Начну со старого анекдота. Бывший узник Освенцима после войны эмигрирует в Лондон. Жить тяжело, хорошую работу найти сложно, приходится устроиться уличным уборщиком. Однажды, подметая мусор, он случайно встречает бывшего соседа по концлагерному бараку, шикарно одетого и садящегося в дорогой автомобиль, и бросается к нему с радостным возгласом: «Привет, Моше!»
Моше (едва узнавая собеседника): Аа, привет, Хаим, привет… Ну как ты?
Хаим: Да сам видишь – хорошего мало, улицы мету. Ну а ты?
Моше: В целом нормально, престижная работа, шикарный дом, жена из богатой английской семьи.
Хаим: Значит, ты счастлив?
Моше (скорбно-недоумённо): О чём ты!? Какой британец может быть счастлив после потери Индии!?
Очевидна ирония по поводу противоестественной горести от потери Индии человека, ещё несколько лет назад вряд ли толком знавшего, где она находится. Окажись он в Дели – так, наверное, ликовал бы от радости, приветствуя изгнание проклятых колонизаторов, прославляя Ганди и бросая в воздух чалму. Жить же, в первую очередь, надо интересами своей общности, а уже во вторую – думать о сочувствии другим или радости за них.
Персона, назначенная большинством историков – в том числе отечественных – на роль главного злодея человечества, настолько всем известна, что даже нет особой нужды называть её по имени. Однако что бы мы думали о нём, если бы его войска ранним утром 22-го июня 1941 года не перешли границы СССР? Вне зависимости от дальнейшего развития отношений с СССР в учебниках истории ему, скорее всего, посвящали больше негативных (возможно, что и сдержанно) слов, чем хвалебных – но вряд ли негатив был бы сильней, чем в реальности по отношению к Черчиллю, Трумэну или Мао. Не слишком на слуху были бы Герника, Крагуевац, Лидице, а англичане с французами и поляками считались бы равноправными соучастниками развязывания Второй мировой.
Плохо ли это? Это, в первую очередь, объективная данность. Каждый народ (в определённой степени это можно сказать и о классах) смотрит на исторические события через призму собственного участия/неучастия в них и дальнейших положительных или отрицательных последствий этого участия/неучастия, что сильнейшим образом сказывается и на событиях дня сегодняшнего. Я искренне сочувствую тем чехам, которые в августе 1968 года со слезами на глазах смотрели, как советские танки едут по улицам Праги – но я понимаю, что без интервенции СССР рисковал получить войска НАТО вблизи Ужгорода уже через пару лет (хотя вопрос стратегической оправданности операции «Весна» является темой отдельной дискуссии). Однако благодаря корректному поведению наших солдат и выбору самих чехов в пользу молчаливого сопротивления удалось избежать большого кровопролития. А вот вьетнамцы в противостоянии с другой сверхдержавой выбрали путь сопротивления с оружием в руках и отстояли свою независимость, но ценой десятков тысяч жизней. Вы сами можете увидеть, как категории «выбора», «цены выбора» и «отношения к выбору и его цене» расплываются и колеблются, подобно летнему знойному мареву.
Сколь не сомнительным был вклад, внесённый академиком Михаилом Покровским в отечественную историческую науку, но его формуле «история есть политика, опрокинутая в прошлое», сложно отказать в рациональном зерне. Я бы добавил, что и политика, в свою очередь, есть история, продлённая в настоящее – яркий образец этого мы можем увидеть на примере «катынского дела». Обратите внимание – совместные работы историков разных стран, как правило, практикуются, если эти страны дружественны друг другу либо были дружественны в описываемый в работе периоде. А вот если какие-то события до сих пор вызывают прямо противоположные оценки – можно опубликовать их под одной обложкой (такое практикуется исследователями из стран бывшей СФРЮ), но никак не получить общее мнение.
Что мы имеем в итоге? Исторический процесс есть объективная вещь, плоды которого (пусть и те, которые являются лишь верхушкой айсберга) мы наблюдаем в реальном времени и который нельзя изменить задним числом. Но взгляд на него с разных континентов и с разной высоты лачуг и небоскрёбов разнится подчас кардинально – и это нормально. Напрашивается сравнение с Солнцем, которое неизменно в своём положении по отношению к Земле, однако в одно и то же время в России ночь, а в Америке день из-за объективного фактора – вращения самой Земли. Более того, быть источником света и тем самым жизни Солнце по отношению к Земле может быть лишь на нынешнем расстоянии между ними, сократись оно хотя бы наполовину – и Земля сгорит, а Солнце превратится из источника жизни в убийцу, хотя само ничего не сделает для подобной метаморфозы.
Возможно ли некое «всеобщее» восприятие истории? Разве что в безнациональном, внеклассовом и однородном с точки зрения добродетельности людей обществе, а это заведомая утопия. Однако преодоление пагубного восприятия действительности исключительно через призму событий давно минувших дней (та самая «политика как история, продлённая в настоящее») пусть и не полностью, но вполне возможно. Об этом мы поговорим позже.
Станислав Смагин
