшим специалистом в области рунологии. Последней в перечне его публикаций Мельникова называет работу за 1987 г. («Runes in Sweden»), а перед ней стоит работа «The Runes of Sweden» от 1962 г. Со ссылкой на названные работы Янссона приводятся его возражения против попыток Брате полагать, что все надписи образуют один текст и посвящены одному человеку, что является, безусловно, важной частью аргументации Янссона против «залихватской» реконструкции Брате, но не отражает ее полностью. Статья «Pireuslejonets runor» достаточно хорошо известна среди специалистов, чтобы пропуск её в новом издании монографии Мельниковой о скандинавских рунических надписях в главе, посвященной надписям на пирейском льве, мог не вызвать недоумения.
 
Правда, если статью Янссона о пирейском льве изъять из научного оборота, то фантазийную «реконструкцию» Эрика Брате от 1914 г. с общим посылом «мы из Руслагена», давно сданную шведскими учеными в архив, свободно можно выдавать за последнее слово шведской рунологии, что Мельникова и делает. Но в таком случае, подобное «селектирование» явно выходит за рамки объективного научного анализа. Причем прибегают к нему явно во спасение норманистской концепции о пресловутой особой роли прибрежной области Упланда и для того, чтобы очень поздно возникшему названию Roslagen придать вид «под старину» и изобразить его как Roþslagen, откуда можно уже свободно выводить «участников похода на гребных судах», выдавать их за исходный материал для зап.-финск. ruotsi и соответственно, за тех, кто путешествовал через Восточную Европу прямо до Византии и т.д.
 

Е.А. Мельникова и В.А. Чудинов на совместной конференции
 
Спасти эту концепцию невозможно, поскольку как было показано в моем посте Происхождение Руси, а не происхождение имени Руси, прибрежная полоса Средней Швеции, первичное название которой было Roden, а Roslagen – вторичное, в XI веке находилась в процессе образования, и это – геофизика, которую филологическим методом не проймешь. Только к концу XIII в., как показывает королевский указ 1296 г., её природные условия стали пригодны для проживания населения, количество которого стало интересно для включения Северного Рудена в систему административного деления Упланд, поэтому думать, что какие-то «жители области *Roþrsland» могли уже с конца X в. составлять как отряды императорской гвардии, так и отряды полевой армии в Византии, значит буквально отрываться от земли.
 
Основное население Упланд в этот период было сосредоточено в её внутренних районах, как явствует из работ современных шведских исследователей (возможно, я смогу их представить в других моих постингах), а прибрежная зона была практически безлюдна. Да и само название *Roþrsland было неизвестно: наименование побережья Упланд не оформлялось словом land, как это было с названиями более старинных внутренних областей, что лишний раз подтверждает, что побережье Roden / Roslagen не выступало изначально самостоятельной областью, а прирастало постепенно как часть внутренних регионов Упланд.
 
Но оставим на время лингвистические хлопоты вокруг названия упландского побережья и демонстрацию бесплодных попыток выжать из него то, что оно никогда не содержало. Обратим вместо этого внимание на сугубо историческую часть статьи Янссона и на описанную в ней предысторию злополучного пирейского льва, вернее, предысторию обнаружения на нем рунных надписей. Предыстория эта рассказывает о том, что в бытность этого мраморного красавца-льва в Афинах никаких рунных надписей на нем никто не замечал, хотя среди обозревавших его в Пирейской гавани были как представители западноевропейского ученого мира (эллинист Якоб Спон в 1676 г.), так и представители образованных кругов шведского общества (графиня Кёнигсмарк и её компаньонка Анна Океръельм в 1687 г.). Далее переехав из Пирея в Венецию лев и там просидел более ста лет, привлекая восхищенные взгляды многих путешественников, включая и наблюдательного Гёте, но никто из них не заметил высеченных надписей на скульптуре.
 
«Просто диву даешься», – заметил обнаруживший эти надписи шведский дипломат Окерблад, – и нельзя с ним в этом не согласиться. Ведь интерес к рунным надписям в XVII-XVIII вв. был очень высок как в Западной Европе вообще, так и в странах Скандинавского полуострова в особенности. Внимание к рунным надписям в этих странах пробудилось ещё в XVI в., в произведениях первых представителей готицизма. Много сделал для развития исследований шведских рун неоднократно упоминаемый мною шведский языковед Юхан Буре. В 1599 г. он получил официальное задание отыскивать и срисовывать рунные надписи. Интерес к рунам в Швеции подогревался соперничеством с Данией. Известны споры Юхана Буре и датского ученого Уле Ворма о датском или шведском происхождении рун.
 
На протяжении всего XVII века, на фоне завоевательных войн Швеции, изучение шведских древностей, в том числе и рунных надписей, активно поддерживалось государством и переживало небывалый подъем. В 1685 г. Юхан Перингшёльд был отправлен в поездку за рубеж с целью отыскания в разных странах так называемых «готических памятников» («götiska monument»), т.е. памятников материальной культуры, которые подтверждали бы великое прошлое гото-шведских предков. В 1699 г. он опубликовал тексты, скопированные с 50-ти рунных камней. Среди них были и такие, в которых упоминались и поездки на Русь (Humlagardi), а также в Грецию и в Святую Землю. Перингшёльд был одним из первых, кто стал использовать эти упоминания для утверждения шведского происхождения византийских варангов. Толкования Перингшёльдом рунных надписей характеризуются сейчас как «смелые», т.е. проще говоря, – вымышленные, но они показывают, что фантазийные толкования рунных надписей ещё с конца XVII в. привлекались, в том числе, и «как важные свидетельства участия шведов в отрядах ”варангов”», поэтому Эрик Брате шёл уже хорошо протоптанной тропой.
 
Интерес к рунным камням охватил в XVII в. и другие западноевропейские страны. В 1687 г. шведский король Карл XI отправил два рунных камня в Англию, по просьбе короля Англии. Изучение рунных надписей стимулировалось и продолжающейся публикацией исландских саг с увлекательными рассказами о путешествиях выходцев из скандинавских стран и их поездках, в том числе, и в Грецию. Во второй половине XVIII в. шведский филолог Юхан Ире опубликовал два труда, посвящённых изучению рунных надписей: «De runarum in Suecia antiquitate» (1769) и «De runarum patria et origine» (1770). В это же время он публиковал работы и по этимологии, в том числе, прославивший его шведский этимологический словарь «Glossarium Suiogothicum» (1769), в котором дал толкование слову «wäring» как готскому переводу греческого слова «foederati», т.е. «союзники», восходившему, по его подсчетам, ещё ко временам императора Константина. Это имя, по утверждению Ире, и приняли выходцы из скандинавских стран, прежде всего, шведы в память о древней «готской» гвардии в Византии.5
 
Работы Ю. Ире получили широкое хождение в европейских научных кругах, в частности, они произвели большое впечатление и на Г.Ф. Миллера, выписавшего их в Петербург, и на А.Л. Шлёцера, ссылавшегося на Ире в своих работах. Этот небольшой историографический экскурс хорошо показывает, как в шведском обществе постепенно росло убеждение о том, что в великом шведском прошлом была и страница, которую вписали «византийские варанги шведского корня», и что рунные камни должны были хранить об этом неопровержимые свидетельства, – убеждение, которое к концу XVIII в. стало расходиться кругами и в европейских образованных кругах.
 
На этом фоне вполне естественно предположить, что именно в конце XVIII в. какому-нибудь ревностному приверженцу идеи великого прошлого свеев могла во время визита в Венецию прийти в голову мысль «украсить» рунами венецианскую достопримечательность – мраморного льва у входа в Арсенал: при некоторой сноровке было не так сложно придать орнаментике нужный «среднешведский» вид (копии рисунков с рунных камней публиковались) и «состарить» рунные знаки до нечитебельности – всё это вполне могло расцениваться как невинное злодейство с благой целью – укрепить в умах просвещённых европейцев то, во что многие и так свято верили. Отсюда и те несообразности, о которых говорит Е.А. Мельникова, в частности, «необычный выбор предмета». Действительно, грубые «варанги» вроде бы не царапали свои имена на произведениях искусства – такое больше соотвествует временам просвещённым.
 
Завершая полную приключений историю пирейского льва, следует сказать, что С.В.Ф. Янссон не высказывал собственных сомнений в том, не являются ли рунные надписи на пирейском льве позднейшим фальсификатом. Однако он с добросовестностью, делающей ему честь как ученому, представил все, бывшие в его распоряжении, сведения об этом источнике. С мечтой же о том, что руны были выбиты рукой «шведских» варангов, ему всё-таки не захотелось расставаться, поэтому свою статью он закончил следующими словами:
 

Совершенно умопомрачительна мысль о том, что эти рунные надписи определенно констатируются на греческом мраморном льве, созданном где-то в IV в. до Р.Х., рунные надписи, высеченные шведским вэрингом около 900 лет тому назад. Это продолжает оставаться действительной сенсацией, монументальным чудом. И оно не должно затмеваться тем, что некоторые скандинавские исследователи потеряли головы при виде льва из Пирея.6

 
Отношение шведского исследователя к представленным сюжетам было окрашено яркой эмоциональностью, что, повторяю, не помешало ему дать полную источниковедческую картину относительно ситуации с рунными надписями на пирейском льве и подчеркнуть, в частности, что «рунные знаки не дают никакой возможности реконструировать топоним Roþrslanti / Roslagen». Непонятно, что помешало Е.А. Мельниковой сделать то же самое во втором издании своей монографии. Вместо этого она закрепила в российской науке фантазии начала XX в., связанные с образом топонима Roþrslanti, якобы начертанного на пирейском льве. Свидетельством того, какое влияние это оказывает, может служить, например, высказывание Д.А. Мачинского, прозвучавшее на конференции «Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории старого света», состоявшейся в Эрмитаже в мае 2007 г. (сделанное в рамках обсуждения выступления В.С. Кулешова «К оценке достоверности этимологии слова русь»):
 

Рослаген зафиксирован в первой половине XI в. на Пирейском льве – это принятое наукой (? – Л.Г.) чтение… Этот этноним (? – Л.Г.) и топоним имел давнюю традицию: люди писали, что «они приехали из Росланда (? – Л.Г.)…».7

 
Точка зрения Янссона относительно невозможности прочтения рунных надписей на пирейском льве принято сейчас современными шведскими учёными. Вот отрывок из статьи сотрудницы Исторического музея в Стокгольме Инги Уллен от 2009 года:
 

Мы не знаем содержания этих рунических надписей. В течение 200 лет, т.е. с тех пор, как данные надписи стали известны, разными учёными предлагались более или менее фантастические толкования. В 1913 г. преподаватель шведского языка Эрик Брате расшифровал как будто мужские имена Эскиля, Хорса и Ульва… Но сегодня и его поэтические толкования отвергнуты, в частности, исследователем рун Свеном Б.Ф. Янссоном или «Рунным Янне» (такое прозвище получил проф. Янссон от своих коллег за необыкновенный энтузиазм в изучении рун и преданность делу рунологии – Л.Г.)… Есть основания полагать, что руны были нанесены в разные периоды, поскольку они выполнены разными стилями. (ссылка)

 
Совершенную невозможность прочтения рун на пирейском льве подтверждает и современный шведский историк Д. Харрисон.8
 
Вот такая история с географией и с отчаянными попытками доказать присутствие названия Руслаген хотя бы в конце так называемой викингской эпохи. Но это имя образовалось тогда, когда там образовалась суша, т.е. уже за пределами «эпохи викингов».
 
Лидия Грот,
кандидат исторических наук
 

Понравилась статья? Поделитесь ссылкой с друзьями!

Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники

4 комментария: Приключения льва из Пирея, или фантазия на камне

Подписывайтесь на Переформат:
ДНК замечательных людей

Переформатные книжные новинки
   
Наши друзья