Следите за руками: как чудь превратилась в «эстонские племена»

Прологом к истории превращения чуди в «эстонские племена» послужила политика шведских властей на оккупированных в ходе событий Смутного времени Ижорской и Водской землях, которые на шведских картах стали именоваться Ингерманландия. Чтобы понять означенную связь, надо вначале вкратце описать развитие этой политики, в шведской историографии получившей название политики сегрегации и лютеранизации в Ингерманландии 1617-1704 гг. Именно в ходе этой политики создавался необходимый политический миф, поведший со временем к «переформатированию» сведений о чуди из русских летописей. Поэтому источник идеи о финно-угорстве чуди – не наука, а политика.
 

 
Шведский историк А.Исберг выделил в шведской политике сегрегации несколько основополагающих моментов, проявившихся в определенной последовательности. Так он отметил уже изначальные попытки шведских властей подчинить архиереев православной церкви Ижорской земли непосредственно власти патриарха в Константинополе для того, чтобы вывести их из-под власти митрополита в Новгороде и таким образом лишить его всяческого влияния на православных Ижорской земли. Следующим шагом было принятие решения создать в Ингерманландии так называемое экуменическое церковное правление, которое должно было предоставить лютеранским пасторам право назначать православных священников в православные приходы. Как логичное продолжение названных мер была пущена в ход политика противопоставления финноязычных православных русскоязычным православным и насильное обращение первых в лютеранство (Isberg A. Svensk segregations- och konversionspolitik i Ingermanland 1617-1704. Studia historico-ecclesiastica Upsalensia 23. Uppsala, 1973. S. 7).
 
Попутно хочется заметить, что описанная шведская политика, имевшая место в XVII в. в Ижорской и Водской землях, на удивление легко проецируется на то, что сейчас на территории Украины переживает православная Церковь, когда для нанесения удара по Украинской Православной Церкви Московского патриархата принимаются решения насильно оторвать УПЦ МП от своего законного Московского патриарха.
 

Приглашаем всех интересующихся заглянуть в электронную книжную лавку Букиведия. На этом сайте можно приобрести цифровые книги по истории и ДНК-генеалогии по самой минимальной цене. Выбор ещё не очень большой, но это дело времени. Пока же качество важнее количества! Книги Букиведии подходят для любых «читалок», планшетов и компьютеров. Оплатить можно с мобильного телефона и многими другими способами. Интересная книга придет на email, и её можно будет читать в любом месте и в любое время.

 

Возвращаясь в XVII век, следует принять во внимание, что политическая жизнь Швеции начала XVII в. была окрашена угрозой обострения религиозной розни внутри страны, которая исходила от низложенного в 1599 г. короля Сигизмунда, убежденного католика, и его сторонников. Внутренняя обстановка в шведском обществе была напряженной, поэтому религиозная рознь стала отождествляться с политическим расколом, в силу чего в начале XVII в. было официально постановлено, что в Швеции не дозволялось иной веры, кроме лютеранства. Более того, исповедание лютеранства сделалось для шведов обязательным, а переход в другую веру означал для шведа потерю права наследования и высылку из страны. В 1617 г. было принято официальное постановление, по которому все католики в течение трех месяцев были обязаны покинуть Швецию. Это было продиктовано стремлением противодействовать пропаганде короля Сигизмунда (Ibid. S.15-20). Политическая обстановка в Швеции влияла на политику шведской администрации на завоеванных землях, где также старались так сказать следовать веяниям из центра.
 
Как отмечает шведский историк Юнас Нордѝн, исследовавший шведскую политику в XVII в., основная проблема для шведской короны после Столбовского договора, по которому Швеция смогла удержать часть оккупированных ею русских земель, заключалась в установлении системы управления в землях с православным населением (Nordin J. Ett fattig men fritt folk. Stokholm/Stehag, 2000. S. 73-80). Одним из препятствий на пути «инкорпорирования» новых подданных (выражение шведской политики того времени: завоеванные земли стремились «инкорпорировать») были как раз религиозные различия.
 
В первые десятилетия после Столбово религиозный вопрос на завоеванных русских землях пытались решить очень просто: путем соблазнения православных перейти в лютеранскую веру. Например, епископу Ингерманландии вменялось выбрать из местного населения (att utse ryssar och finnar) грамотных в русском языке людей, пользовавшихся уважением, и начать обучать их основам лютеранства. Правда, до Столбовского договора в шведских околоправительственных кругах предпринимались неловкие попытки набросить на православную веру тень подозрения как на не вполне соответствовавшую заповедям христианства, что позволило бы применить более жесткие методы в Ингерманландии вплоть до «крестового похода». Попытки эти предпринимались ни кем иным, как П.Петреем в его «Истории о великом княжестве Московском» (Regni muschovitici sciographia), опубликованной в 1614-1615 гг. на шведском языке в Стокгольме, а в 1620 г. – на немецком языке в Лейпциге.
 
В этой работе последняя глава посвящена рассуждениям Петрея о православной вере, и среди вороха его малограмотных, отчетливо пасквильных заметок есть и зловещие слова о том, что русские очень грубо заблуждаются в понимании Символа веры, т.е. ни много, ни мало, – в понимании основы христианского вероучения (Petrejus P. Krönika / Om Muscowiters Religion / Regni Muschovitici sciographia. Bok 6. Stockholm, 1614-15; Петрей П. История о великом княжестве Московском // О начале войн и смут в Московии. М., 1997). В частности, Петрей указал на то, что в православии не употреблялось слово филиокве. (Интересно, что филиокве до сих пор используется западноевропейскими «экспертами» по России для создания негативных стереотипов о России и православии, о чем я рассказывала в моей статье.)
 
Но попытка компромата Петрею не удалась, поскольку подобные вопросы поднимались и ранее в западноевропейских кругах (докажи, что какая-то страна исповедует еретическое учение, и можно организовывать крестовый поход!) и всякий раз признавалось, что православие есть неотъемлемая часть христианства. Однако некоторые из грубых нападок Петрея на православных священников (они де безграмотны в теологических вопросах, не знают Библии и пр.) запали в шведскую бюрократическую машину и были востребованы позднее, когда политика уговоров обращения в лютеранство православных в Ижорской земле была признана неэффективной.
 
Насущная необходимость обращения населения Ингерманландии в лютеранство диктовалась тем, что шведской короне надо было получить на завоеванных землях верноподданническое население, пусть не по рождению, но хотя бы по лютеранской вере. Подобная «задача» встает перед любым завоевателем: сколько ни грабь завоеванное население, власть завоевателя не сделается стабильной, если населению не внушить историческую «обоснованность» нового порядка для создания системы: один король, один народ, одна религия.
 
Для обслуживания политики лютеранизации в Стокгольме было создано центральное переводческое бюро со штатом переводчиков-русистов, имевшее местные отделения в Выборге, Нарве, Ревеле, Дерпте и др. В 1625 г. для нужд лютеранизации православного населения оккупированных русских земель по приказу короля Густава II Адольфа была учреждена в Стокгольме типография с русскими литерами (Мыльников А.С. Славяне в представлениях шведских ученых XVI-XVII вв. // Первые Скандинавские чтения. СПб., 1997. С. 150-152).
 
В 1628 г. силами данного переводческого бюро было осуществлено издание малого катехизиса М.Лютера на русском и церковнославянском языках. Одним из переводчиков был Ханс Флёрих (Hans Flörich), из семьи немецких выходцев, обосновавшихся в Москве. Ханс Флёрих служил русско-немецким переводчиком Посольского приказа в Москве в правление Бориса Годунова и Василия Шуйского. После низложения Василия Шуйского Флёрих перешел на шведскую службу. В октябре 1612 г. имел официальное зачисление как письменный переводчик в канцелярии Густава Адольфа (Maier Ingrid, Droste Heiko. Från Boris Godunov till Gustav II Adolf: översättaren Hans Flörich i tsarens och svenska kronans tjänst // Slovo, Journal of Slavic Languages and Literatures. Uppsala, 2010, № 50. S. 47-66). Вторым переводчиком был приглашенный в Стокгольм Исаак Торчаков, дьячок в Спасском приходе Ямгорода (Пересветов-Мурат А. Исаак Торчаков – ингерманландский diak // Novgorodiana Stockholmiensia. Stockholms universitet, Slaviska institutionen. 2012. C. 93-129). Катехизис был отпечатан в 1628 г. в типографии печатника Петера ван Селова, специально приглашенного из Германии в 1625 г. по приказу короля Густава Адольфа. Катехизис предназначался для распространения лютеранства в Ингерманландии и других оккупированных русских землях.
 
Однако, как отмечают шведские исследователи, православное население Ижорской и Водской земель, как финноязычное, так и русскоязычное, не обнаруживало никакой радости при виде открывшейся перспективы перейти в лютеранскую веру. Отмечая сопротивление, которое православное население оказывало обучению лютеранству посредством чтения катехизиса, шведский славист Пересветов-Мурат ссылается на данные шведских отчетов, в которых сообщалось, что православные хотят «правильно читать и молиться» и чтобы их учили священники по «их собственным русским книгам» (Пересветов-Мурат А. Указ.соч. С.122).
 
Это идейное противостояние со стороны населения Ижорской и Водской земель навязыванию чужеродной системы духовных ценностей – феномен, обращающий на себя внимание. Он указывает на то, что православное население, как финноязычное, так и русскоязычное, осознавало себя единой исторической общностью, право принадлежать к которой стремились отстаивать и защищать.
 

 
Надо сказать, что в первые десятилетия после Столбовского договора политика Швеции была сосредоточена на проблемах внешнеполитической деятельности: в 1630 г. Швеция вступила в так называемую Тридцатилетнюю войну, терзавшую европейский континент с 1618 года. В 1632 г. погиб король Густав Адольф, на трон вступила его несовершеннолетняя дочь Кристина, что потребовало реорганизации органов управления страной – все эти обстоятельства отвлекали на время внимание шведских властей от Ингерманландии.
 
Но постепенно политика лютеранизации Ингерманландии стала принимать более жесткие формы. В 1640 г. шведскими властями было принято решение о том, что православные священники будут контролироваться суперинтендантом Нарвы – новое звание, соответствовавшее званию епископа и утверждавшееся королевской властью. Первому суперинтенданту Ингерманландии Хенрику Стахелю было указано, что его главная задача – вынудить русских перейти в лютеранство (att draga den ryska nationen till vår religion). Но Стахель не справился с поставленной задачей, невзирая на грубые меры, включая и прямые военные нападения на православные святыни. Например, осенью 1642 года была предпринята попытка разрушить монастырь, который в шведских документах носит название Jelisejklostret – Елисеевский монастырь. Возможно, речь шла о Важеозерском Спасо-Преображенском монастыре, где хранились частицы святых мощей прп. Елисея Сумского.
 
Повод для нападения суперинтендант оправдывал тем, что в монастыре проводились «Abgöttische Ceremonier». Монастырская утварь, включая 35 старинных книг, была изъята по приказу Стахеля. В отчете летом 1643 г. Стахель жаловался, что обращение православных в лютеранство идет плохо, а в отчете зимой 1644 г. суперинтендант сообщает об ужесточении мер и о том, что он поставил ультиматум православным священникам: те, кто не будут учить катехизис, будут лишаться места.
 
В 1649 г. генерал-губернатор Ниеншанца (так стала называться крепость, сооруженная шведами в устье реки Охты на месте старинного русского поселения Невские Канцы, см. Бурим А.А., Ефимова Г.А. Ижорские заводы. Исторические очерки. СПб., 1997. С. 6) Бенгт Шютте констатировал, что православное население предпочитает переходу в лютеранство бегство из бывших Ижорской и Водской земель в Русское государство (A. Isberg s. 42-71).
 
В правление Карла XI (1660-1697) на завоеванных землях была пущена в ход вышеназванная политика сегрегации, т.е. политика противопоставления православных води и ижоры «истинным» русским. Одним из разработчиков нового политического курса выступил Иоганн Рудбек (старший брат Олофа Рудбека, будущего автора «Атлантиды» – пространной фантазии на темы древнешведской истории), направленный суперинтендантом в Нарву в 1661 году. И. Рудбек стал распространять мысль о том, что финноязычные православные плохо знают русский язык, на котором ведутся службы в православных церквях, поэтому их следовало обязать посещать службу в лютеранской церкви и заставить учить катехизис. Неплохо было бы, по мнению И.Рудбека, если бы и русскоязычных православных вместе с православными священниками обязали присутствовать на встречах с суперинтендантом во время его поездок и для этих встреч учить катехизис. Далее И. Рудбек требовал определить наказание тем финноязычным крестьянам (finska bonddrängar), которые, вступая в брак с русскими девушками (ryska pigor), переходили в православие. Православным жителям Нарвы следовало, по мнению Рудбека, запретить иметь постоянное жилье в городе, если они не переходили в лютеранство, и такова де была цель еще Густава Адольфа.
 
Предложенные мероприятия показывают, что полиэтничное население Ижорской и Водской земель до вторжения завоевателей создало за века совместного проживания систему культурного симбиоза, под сенью которого люди могли общаться, вступать в браки, но не терять своей языковой идентичности. И вот эту систему, на взгляд завоевателей, следовало разрушить.
 
Однако введение новой политики сегрегации не приносило ожидаемых плодов, в силу чего, вероятно, суперинтенданты и генерал-губернаторы не задерживались долго на своих постах в Ингерманландии. Тем не менее, исходный пункт этой политики: всячески противопоставлять водь и ижору, с одной стороны, и русских, с другой стороны, как два чужеродных элемента, – продолжал использоваться шведской администрацией. В 1672-1678-ые годы суперинтендант Эрик Альбогиус пришел к мысли о том, что финноязычные крестьяне вообще не должны рассматриваться как законные православные, а как природные лютеране. Кроме того, он стал настаивать на том, что в случае смешанных браков, если кто-либо из вступающих в брак был финского происхождения, то вся семья должна считаться лютеранской. Однако и он заметными успехами на поприще лютеранизации православных себя не прославил, ибо в отчетных документах сохранилась язвительная запись о том, что усилиями Альбогиуса «никто не был обращен в лютеранство, да и в будущем не будет» (Ibid. S. 85-87).
 
Сменивший Альбогиуса суперинтендант Петрус Бонг составил на имя короля докладную записку, в которой предлагал ужесточить политику сегрегации: финны не должны вступать в браки с русскими, поскольку это использовалось первыми как повод перейти в православие; следовало не допускать прибытия в Ингерманландию православных священников с русской стороны, служить здесь должны только местные православные священники, проэкзаменованные и одобренные представителями консистории, остальных же следовало изгнать за пределы Ингерманландии; требовать не только от финнов, но и от русских присутствовать на проповедях в лютеранских церквях – это должно было бы способствовать их обращению в лютеранство.
 
Данный курс продолжил и развил следующий суперинтендант Иоганн Гецелиус, назначенный в Ингерманландию в сентябре 1681 г. Под его руководством насильственному обращению в лютеранство ижоры и води была придана видимость восстановления исторической справедливости, для чего стали привлекаться аргументы исторического или этнографического характера. Иоганн Гецелиус информировал короля о том, что в Ингерманландии он обнаружил полную неосведомленность ижоры (ingrernas) и води (voternas) в вопросах религии. (Гецелиус был первым шведским суперинтендантом, кто выучил, что «финны» назывались ижорой – ingrer и водью – voter.) Поэтому уже в 1680 г. им со всей строгостью стала проводиться в жизнь политика, предложенная еще Иоганном Рудбеком, согласно которой следовало рассматривать финноязычное население как природных лютеран. На заседании риксдага в 1682-1683 гг. суперинтендант через своего отца Иоганна Гецелиуса старшего, архиепископа в Або, представил план работы по более эффективному обращению в лютеранство финноязычных групп населения Ингерманландии.
 
Главная мысль его плана – провести четкий «водораздел» между ижорой и водью, с одной стороны, и русскими, с другой, для того, чтобы в принудительном порядке заставить первых принять лютеранство. Обоснование – ижора и водь когда-то переселились на эти земли из Финляндии и потому не могут хорошо понимать русский язык, на котором велась православная служба. А раз они переселились из Финляндии, то должны исходно считаться подданными шведской короны и, следовательно, лютеранами. В тех случаях, когда ижора и водь будут отказываться идти в лютеранскую церковь, лютеранские священники должны сами выезжать в деревни и проповедовать лютеранство на местах. Одновременно православным священникам должно быть запрещено крестить детей финноязычных родителей, а также венчать или хоронить финноязычных православных.
 
В мае 1683 г. король одобрил план интенсификации обращения ижоры (ingrer) и води (voter) в лютеранство, что было закреплено специальным письмом короля от апреля 1984 г. А в скором времени была принята инструкция о преподавании ижоре и води на финском языке лютеранских принципов каждое третье воскресенье в лютеранской церкви. Как следствие, последовал строгий указ генерал-губернатора Нарвы запретить ижоре и води посещать православные церкви. Лютеранские священники должны были начать экзаменовать жителей Ингерманландии на знание языков: кто каким языком владел. Те, кто обнаружит незнание или плохое знание русского языка, автоматически должны причисляться к лютеранской церкви. Если расследованием устанавливалось, что кто-либо даже в русских семьях владел финским языком, то вся семья объявлялась принадлежащей лютеранской церкви. В смешанных браках, если муж был финноязычным, то и дети должны были считаться лютеранами. Православным священникам запрещалось общение с обращенным в лютеранство финским населением. Лютеранские священники должны были составить список «своих» прихожан, а православные – своих. Следовало начать чинить препятствия контактам между этими двумя группами населения. Иконы, которые по традиции почитались ижорой (ingrerna) и водью (voterna), предписывалось выкупать и уничтожать, а в проповедях – осуждать почитание икон как безумие. Обращает на себя внимание запрет суперинтендента не только на ношение крестов на шее, но и на ношение русской одежды (ryska klädedräkten) тем, кто перешел в лютеранство.
 
Однако в своих отчетных документах суперинтендант был вынужден признать, что проведение перечисленных мероприятий в ходе осуществления политики сегрегации вызывало настолько сильные протесты, что приходилось обращаться к светским властям для их подавления. Так, он признал, что в июне 1684 г. представитель народа ижоры Тимой Кузьмин выказал сопротивление и отказался идти на лютеранскую проповедь, в силу чего пришлось его доставить туда в кандалах. При допросе он не понял русского языка, но отказывался отвечать и по-фински. Когда он перекрестился на икону, то комиссар Ю. Хенрикссон сорвал икону и растоптал ее ногами, после чего отдал приказ уничтожить все иконы. Но, объяснял Гецелиус, никаких ведь четких инструкций о том, как обращаться с иконами и другими изображениями святых у Хенрикссона не имелось. Однако лично он, суперинтендант, всегда призывал к сдержанности. В записке с неохотой признавалось немало других примеров грубого насилия над православным населением Ингерманландии. Например, в июле 1684 г. крестьяне нескольких сел обратились с протестом, заявляя, что они русские, а их записали в «финноязычные», но не проверили на знание языка «как должно». Далее Гецелиус сообщает, что новая проверка показала тот же результат, поэтому смутьянов пришлось наказать, после чего протесты стихли.
 
Гецелиус отмечал, что сопротивление введению лютеранства в некоторых деревнях было настолько сильным, что когда лютеранские священники приезжали в деревню для проповеди, то почти все население пряталось в лесу. В отчетах приводятся и другие факты, из которых следовал общий вывод – политика массового обращения в лютеранство не удалась. В некоторых деревнях только с помощью полицейских мер удавалось принуждать жителей присутствовать на лютеранских службах (Ibid. S. 88-99).
 
Но хуже всего было то, что подобное развитие событий вызвало негативную реакцию в Москве. В мае 1684 г. в Москву прибыла официальная шведская делегация для подтверждения условий Кардисского мира. От имени царской власти (тогда на престоле были Иван и Петр Алексеевичи) шведским послам был заявлен официальный протест с перечнем фактов, свидетельствовавших о том, что православные в Ингерманландии и Кореле «страдают от насилий и преследований за свою веру» (эта та самая делегация, в составе которой прибыл в Москву И.Г. Спарвенфельд, прославившийся своей русскоязычной плачевной речью).
 
Король приказал суперинтенданту Гецелиусу составить объяснительную записку, что было, естественно, выполнено. В записке приводились уже отработанные аргументы, на которые опирались шведские власти, проводя политику сегрегации: ижора и водь не владели в достаточной степени русским языком для того, чтобы понять заповеди христианства в православных церквях, поэтому в соответствии с резолюциями шведских властей от 1683 и 1684 годов, финноязычные были приписаны к лютеранской церкви исключительно во имя восстановления справедливости. Но истинным русским (de rätta ryssarna), подчеркивал Гецелиус, никаких притеснений в отправлении их религиозных обрядов не чинилось.
 
Видя, что шведские власти не желали признавать насильственную ассимиляцию в завоеванных землях, власти Пскова и Новгорода постановили собрать собственные сведения о положении дел в бывших Ижорской и Водской землях. Летом 1685 г. был отправлен в Ингерманландию купец Иван Семенов. В его отчете сообщалось, что людей подвергали пыткам, добиваясь перехода в лютеранскую веру. Православным священникам чинились препятствия в отправлении службы, их подвергали арестам и другим преследованиям.
 
В августе 1685 г. из Москвы королю Карлу XI было направлено еще одно царское письмо с требованием принять меры против преследования православия в Ингерманландии. Король направил ответ в Москву, в котором сообщал, что до его сведения не доводилось о притеснениях русских православных в Ингерманландии, а если что-то и было, то это касалось финнов (finnar), которые якобы в силу врожденного безразличия к спасению души обращались к православным священникам, хотя и не могли понимать как следует их проповеди. Когда же их стали направлять к их истинным пастырям, то они обнаружили нежелание, поэтому пришлось проявить некоторую строгость и даже суровость («någodt alfwar och stränghet»), но исключительно для их же пользы. Однако тем, кто отвечает за положение дел, направлен указ разобраться на месте и представить подробный отчет. В силу этого и суперинтендант Гицелиус, и генерал-губернатор Нарвы Йоран Сперлинг получили приказ короля представить объяснительные записки. Это было уж совсем нехорошо для названных лиц, поскольку угрожало им весьма серьезными последствиями.
 
Генерал-губернатор Сперлинг, будучи человеком военным (в звании генерал-майора) ответил, как и положено старому вояке: он всегда, дескать, только выполнял приказ короля. Было приказано считать ижору (ingrerna) мигрировавшими финнами (invandrade finnar), так он и поступал. Но Сперлингу-то можно было стать в позу преданного и нерассуждающего служаки. Сам он был из графского рода, значит, какие-то наследные владения водились, да и военная служба принесла кое-что.
 
А вот Гецелиусу явно пришлось завозиться. Конечно, и он не на соломе родился, однако, будучи из священнического рода, слишком уж зависел от своего служебного положения, т.е. от расположения власть имущих. И тут недостаточно было сослаться на выполнение королевских приказов. Понятно, что и он выполнял приказы, как же иначе! Но уж очень и сам был инициативен, лез вперед со всякими предложениями. Значит, в случае чего, если надо будет кого-то потянуть к ответу, то он первый кандидат. Поэтому надо было придумать что-нибудь экстраординарное, какой-то неожиданный выигрышный ход. И такой ход был найден: Гецелиус обратился к «Атлантиде» О.Рудбека, первая часть которой была опубликована всего несколько лет тому назад, в 1679 году, а вторая часть была уже на подходе – вышла в 1689-ом.
 
В начале своей записки Генцелиус приводил дежурное объяснение того рода, что, дескать, русские протесты не могут касаться ижоры (ingrer) и води (voter), которые не владели языком достаточно хорошо и потому были фактически вне религиозного воспитания. В силу плохого знания русского языка они должны рассматриваться как люди без религии, скорее, как язычники и варвары. Поэтому обратить их в лютеранство было благим делом. А ижора и водь, обращенные в лютеранство, теряли связь с Русским государством. В качестве дополнительного аргумента напоминалось также, что и православные священники Ивангорода выражали согласие с политикой сегрегации на организованной с ними встрече. Был, правда, один священник по имени Сидор, который призывал оказать сопротивление, но после того, как его заключили в крепость, остальные православные священники уже совершенно по доброй воле согласились с политикой сегрегации. Ижора и водь, утверждал Гецелиус, были выходцами не из России, а из Финляндии (ingrer och voter invandrat från Finland), посему не могут рассматриваться как природные православные. Они по своему происхождению должны считаться лютеранами, но некоторые из них подпали под влияние ошибочной русской веры.
 
Все это были «аргументы» известные и избитые, которыми шведские власти стали пользоваться в рамках политики сегрегации со второй половины XVII в. Но содержалось в записке Гецелиуса и принципиально новое.
 
Во-первых, при его записке было специальное приложение, составленное явно с помощью какого-то «эксперта», где приводились «доказательства» принципиальной несовместимости русских с ижорой и водью: ижора и водь проживают в западной части Ингерманландии, они говорят по-фински, одеваются иначе, чем русские, имеют другие традиции. Их обращение в православие произошло только в период войны 1656-57 гг., когда они бежали в пределы Русского государства, привлекаемые пышностью русских религиозных праздников, а некоторые – из желания скрыть свое преступное прошлое. Но по своему происхождению ижора и водь ближе к западногерманским традициям, чем к русским. Такие вот западногерманские финны! Политическая мысль во все времена отличалась гибкой, податливой логикой.
 
Во-вторых, помимо демагогии в духе готицизма, Гецелиус использовал традицию манипулирования историческим прошлом и, как было уже упомянуто, привлек к своей аргументации «Атлантиду» Рудбека и написал, что ижора и водь – это вообще-то остатки древних финских племен, которые переселились в Ингерманландию с севера. Само же название Ингерманланд/Ingermanland происходит от имени Ingo, Inge (Germun, Germund), и так написано у Рудбека. Поэтому Ингерманланд – это исконно древнешведская территория. Поэтому русские цари не могут считаться ее исконными властителями (Ibid. S. 100-109).
 
Здесь я хотела бы еще раз напомнить о том, что в западноевропейской истории еще с эпохи Возрождения получил развитие феномен информационных войн, где первейшим оружием являлся исторический материал, использовавшийся для переформатирования как исторического прошлого другого народа (например, для очернения или обирания в свою пользу истории другого народа), так и своей собственной истории (для возвеличивания собственного прошлого, где большую роль играл феномен выдуманной древности для обоснования собственного исторического права на те или иные ценности, например, на какие-то территории), подробнее см. здесь и здесь.
 
В шведской историографии этот феномен известен со второй половины XVI в., со времени правления короля Густава Вазы, который поддерживал всей мощью королевской власти миф о том, что предками шведов были древние готы. Этот миф, по словам шведского историка Юхана Нордстрёма, распространялся в шведском обществе благодаря «…трудам историков, благодаря популярным рассказам об исторических судьбах отечества, благодаря небольшим сочинениям для простонародья, благодаря красноречию политиков и учёных, благодаря поэзии, театру – великое множество форм использовалось для того, чтобы запечатлеть в шведском народном сознании представление об истории отечества с блистательной героическая сагой о «древних готах», в которой отразилось совершенное проявление силы и способности нашего народа… С такой историей мы чувствовали себя аристократией Европы, которой предопределено владычествовать над миром» (Nordström J. De yverbornas ö. Stockholm, 1934. S. 95).
 
Когда основной идеей политического мифа избирается «предопределение» владычествовать над миром, то данная информационная технология, если ситуация позволяет, становится неотъемлемой частью уже прямой военной пропаганды. Коронация Густава Адольфа, которая произошла в октябре 1617 г. (королем он был провозглашен в октябре 1611 г. сразу после смерти отца), т.е. через 8 месяцев после заключения Столбовского мира, была организована как театрализованное представление, в котором Густав Адольф выступал в роли легендарного короля готов Берига – победоносного воителя на европейском континенте, воображаемого предка шведских королей. Приняв решение о вступлении в Тридцатилетнюю войну в 1630 г., Густав Адольф еще раз обратился к образу готов и восславил с его помощью представителей шведского благородного сословия, которые при его правлении: «…явили мужество, не щадя своих жизней, поэтому в них видятся потомки и последователи тех выдающихся готов, которые покорили почти весь мир и множество королевств, где они правили столетие за столетием» (Oredsson S. Gustav Adolf. Sverige och trettonåriga kriget. Lund, 1993. S. 29). Хорошо известно, что «героическая сага о древних готах» верой и правдой послужила шведской военной пропаганде как при вступлении в Тридцатилетнюю войну, так и в ходе военных действий.
 
Но в меньшей степени подчеркивался другой момент. Я неслучайно напомнила, что выступление Густава Адольфа под личиной вымышленного шведо-готского предка произошло через несколько месяцев после заключения Столбовского мира. Соответственно, желание шведского короля принарядиться в геройские «доспехи» готов подогревалось именно картинами готской бравады в Восточной Европе, сочиненными представителями шведского готицизма. Интерес к сочинениям писателей-готицистов проявлял еще его отец Карл IX, заказав шведский перевод с латыни сочинения Иоанна Магнуса «Historia de omnibus Gothorum Sveonumque regibus». Как предполагает шведский историк Хенрик Шюк, небезызвестное сочинение П. Петрея «Краткая и благодетельня хроника обо всех шведских и готских королях» (там, где он походя упомянул Рюрика, Синеуса и Трувора как выходцев из Пруссии см. здесь), явившееся простенькой компиляцией фрагментов из сочинения И. Магнуса, заказывалось Петрею королем Карлом IX (Schück H. KGL. Vitterhets historie och antikvitets akademien. Dess förhistoria och historia. Stockholm, 1932. S. 30).
 
Кроме того, с именем короля Карла IX можно связать и начало создания нового шведского политического мифа. В его правление и явно при его поддержке стала создаваться новейшая версия истории Восточной Европы в древности, для которой привлекли, ни много ни мало, древнегреческие мифы о гипербореях, которых объявили прямыми предками шведских королей, имя Гипербореи – имевшим скандинавское происхождение, а имена древнегреческих богов и героев – испорченными шведскими именами и пр. Новый политический миф был призван доказать первенствующую роль предков шведов в Восточной Европе, которые, по созданной мифологической историософии, якобы уже в гиперборейские времена обживали Восточную Европу задолго до других народов, ходили и до Черного моря, и далее до греческих островов. «Гиперборейские открытия» (выражение Ю. Нордстрёма) были сделаны Юханом Буре, влиятельным сановником Карла IX и учителем Густава Адольфа, а потом продолжены раскручиваться учениками и последователями Буре. То, что появление шведской «гипербореады» курировалось первым лицом государства, косвенно подтверждается последующими событиями в области шведской «историографии».
 
Известно, что у Густава Адольфа за несколько лет до Столбовского мира расцветали и более пышные планы относительно Русского государства, а именно планы, связанные со шведскими кандидатурами на Московский престол – брата Карла Филиппа или даже его самого. Подобных планов громадье немедленно отразилось в творчестве придворных лизоблюдов. П. Петрей, одной рукой осуществляя второе издание «Краткой и благодетельной хроники» с Рюриком из Пруссии (1614 г.), второй рукой в мгновение ока накропал вышеупомянутую «Историю о великом княжестве Московском» (Regni muschovitici sciographia), где в шведском издании вдруг вставил рассуждения о том, что варяги из русских летописей были выходцами из Швеции. Интересно, что это произведение П. Петрея удостоилась высокого королевского одобрения. Сохранилось письмо Густава Адольфа от 3 февраля 1614 г., в котором он сообщает, что его верный слуга Петрус Петреус «написал русскую хронику», и это порадовало его в такой высокой степени, что он пожаловал писателю должность председателя уездного суда в одной из административных единиц Упсальского лена (Tarkiainen K. Petrus Petrejus. Sveriges förste kremlelog // Stora oredans Ryssland. Petrus Petreus ögönvittnesskildring från 1608. Red. Attius Sohlman M. Stockholm, 2014. S. 53). Недурная награда за политически корректный фальсификат!
 
Одновременно с этим был сооружен и другой фальсификат – подлог в официальном отчете шведской делегации, бывшей 28 августа 1613 г. на переговорах в Выборге, относительно слов руководителя новгородского посольства архимандрита Киприана о том, что «новгородцы по летописям могут доказать, что был у них великий князь из Швеции по имени Рюрик».
 
Но со временем выяснилось, что эта «речь Киприана» – подлог, совершенный сановниками Густава II Адольфа, и ничего подобного Киприан не говорил. Сличение протокола с неофициальными записями, которые также велись при встрече в Выборге и также сохранились в Государственном архиве Швеции, позволило восстановить подлинные слова архимандрита Киприана: «…в старинных хрониках есть сведения о том, что у новгородцев исстари были свои собственные великие князья… так из вышеупомянутых был у них собственный великий князь по имени Родорикус, родом из Римской империи» (Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. М., 2005. С. 24, 52; Форстен Г. Политика Швеции в Смутное время // ЖМНП. Октябрь. 1889. С.194. Примеч. 1). Этот сфальсифицированный протокол стал в дальнейшем важнейшим источником, на который впоследствии ссылались многие историки, уверяя, что сами новгородцы «помнили» о своем князе Рюрике «родом из Швеции».
 
Завершение военных действий в Русском государстве на весьма выгодных для Швеции условиях, подчеркивал Х. Шюк, рассматривалось Густавом Адольфом как безусловное доказательство того, что он достойный продолжатель готских деяний в Восточной Европе, которые описал Иоанн Магнус, и теперь все завоеванные земли, как и во времена Берига, должны стать полностью шведскими («ошведиться» – försvenskas) (Schück H. Op.cit. S. 30-37).
 
Так что прав был суперинтендант И. Рудбек, когда оправдывал ссылками на цели Густава Адольфа свое требование запрета всем нелютеранам иметь в Нарве постоянное жилье. Суперинтендант был хорошо посвящен в истинные цели шведской политики после Столбовского мира, поскольку его отец, Иоганн Рудбек Старший, был одним из доверенных лиц Густава Адольфа, придворным проповедником, которому Густав Адольф поручал изучение принципов православной религии, организацию встреч с православными священниками на оккупированных землях и пр. Поэтому, что бы там ни было записано в тексте Столбовского договора, лица, приближенные к кухне шведской политики, прекрасно понимали, что шведскую политику будут стремиться подгонять под образы великих шведо-гипербореев и шведо-готов, якобы владычествовавших в Восточной Европе с древнейших времен, поэтому искоренение существовавшей у населения идентичности и воспитание новой, уже шведской (или «ошведенной») идентичности у населения Ингерманландии было просто вопросом времени.
 
Я так подробно останавливаюсь на шведской дипломатической и придворной казуистике в XVII в. для того, чтобы показать, что в шведском историописании этого времени доминировало сугубо сервисное направление, обслуживавшее политические задачи королевской власти. «Методологической основой» для него служила вымышленная древнешведская история в традициях готицизма. Поэтому никакой науки в названном историописании не содержалось. Это касалось и грандиозных вымыслов о великих шведо-готов, и шведской «гипербореады», и вдохновленных придворной интригой измышлений П. Петрея о варягах из Швеции. Это же касалось и устремлений лишить исторической идентичности население завоеванных русских земель, начавших оформляться в русле шведской политики. Шел этот процесс медленно, поскольку знаний о русских землях у шведских властей явно недоставало. Потребовалось, например, несколько десятилетий, чтобы заучить, что в этих землях проживали как «настоящие русские», так и народы, которые назывались ижора и водь, а не просто «финны». О чуди на этой стадии шведы ещё не слышали. Но уже наметилась линия использовать исторические фальсификаты в обоснование прав на территорию Русского государства.
 
Названная линия круто пошла на подъем в правление Карла XI (1660-1697). В 1671 г. была опубликована «История десятилетней шведской войны» Юхана Видекинди, где была приведена сфальсифицированная речь Киприана, в которой он якобы говорил о Рюрике из Швеции (Widekindi J. The svenska i Russland tijo åhrs krijgz-historie. Stockholm, 1971. S. 511). В 1675 г. в Лундском университете Эрик Рунштеен защитил диссертацию «О происхождении свео-готских народов», в которой, развивая фантазию о переселении свея-готского народа из Швеции в Скифию, доказывал, что этнонимы Восточной Европы – скандинавского происхождения: аланы получили своё имя от провинции Олодингер (Ålåndingar et Olåndingar), а роксоланы – имя выходцев из Росландии (Roslandia) или Рослагена (Roslagia) (Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. СПб., 1996. С. 269).
 
В 1670 г. шведский писатель и профессор медицины Олоф Рудбек начал работать над «Атлантидой» (Atland eller Manheim), где, доказывая основоположничество Швеции в древнегерманской, древнегреческой и древнерусской культурах, объединил в своем увесистом труде величественные миражи готицизма, шведскую гипербореаду и политически корректную выдумку П. Петрея о варягах из Швеции. В «Атлантиде» Рудбек «реконструировал» утраченную шведскую историю через отождествление Швеции с платоновской Атлантиды, с островом гипербореев или Эликсией, со Скифией, Варягией и др. (Rudbeck O. Atland eller Manheim. Uppsala och Stockholm, 1937. Första delen. S. 191, 228, 265, 293, 324). Отождествление шло «филологическим» методом, столь знакомым нам по работам норманистов. Проще говоря, Рудбек объявлял восходящими к древнешведскому языку личные имена античных героев или богов, а также – топонимы Восточной Европы, что служило, по его убеждению, доказательством древнего присутствия там предков шведов.
 
Так, по заверениям Рудбека, имя Борей принадлежало одному из древних шведских конунгов Буре/Bure (Рудбек заимствовал это имя из германо-скандинавской мифологии, переделав в Боре), но греки произносили его как Борей, не зная толком древнешведского языка. От выражения «род Борея» (Bores ätt), по мнению Рудбека, произошли и Инглинги – это имя исходно означало «дети или потомки» (ungar), но со временем стало произноситься как Yngiar или Ynglingar (Инглинги) и закрепилось как имя династии шведских конунгов.
 
Диодор, в интерпретации Рудбека, якобы сам признаёт, что все короли гипербореев назывались Boreades, а это имя было просто измененным шведским выражением Bores ætt (род Боре). Греки и латины по имени этого королевского рода называли весь народ как гипербореи, в котором легко узнать измененное слово Yfverborne, и это есть исконное скандинавское слово («…detta namnet wara det Norska folkets egenteliga modermåls ord…»). Сами греки были не очень осведомлены в происхождении этого слова и думали, что оно греческое, но это – старое доброе шведское слово («…menades det wara Grekiska, som är gamla goda Swenskan…»), которое значит «наивысший в королевстве» и может произноситься Högborne или Yfverborne, т.е. гипербореи (Ibid. S. 228, 230-233; 293-301).
 
Все эти рассуждения нельзя воспринимать как забавные экстравагантности чудака-профессора, поскольку за рудбековским историозодчеством стояло государство, а государству, как правило, не до забав. Хенрик Шюк отмечал, что фантазии Рудбековской «Атлантиды» в Швеции конца XVII-XVIII вв. воспринимались как святыня, сравнимая только с Аугсбургским символом веры, т.е. с официальным вероисповедальным документом – богословской нормой лютеран (Schück H. Den äldre Peringskiölds tid // KGL.Vitterhets historie och Antikvitets akademien. Dess förhistoria och historia. I-VIII. Stockholm, 1932-1944. B. IV. S. 138). Понять такую безоговорочную поддержку со стороны шведского государства легко, ведь Рудбек фактически постулировал, что шведские короли являются законными владельцами восточноевропейских русских земель по бесспорному историческому праву наследников своих древних предков, а вот русские цари – недавние оккупанты на этих землях.
 
Шведский исследователь готицизма и рудбекианизма Ю. Свеннунг охарактеризовал «Атлантиду» как произведение, где шовинистические причуды фантазии были доведены до полного абсурда (Svennung J. Zur Geschichte des Goticismus. Stockholm, 1967. S. 91). Эта характеристика прекрасно подтверждается использованием «Атлантиды» в Ингемарландии. Рудбек утверждал, что предки шведов были самыми древними поселенцами на севере Восточной Европы, поэтому все топонимы, включая и такие как Ингерманланд, свидетельствуют об этом. Именно поэтому «Атлантида» Рудбека была просто даром небесным для шведской администрации, проводившей политику сегрегации в Ижорской и Водской землях и использовавшей уже первый том «Атлантиды» в 1685 г. как «научную» аргументацию в поддержку насильственной лютеранизации и выдавливания православного населения. Современный шведский историк Юнас Нордѝн подчеркивал, что «Атлантида» Рудбека играла важную роль в утверждении идеи о западногерманском происхождении Ингерманландии (Nordin J. Op.cit. S. 77).
 
Во втором томе «Атлантиды», вышедшем в 1689 г., Рудбек «упорядочил» этническую картину Восточной Европы в древности. Как было показано выше, шведские власти в Ингерманландии несколько запутались в том, откуда выводить «западногерманских» финнов и как обосновать законность их подчинения шведской короне. Развивая свою аргументацию, Рудбек обращается к Священному писанию и уверяет, что согласно книге пророка Иезекииля, Магог, Гог, Фувал, Мешех связывались с островами севера. Но, как всем известно, постулирует Рудбек, острова на севере – это Швеция и Финляндия. Поэтому упоминание севера и островов, по мнению Рудбека, первое неопровержимое доказательство того, что речь в пророчестве идёт о Швеции и Финляндии.
 
Далее Рудбек уверяет, что следы библейских имен Гога, Магога и др. сохранились и в топонимике Скандинавии, и в именослове шведских правителей. Почему, например, Гог называется князем (в шведском переводе Библии, первейшим), вопрошает Рудбек? Потому что это имя было почётным именем и титулом самых прославленных шведских правителей, достаточно только справиться в «Эдде». Кроме того, есть много мест в шведских Упландии, Сэрмландии, Вэстманаландии, в которых сохранилось присутствие имени Гог (Rudbeck O. Op. cit. Tredje delen. S. 174-175).
 
А имя Магога, продолжает далее Рудбек, это уж явное шведское имя Мангог (Mangog), что означает «могучий герой» (en mächtig Hielte). Для имени Мешеха Рудбек находит соответствия в Финляндии. Фувал (есть русские варианты как Тобел) в шведском переводе читается как Tubal, и Рудбек уверен, что это русское Тобол – сибирская река в бассейне Оби, но, по сведениям Рудбека, протекает в Пермской земле. Таким образом, Рудбек считает доказанным, что страна Гога и Магога – это Швеция, а слова о Гоге в земле Магог, князе Роша, Мешеха и Фувала означают, что шведы были князьями над финнами и русскими со времен библейских праотцов (Ibid. S. 176-191).
 
До Рождества Христова, продолжает Рудбек, вся Россия называлась Венден-Wenden (Venetorum terra), а русские – вендами. Иордан рассказывает, напоминает Рудбек, как подчинил их наш король Германарик: сначала подчинил герулов, потом обратил своё оружие против вендов… среди них надо считать несколько народов: вендов, антов, славян – все оказались под властью Германариха. Эстов, живших на берегу Балтийского моря, он также подчинил… А задолго до нашего Германариха, во времена Александра Великого, Один, вернувшись в Швецию, ещё тогда подчинил себе все эти королевства и разделил их между своими детьми, и один из них получил Гордарики или Nogord, т.е. Ryssland (Ibid. S. 195).
 
Подтверждение своим рассуждения Рудбек якобы находит и у Матвея Меховского, напоминая слова Меховского о том, что древняя территория Сарматии или Азиатской Скифии находилась под властью готов, пока татары не подчинили себе все её земли. Азиатская Скифия, согласно Рудбеку, это Венден, т.е. Польша, Болгария и Россия до Волги и Оби, а готы – это шведы. Наши предки, гиперборейские скифы (Yfwerborne Skythar), постулирует Рудбек, подчиняли себе многие страны мира, а народы превращали в своих рабов и взимали с них дань. Они покорили и тех, кто жил севернее истоков Дона (Tana flodens källor), т.е. финнов, и тех, кто жил по реке Дону (Таnа floden), т.е. русских, а потом захватили и остальную Европу и подчинили её до Меотийского болота… Когда читаешь, что писали о нас другие писатели, – заканчивает Рудбек свои фантазии, – то видишь ясно, что наш Гог в стране Магог (Швеции) был действительно владыкой над Мешехом (Финляндией) и Тувалом (Венден или Россией) вплоть до Чёрного моря, Босфора и Каспийского моря, и всё это подтверждается Священным Писанием» (Ibid. S. 196-199).
 
Источниками Рудбека были античные и византийские авторы, Иордан, Адам Бременский, аль-Идриси, Герберштейн, исландские саги, но русскими источниками Рудбек не пользовался, поскольку не имелось их переводов, несмотря на переводческое бюро в Стокгольме, или несмотря на возможность общаться со знатоками русского летописания в Ингерманландии. Поэтому Рудбек знает русских и финнов, но не знает чуди, это имя привлечет внимание шведских политтехнологов позднее.
 
Для данной статьи принципиально важно выделить два момента в утверждениях Рудбека. Во-первых, это его слова о том, что еще во времена «гиперборейских скифов» Восточная Европа вплоть до Дона была населена финнами, которые находились в подчинении шведо-гипербореев, а русские в то время жили южнее, хотя постепенно тоже были покорены древнешведскими королями. Этот его постулат возымел в будущем самое гибельное влияние для изучения русской истории, в частности, именно он вымостил путь для оформления идеи о финно-угорстве летописной чуди в тот момент, когда развитие шведского политического мифа потребовало знакомства с русскими источниками. В них обнаружили древний народ чудь, сведения о котором без зазрения совести стали подкладывать под Рудбековских финнов, населявших Восточную Европу «вплоть до Дона».
 
Во-вторых, это упоминание Рудбека об эстах, живших на берегу Балтийского моря, которых подчинил Германарих, что для Рудбека было тождественно подчинению шведам. Понятно, что эта фраза, как и многие другие, взята Рудбеком у Иордана. Но в данном случае неважно, что Рудбек использовал Иордана, а важно, что Рудбек из Иордана выбрал, выстраивая свою концепцию исторического права шведов господствовать в восточноевропейских землях, конкретно, в Ингерманландии. Почему ему необходимо было взять замечание Иордана об эстах?
 
Хорошо известно, что название Эстляндия в XVII в. присутствовало в титуле шведского короля, вот фрагменты титулатуры Карла X: «Wij CARL medh Gudz Nåde, Sweriges, Göthes och Wändes Konugh… Hertigh uthi Skåne, Estland, Lijfland, Carelen…» (Nordin J. Op.cit. S. 42). Название Эстланд было унаследовано от Орденской земли Ливонии, которая объединяла Лифляндию, а также Курляндию и Эстляндию, т.е. северную часть современной Эстонии с городом Ревелем. Эта область благодаря Ревелю была очень привлекательным объектом для завоевания, поэтому неудивительно, что Эстляндия стала первым объектом для «миссионерской» деятельности ордена, именно туда в 1167 г. был направлен епископ из Ордена цистерианцев Фульк (Петер из Дусбурга. Хроника из земли Прусской. М., 1997. С. 255). В 1219 г. датский король Вальдемар II (Сейр), продолжая экспансию его предшественников – датских королей на южнобалтийском побережье, завоевал Эстляндию с Ревелем, сделав его главным городом. В 1347 г. датский король Вальдемар Аттердаг, «имея нужду в деньгах … продал великому магистру тевтонического ордена, без всякого изъятия за девятнадцать тысяч марков чистого серебра города: Нарву, Ревель, Вазанбург с провинциями Гарисанскою, Варландскую и Адентакенскую, во владения коих орден тот же час вступил…» (Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений (по 1800 год). Часть третья (Курляндия, Лифляндия, Эстляндия, Финляндия, Польша и Португалия). М., 1897).
 
Экзоэтноним эсты, как известно, относился античными авторами изначально к населению южнобалтийского побережья, жившему восточнее Вислы, которое отождествляется с прусскими племенами: «Древности эстиев, известных Тациту и другим античным историкам уже с I в. н. э., потомками которых являлись сембы и другие противники Тевтонского Ордена в междуречье Ногаты и Немана в XIII в., появляются на полуострове Самбия и на прилегающих землях с начала нашей эры и вскоре распространяются в бассейнах рек Писса, Анграпа, в различных частях Мазурского Поозерья. Территория, занятая пруссами в V – нач. VI в. на южном и восточном берегах Вислинского (Калининградского) залива, уже в конце IX в. имеет топоним обобщающего характера – Витланд, упоминающийся в тексте Вульфстана. В его сообщении, включенном в хронику Орозия, отмечены также Эстланд (земля, населенная балтами) и р. Ильфинг (западная граница Эстланда)..» (Кулаков В.И. История Пруссии до 1238 г. М., 2003. С. 34-36).
 
Правда, в трудах арабского географа Идриси (1154), в разделе с описанием района Балтийского моря упомянута страна Astlanda, о которой говорится: «К городам Астланды относится также город Колуван (Quoluwany). Это маленький город вроде большой крепости. Жители его землепашцы, и их доход скуден, но у них много скота» (см. Шаскольский И.П. О первоначальном названии города Таллина // Известия Всесоюзного Географического общества. 1958. Т. 90, вып. 4). Труд Идриси долго оставался неизвестным в Западной Европе, поскольку не был переведен на латынь вплоть до XVII в. Но он должен был отражать ситуацию с топонимами в регионе Балтийского моря, сложившуюся к середине XII в. Предполагается, что король Сицилии Роджер II – покровитель Идриси, помогал с отбором подходящих людей, которых отправляли в путешествия, и по возвращении их сведения Идриси вносил в трактат (Райт Дж.К. Географические представления в эпоху крестовых походов. М., 1988. С. 80-81). Очевидно, что к началу крестовых походов на Балтике явно были в ходу и унаследованные из античности топонимы, такие, как Астланда или Эстланда (предположительно, со значением «Восточная страна»), распространявшиеся и на более восточные приделы, и древнерусская Колывань (о нелепых словопроизводствах Колывани из «эстонского эпоса» см. здесь, хотя эта тема заслуживает и дополнтельного рассмотрения).
 
Но походы крестоносцев на восток Балтики сопровождались германизацией, включавшей и топонимы – важную часть исторической памяти. Поэтому название Эстляндия, воспринятое германоязычными историками от античных авторов, а от них – крестоносцами, было закреплено датскими крестоносцами на колонизованных землях, а например, древнерусское имя Колывань – отброшено и заменено на новое название Ревель.
 
Таким же образом название и Финляндия, образованное от этнонима финны, заимствованного от античных авторов, было перенесено шведами на территории к востоку от Ботнического залива в течение крестовых походов, организуемых шведскими королями, начиная со второй половины XII в. В течение XII-XIII вв. наименование Финляндия в шведской номенклатуре касалось только областей вокруг современного Турку (шв. Åbo), но постепенно его стали распространять и на другие области современной Финляндии. В течение XVI в. за территориями на восток от Ботнии закрепилось название Финляндия, которая в XVII в. воспринималась уже как неотъемлемая часть королевства Швеции (Nordin J. Op.cit. S. 44).
 
Поэтому в период после Столбовского мира шведская политика в Ингерманландии и других «инкорпорированных» землях была заинтересована в закреплении в обиходе этнонимов финны и эсты, связанных с колонизационной политикой шведских и датских королей, и в вытеснении всех наименований, напоминавших о том, что эти земли с древнейших времен были частью древнерусской истории. Потому-то для Рудбека было политически корректным постулировать, что на северо-западе Восточной Европы древнейшим населением были финны и эсты, управляемые шведскими королями, а русских здесь и близко не было.
 
Причем это касалось не только этнонимов и топонимов. Шведский историк А. Исберг анализировал административные документы и подметил статистику использования личных имен. По его наблюдениям, согласно документам, в начале шведского правления 90,7% в области Ивангород носили русские имена, в Ямбурге – 98,3%, в Орешке (Nöteburg) – 63, 4%. В 1641 г. соответственно в Ивангороде – 71,4%, в Ямбурге – 81,8%, в Орешке – 40,5%, кроме того в Копорье – 80,6%. В 1695 г. ситуация изменилась, и в названных областях было: в Ивангороде – 48,3%, в Ямбурге – 34,8%, в Орешке – 5,7% и в Копорье – 37,9%. Во всей Ингерманландии к 1695 г. от всего числа жителей насчитывалось 26,2%, носивших русские имена. Исберг оговаривается, что имена свидетельствуют о вероисповедании, а не о языке носителя. Но сокращение числа русских имен, подводит он итог, свидетельствует о том, что число православных резко уменьшилось в силу отъезда, принятия лютеранства и в силу переселения финского населения с запада (Isberg A. Op.cit. S. 10).
 
Так шло до начала Северной войны, но после ее окончания ситуация изменилась. По Ништадскому миру Швеция потеряла завоеванные ранее земли: и Ингерманландию, и Лифляндию, и Эстляндию, т.е. Ижорскую и Водскую земли, Ивангород, Корелу, земли вокруг Ревеля (Колывани), Дерпта (Юрьева) и др. Потеря этих земель воспринималось и шведскими властями, и шведским обществом как вопиющая историческая несправедливость, настолько картины выдуманной Рудбеком древнешведской истории глубоко въелись в шведское сознание.
 
Я приводила в одной из моих статьей образчик шведского менталитета тех времен – записки шведского офицера, попавшего в плен. Автор записок был уверен, что Швеция имела полное историческое право на те территории, которые отошли к шведской короне по Столбовскому миру, поскольку они уже в древности подчинялись шведским королям, которые собирали там дань. Автор этого сочинения провозглашал, что предки шведов – готы дошли до Азовского и Черного морей и подчинили себе русских. Позднее шведы потеряли эти отдаленные земли на юге из-за междинастийных распрей, но такие северные области, как Эстляндия, Ингерманландия и Карела продолжали принадлежать шведскому королевству. Истинно же русская история, высказывал убеждение шведский офицер, началась с призванием братьев Ruric, Sinaus и Truvor, которые прибыли от шведских князей из «Holm Gorda Ryke». По убеждению данного автора, шведы имели больше прав на области при Азовском море, чем русские на Балтийское побережье – земли, которые в течение многих столетий находились в подчинении древних шведских королей и были завоеваны русскими только в исторически недавнее время (читать подробнее). Как видим, рудбекианизм вдалбливали в шведских учебных заведениях вместе с катехизисом. Понятное дело, что с таким менталитетом ни шведское общество, ни шведские политики не могли смириться с условиями Ништадского мира.
 
В течение второй половины XVIII в. Швеция дважды нападала на Россию. В 1741 г. Швеция объявила войну России с требованием вернуть ей Ингерманландию и другие земли. Война закончилась миром в Або 1743 г., по которому Швеция потеряла еще часть земель в нынешней восточной Финляндии. В 1788 г. шведские власти организовали пограничную провокацию, переодев русскими казаками шведских солдат, которые напали на шведский пограничный пост, что послужило поводом для объявления войны России. В августе 1790 г. вновь был заключен мир, подтвердивший условия Ништадского и Абоского договоров. Но нападениям Швеции на Россию был положен конец только с окончанием русско-шведской войны 1807-1809 гг. и включением Финляндии в состав Российской империи.
 
Но, готовясь к военным действиям против России, шведские власти, естественно, рассчитывали отыграться за поражение в Северной войне, поэтому были учтены и возможности информационной войны, развернутой на фронте исторических фантазий, «обосновывавших» права Швеции на восточноевропейские земли. Как раз в период после Ништадского мира и в период до военных нападений на Россию в 1741 и в 1789 гг. в среде шведских историков заметно активизировалась тематика, связанная с великой миссией шведо-варягов и красочно расписанная в «Атлантиде» Рудбека, что и подтверждает банальную истину о войне информационной как подготовке войны реальной, поскольку для начала военных действий требуется «делу дать законный вид и толк».
 
Свою роль здесь сыграли шведы, оказавшиеся в годы Северной войны в России, такие как Ф. Страленберг, Х. Бреннер и др. Многие из них проявили горячий интерес к источникам по русской истории, что без знания специфики рудбекианизма понять было бы невозможно. А разгадка проста: шведы просто искали в русских источниках подтверждения вымыслам Рудбека.
 
В первые годы после Северной войны Х.Бреннер стал оформлять пресловутую идею о происхождении имени Руси от шведских «гребоманов» и при посредничестве финского Ruotsi-Швеция (здесь подробнее). Без рудбековской этнической карты Восточной Европы в древности, согласно которой северные и центральные области были населены финнами, находившимися под властью шведских правителей, подобная идея никогда бы не могла зародиться. В качестве следующего вклада в развитие шведского политического мифа стали диссертации Арвида Моллера (1674-1758) и Альгота Скарѝна (1684-1771), посвященных развитию образа шведо-варягов в Восточной Европе.
 
Арвид Моллер, профессор в области права и этики в университете в Лунде, в 1731 г. защитил диссертацию «Dissertatio de Waregia (Wargön)», в задачу которой входило опровергнуть аргументацию, подтверждающую происхождение варягов из Вагрии/Гольштейна, и доказать шведское происхождение варягов. Доказательства строились на рудбековских идеях о том, что славяне были далеко от созданной скандинавами «Holmgard» или «Gardarrike», поэтому, по утверждению Моллера, языком местного «варварского» населения, подчиненного скандинавами, был финский. Этим «аргументом», полагал Моллер, он опрокидывал доводы Герберштейна о призвании варягов как народа, родственного ильменским словенам по языку.
 
В 1734 г., то есть спустя три года после Моллера, диссертацию под названием «De originbus priscae gentis Varegorum» защитил второй из названных историков Альгот Скарин. Скарин учился в Упсале и через некоторое время по завершении учёбы получил место профессора в области права и истории в университете Або (современный Турку), поскольку в то время эта часть Финляндии была частью Шведского королевства. Именно в диссертации Скарина в первый раз рудбековские финны (finnarna) и эсты (estarna) были объединены с именем летописной чуди. Высказывалось мнение, что Скарин был первым западноевропейским историком, обратившимся к русским источникам. Посмотрим, насколько это верно.
 
Основными источниками для А. Скарина были, по шведской традиции, творец великого шведо-готского прошлого Иоанн Магнус и О. Рудбек, в «Атлантиде» которого, как уже сообщалось, шовинистические причуды фантазии были доведены до полного абсурда. Кроме них Скарин опирался на шведского историка Иоанна Мессениуса (1579-1636), который, также с опорой на И. Магнуса, писал об ученике Пифагора гето-дакийском Замолксисе как о первом шведском законодателе. Использовал Скарин и диссертацию своего ближайшего предшественника А. Моллера, который также опирался на О. Рудбека и на «этимологии» в духе рудбекианизма, включая и «финские» этимологии Х. Бреннера. Таким образом, ненаучная шведская историография была представлена у Скарина в полном объеме.
 
Диссертация Скарина открывалась величественным прологом, в котором Скандия (Scandia) представляла собой Великую Швецию, куда входили все северные области: Скания, Готия, Норвегия, Финляндия, Лапония, острова Гренландия, Исландия, Оркадские острова. Великая Швеция была грандиозным королевством (рике), созданным Одином. Основание этой легендарной державы следует относить к 24 г. по Р.Х., когда Один и его люди покинули пределы Малой Азии и переселились на север в Скандию. Держава раскинулась от Черного моря до Туле на крайнем севере. Она включала Великую Швецию, а также большую часть Германии, Польши и России (Московии). Раньше она называлась Сарматией и Азиатской Скифией. В этой великой державе проживало множество народов со своими правителями. Одна из таких династий сохранила свой титул и династийное имя Waräger (titulus/dynastia Varegorum). Эта династия состояла из самых мужественных и мудрых людей, и от их плоти и крови произошли государи Московии. К этому же народу принадлежим и мы, провозглашал Скарин, поскольку наши потомки дали государей и для восточных готов, и для Испании, о чём знают все историки. Только от нашего народа могли произойти великие правители Московии, они не могли произойти от каких-то никому неизвестных славян, они произошли от нашей готской плоти и крови (Цит. по: Scholz Birgit. Von der Chronistik zur modernen Geschichtswissenschaft. Die Warägerfrage in der russischen, deutschen und schwedischen Historiographie. Wiesbaden, 2000. S. 263-276; Latvakangas A. Riksgrundarna.Turku, 1995. S. 355-362). О варягах в интерпретациях Моллера и Скарина я писала в предыдущих работах (см. Грот Л.П. О Рослагене на дне морском и о варягах не из Скандинавии // Слово о Ломоносове / Серия «Изгнание норманнов из русской истории». Вып. 3. М., 2012. С. 443-478).
 
В данной же статье хотелось бы поговорить о чуди в диссертации Скарина. Как сказано выше, в науке высказывалось мнение, что Скарина следует считать первым шведским или даже первым западным исследователем, обратившимся к русским источникам, а именно к ПВЛ и к Степенной книге. Так пишет о Скарине немецкая исследовательница Биргит Шольц. Правда, до сих пор остается неизвестным, подчеркивает Шольц, какими переводами пользовался Скарин, ведь русского языка он не знал и читать русские источники в оригинале не мог. Скарин сообщал, что швед Симон Линдхейм (до возведения в дворянство Паулинус), оказавшись в русском плену после Полтавской битвы, приобрел в России летописи, которые привез с собой. Поскольку летописи были написаны «славонским» языком, то Скарин, полагает Шольц, обратился, наверняка, к переводам, которые были выполнены в Швеции, скорее всего, в канцелярии русских переводчиков в Стокгольме, но в каком объеме, неясно (Scholz B. Op. cit. S. 275). Полагаю, что Б.Шольц права, поскольку до Скарина сведения о русской истории в работах западноевропейских авторов черпались из иностранных источников, таких как Герберштейн или более ранних, таких как Идриси (как у Рудбека).
 
Финский историк Арто Латвакангас также полагал, что Скарин мог получить фрагментарный перевод летописей, привезенных С. Линдхеймом (1686-1760), однако, он не уточняет, кто и как делал Скарину этот перевод. Что касается Линдхейма-Паулинуса, то он, согласно Латвакангасу, вернулся из России в 1722 г. и остался в Або, получив должность судейского чиновника. Находясь в Москве, Паулинус-Линдхейм изучил русский язык (Паулинус, кстати, был старше Байера на 8 лет и из России уехал, будучи в возрасте 36 лет) и приобрел 16 летописей. Альгот Скарин отметил в своей диссертации, что Линдхейм привез с собой ценные славянские хроники, которые Скарин назвал Poviest vremianich и Kniga stepennaja (Latvakangas A. Op.cit. S. 287-288).
 
Вопрос о том, кто переводил Скарину ПВЛ, важен, поскольку отрывок из ПВЛ, где рассказывается о призвании варягов, содержит в диссертации Скарина фальсификацию сведений о летописной чуди, проникшую постепенно в русскую историческую литературу. Передавая начало Сказания о призвании варягов, Скарин написал, в частности, о том, что русские хроники сообщают, что около 863 года после Р.Х. Ziudi, под которыми имелись в виду Fenni, Estones (!), а также Slavoni, Krivitzii и Meriani платили варягам дань (цит. по Scholz B. Op.cit. S. 275).
 
Известно, что никаких пояснений относительно чуди русские летописи не содержали, поскольку создавались для тех, кто прекрасно знал, что чудь относилась к славянорусам, как явствует, например, из «Сказания о Словене и Русе». Но зато в шведской политической мысли в течение всего XVII столетия высиживалась мысль о том, что древним населением Ингерманландии были только финны, причем задолго до славян. Эту «теорию», как я показала выше, в конце XVII в. окончательно оформил Рудбек своим постулатом о том, что на северо-западе Восточной Европы древнейшим населением были финны и эсты, управляемые шведскими королями. Данный постулат вошел во все учебные программы в границах Шведского королевства, а популярность Рудбека в английских и французских академических кругах содействовала распространению его и в западноевропейских странах.
 
Вот, собственно, этих рудбековских финнов и эстов мы и видим в диссертации Скарина, вставленных его рукой как политически корректный комментарий к тексту летописи. Науки за этим комментарием – ни грамма. Я неслучайно постаралась подробно, шаг за шагом показать, как мололи жернова шведской политической мысли в течение XVII в., прежде чем дать на выходе пару «Fenni, Estones» в качестве дославянского населения Ингерманландии и Ливонии, что в первой трети XVIII в. было освоено и на шведских университетских кафедрах. Понятно и то, зачем в период после Ништадского мира, когда тоска по реваншу томила политическую мысль Швеции, потребовалась приведенная у Скарина фальсификация русской летописи.
 
В фальсификации русских источников у шведской политической мысли уже был опыт: я имею в виду подлог в официальном отчете шведской делегации на переговорах в Выборге в 1613 г. относительно слов архимандрита Киприана, который якобы сказал, что «новгородцы по летописям могут доказать, что был у них великий князь из Швеции по имени Рюрик». В 1671 г. труд Юхана Видекинда с фальсификатом речи Киприана был опубликован на шведском языке (в 1672 г. вышел на латыни), и этот «источник» стал активно популяризироваться шведскими историками и литераторами в международных кругах. Например, Скарин в своей диссертации ссылался на сфальсифицированные слова Киприана, как на первейший источник: дескать, новгородцы сами помнили, что у них были князья из Швеции (Scarin Algot. De originibus priscae gentis varegorum. Diss. Aboae, 1734. S. 76).
 
В условиях подготовки военных кампаний против России требовались новые аналогичные «находки» в поддержку шведского политического мифа о финнах как древнейших подданных шведо-варяжских правителей. Но захотелось, очевидно, представить такие «находки», как бы извлеченными из русских источников. Кроме того, лучше, если бы эти «открытия» были бы сделаны именно в России. Такое
впечатление создается после рассмотрения совокупности всех фактов появления на научной арене идеи о тождестве «Fenni, Estones» и летописной чуди.
 
Итак, точкой отсчета по «вбрасыванию» в западную историческую литературу образа чуди как «Fenni, Estones» можно считать диссертацию А. Скарина, защищенную в 1734 г. в Або (Турку). «Fenni, Estones» не имелись даже в диссертации Моллера (1731 г.), где утверждалось в самом общем плане, что «варварское» население в Холмогардии, над которыми господствовали шведские наместники, было финноязычным. Но Моллер и не пользовался русскими источниками, поскольку считал их ненадежным материалом (то ли дело П. Петрей или Рудбек!). По расчетам Моллера, алфавит у русских появился только в конце XIII в., поэтому сведения о ранних периодах русской истории в русских источниках представлялись ему ненадежными (Moller A. De Varegia. Diss. Lund, 1731. S. 28).
 
Через год после защиты диссертации Скарином, в 1735 году, как известно, публикуется статья Байера «De Varagis», и пожалуйста, там тоже тиражируется шведская выдумка о чуди: «Когда же писатели русские свидетельствуют, что в 859-м году по рождестве Христовом чуды или чудь (либо естландцы и финландцы), славяне и кривичи варягам платили дань…» (Байер Г.З. О варягах // Фомин В.В. Ломоносов. Гений русской истории. М., 2006. С. 358; Bayeri Th.S. De Varagis // Commentarii Academiae Scientiarum Imperialis Petropolitanae. Tomus IV. Petropoli, 1735. S. 304). Получается так, что Байер пошел по следам Скарина. Однако это не так: думаю, что именно Байер первым озвучил тождество чуди и «естляндцев и финландцев», хотя произошло это незаметно для научной общественности. Поэтому следите за руками, как сейчас любят говорить.
 
Известно, что Байер, прибыв в Петербург в феврале 1726 г., в возрасте 32 лет, на кафедру древности и восточных языков Петербургской академии наук, к 1735 году также ни бельмеса не смыслил ни в русском языке, ни в русских летописях, как и в первый день приезда. За годы жизни в Петербурге он занимался «греческими и римскими древностями», посвящал время исследованиями «по части литератур манжурской и монгольской», кроме того «все свободное время употреблял на изучение браминского языка (санскрита)» (Пекарский П. История Императорской академии наук в Петербурге. Том первый. СПб., 1870. С. 188-189). При чем здесь тогда русская история, которую Байер удостоил почтить своим невежественным в этой области вниманием?!
 
Сейчас можно со всей определенностью сказать, что и интерес Байера к древнерусской истории, да и само написание статьи «De Varagis» очень активно стимулировалось его шведскими коллегами. Ещё в Кенигсберге c Байером установили знакомство и начали переписку некоторые шведские историки и литераторы. Среди них был крупный научный и политический деятель Эрик Бенцелиус/Бенцель (А. Скарин был его учеником). В течение 1725-1735 гг. Байер написал Э. Бенцелиусу 12 писем, и хотя варяжская проблема не занимала в них центрального места, поскольку Байер как востоковед изначально интересовался больше Востоком, однако, в ходе этой переписки Байер получал из Швеции книги о шведской древности, по всей видимости, по инициативе Бенцелиуса, увлеченного этой темой.
 
Значительно большее место тема варягов из Швеции занимает в переписке Байера с Х. Бреннером (1669-1732), авторству которого принадлежит выдумка о том, что имя Русь произошло от названия финнами шведов как «rotzalainen» или «rossalainen», а последнее, в свою очередь, произошло от Рослагена. Занимался Бреннер и «этимологией» русских и славянских наименований днепровских порогов, что как раз и обсуждал в переписке с Байером, например, в письмах от 1732 г., т.е. уже во время работы Байера в Петербурге. Сохранилась переписка Байера и со Ф.И. Страленбергом (1676-1747), который был тоже известен как большой энтузиаст идеи шведского величия в древности.
 
Переписывался Байер и с профессором Упсальского университета Ю. Упмарком Росенадлером, в письме к которому еще в 1721 г., будучи в Кёнигсберге, Байер отмечал, что очень увлечён этимологиями Рудбека. У Арвида Моллера есть сообщение о письме Байера к секретарю Архива древностей Юхану Хелину от 17.8.1732 г., в котором Байер сообщал, что прочёл диссертацию Моллера, которая вызвала у него большой интерес. Следовательно, диссертацию Моллера Байеру своевременно послали, и Байер успел сослаться на нее в своей статье, читать подробнее.
 
Совершенно очевидно, что шведские общественные и политические деятели для привлечения симпатий к своей внешней политике были заинтересованы в обработке общественного мнения в европейских странах с помощью политического мифа, содержавшего фальсификаты русской истории. Академические и университетские круги были подходящим контингентом для «раскрутки» мифа, отсюда и настойчивое внимание шведских деятелей к Байеру после его переезда в Петербург. Известно, что выхода статьи Байера «De Varagis» ожидали в Швеции с большим нетерпением. А. Скарин упоминает, что ее выхода ожидали в Або еще в 1734 г., вероятно рассчитывая, что она будет опубликована как раз к защите Скариновой диссертации.
 
И с чего это вдруг такой ажиотаж?! Объяснение, на мой взгляд, очень простое: в статье Байера тиражировались фантазии шведских писателей И. Магнуса, П. Петрея, Л. Буре, О. Верелия, О. Рудбека, И. Перингшёльда, Х. Бреннера, А. Моллера, т.е. с публикацией Байеровой статьи в Петербурге шведский политический миф получал настоящий прорыв в российскую историческую мысль.
 
И полагаю, что в рамках этих тесных контактов шведских деятелей с Байером была подброшена и мысль о летописной чуди как «Fenni, Estones». Следует вспомнить, что Байером был написан целый ряд других работ, помимо пресловутой «De Varagis». В частности, для нас интересна статья «Geographia Russiae ex scriptoribus septentrionalibus», которая была опубликована в «Комментариях Петербургской академии наук», в X-м томе 1747 г. (русский перевод – в 1767 г.) В.Н. Татищев включил русский перевод статьи в свою «Историю Российскую» под названием «Из книг северных писателей, сочиненное Сигфрид Беером», глава 17. Тема статьи определяется Байером в первых строках: «Когда я в географии народов, с Руссиею соседственных… полуденные пределы и границы в прежнем разглагольствовании описал, так ныне северные намерен описывать. Я имею говорить о чуди, эстлянцах, ливонцах, мериантах, ярменцах, инграх, корельцах и финланцах. А понеже северные древности Гордорикию и Холмогард в тогдашнее время прославляют, то и вспомянутие об оных, по-видимому, сюда надлежит, ибо о варягах в особливом разглагольствии я говорить буду» (Татищев В.Н. История Российская. Часть первая. М., 1994. С. 208).
 
Хотя эта статья была опубликована позднее статьи «О варягах», но как явствует из контекста, написана она была до нее или параллельно с ней. Задача статьи обозначена четко: «имею говорить о чуди, эстлянцах, ливонцах, мериантах, ярменцах, инграх, корельцах и финланцах», и несколькими фразами ниже эта задача решается Байером без проблем: «…в древностех российских некоторые дела так описанные, по которым довольно известно, что чудь была финляндцы» (Там же. С. 208). В «древностях российских», т.е. в русских источниках, которые я приводила в первых статьях о чуди, чудь – это часть славянорусов (часть первая, часть вторая). Но статья Байера на латыни была рассчитана в большей степени на западноевропейскую публику, которая уверения Байера о том, что русские источники говорили именно так, как пишет он, Байер, приняла бы как вполне достоверные.
 
Тот факт, что данная статья была опубликована только в 1747 г., явно не помешал ей начать циркулировать среди шведских коллег. Так, Скарин в диссертации называет Байера своим вдохновителем и сообщает, что исследование Байера о варягах служило ему импульсом еще в 1729 г. (цит. по: Latvakangas A. Op. cit. S. 355-356). Эти не вполне ясные слова Латвакангас истолковывает так, что идеи Байера о варягах стали обсуждаться в шведских кругах ранее публикации статьи. Я бы несколько уточнила: уже за несколько лет до публикации Байеровской статьи «De Varagis» в шведском окружении Байера появилась идея подвигнуть его на пиар-статью в пользу шведского политического мифа о шведо-варягах, что и стало активно обсуждаться.
 
Статья Байера о чуди как «финлянцах» была принципиально важна для шведов с двух точек зрения. С одной стороны, Байер тиражировал Рудбека, населившего финнами древнюю Восточную Европу до Дона, утверждая в своей статье: «…я верю, что весь оный корпус финский в прежние времена так соединен был, что от самого Балтиского моря почти до Волги простирался… Славяне же, победивши финландцов, потом в середине поселились промеж эстландцами и финландцами при Балтиском море» (Там же. С. 209). С другой стороны, Байер очень ловко вставлял фразы о том, что приводимые им сведения исходят и от «россиян», т.е. создавал эффект пользования русскими источниками. Сам он русские источники исследовать не мог, поэтому не исключено, что и на мысль «говорить о чуди» его натолкнули «со стороны», и с материалом русских источников помогли разобраться. И дело не в Степенной книге – этот источник был общеизвестен, им воспользоваться было несложно. Однако в данной статье Байера просматривается более обширный круг летописных источников.
 
Так, в качестве доказательства финно-угорской принадлежности летописной чуди Байер отождествляет чудь с названием «чухно» и приводит такой аргумент: «Також Корелия и великая часть Финляндии и по се число от россиян Чухонскою землею, обыватели же оные чухнами называются..» (Там же. С. 208). Татищев замечает на это: «Корелия и Финляндия никогда чудь не именованы», но Байеру ведь без разницы: не сам он исследует источники – его явно ведут по ним. Для того, чтобы натолкнуться на слово «чухно» в летописных текстах, надо было внимательно проштудировать такие летописи, как Псковские и Софийские, для отыскания, например, в Псковской II летописи такой заметки под 1444 г.: «В лето 6952… князь Александр Васильевич с псковичами ездивши под Новые городок немецкыи, и потроша жито на свои земли и поимавше 7 Чюхнов повѣсиша» (Псковские летописи. Выпуск второй. Под редакцией А.Н. Насонова. М., 1955). Для такой кропотливой работы с летописями требовались не просто толмачи, а знатоки, ориентировавшиеся в летописном материале. Возможно, дальнейшее изучение переписки Байера со шведскими деятелями прояснит этот вопрос.
 
Но как бы то ни было, Байер оказал большую услугу свои шведским коллегам, взяв на себя труд дать ход в науку идее отождествления летописной чуди с «финлянцами и эстляндцами». Пожалуй, услугу неменьшую, чем с варягами, а может и большую, поскольку именно статьи в паре полностью изгоняли русских из Восточной Европы в древности. При этом надо иметь в виду, что если в случае с варягами необходимо было противостоять только Герберштейну, то в случае с чудью надо было убрать с дороги развитую русскую историографическую традицию, хорошо знавшую чудь как одного из древнерусских предков. Эта традиция была ни много ни мало представлена русским летописанием XVII в. (например, Мазуринский летописец последней четверти XVII в., Летописец Новгородский или Новгородская третья летопись и др.), а также трудами русских писателей XVII в.: Тимофей Каменевич-Рвовский создал свой труд «История о начале Русской Земли и о создании Новгорода» в 1699 г., вскоре после появления первых томов Рудбековской «Атлантиды» (1679, 1689).
 
Никто до сих пор не обращал внимания на то, что история о древностях славенорусов, известная под общим названием «Сказание о Словене и Русе», «вдруг» получила широкое распространение в русском летописании и русской литературе именно на фоне появления шведской «гипербореады» и других разновидностей шведского политического мифа XVII в., нацеленного на переформатирование русской истории или, проще говоря, на уничтожение ее древнего периода в Восточной Европе. Полагаю, что не надо преуменьшать уровень знания людей друг о друге в минувшие времена, особенно, в периоды, схожие со Смутным временем, когда бурные события перемешивают людскую жизнь и заставляют пристальнее вглядываться в то, что говорят и пишут о тебе в других странах.
 
Поэтому у меня нет никакого сомнения в том, что представителями шведской политической мысли в нужный момент был освоен русский материал о чуди и оценены возможности его использования в рамках шведского политического мифа. Начало этому процессу как раз и положила «географическая» статья Байера о чуди. Ее запоздалая публикация – отнюдь не свидетельство того, что она осталась неизвестной Байеровскому окружению. Ее явно стали использовать еще до публикации. При этом, все было так ловко устроено, что никто ничего и не заметил. Поэтому продолжайте следить за руками.
 
Полагаю, что статья о чуди была написана Байером приблизительно в 1730-31 гг. Потому что в 1732 г. Миллером был опубликован немецкий перевод одного из списков Радзивилловской летописи. Перевод был заказан И.В. Паусу (1670-1735), выходцу из Тюрингии, бывшему одно время переводчиком при Академии наук, и опубликован в первом томе немецкоязычного журнала по русской истории «Sammlung russischer Geschichte», с инициативой издания которого выступил сам Миллер (Latvakangas A. Op. cit. S. 199; Фомин В.В. Варяги и варяжский вопрос. М., 2005. С. 16; а также здесь). Перевод был снабжен комментариями Миллера, и вот на эти-то комментарии стоит обратить особое внимание.
 
Текст перевода летописи на стр. 3-4, где перечисляются «русь, чудь и все языци…» сопровождается таким Миллеровским комментарием к имени чудь: «под этим именем мы видим русов, финнов…». На стр. 10 аналогичное заботливое пояснение: «Tschudi – в русской истории финны или финские эстляндцы». Тон комментариев совершенно безапелляционный, а их краткость создает иллюзию, что это общеизвестное положение, и если какому-то читателю сие неизвестно, то это вина читателя, а не комментатора. Логично предположить, что подобную самоуверенность Миллеру придавала осведомленность о неопубликованных «изысканиях» Байера относительно чуди. Кроме того, Миллер черпал свои исторические «знания» из Рудбековских причуд фантазии и их развития шведскими историками XVIII в. Смотрите в этой связи на стр. 4. пояснение к слову варяги: там все рудбековские «этимологии» (варяги от гот. Warg и пр.) и мотивы из диссертации Моллера (1731), которую высылали Байеру.
 

 
И дальше уже начинается триумфальный путь чуди, преображенной шведским политическим мифом в «финнов или финских эстляндцев». В 1734 г., через пару лет после выхода первого номера «Sammlung russischer Geschichte» с Миллеровскими комментариями о чуди публикуется вышеприведенная диссертация Скарина, где он также безапелляционно подправляет ПВЛ: «Ziudi, под которыми имелись в виду Fenni, Estones..», не давая каких-либо ссылок или пояснений, и тем как бы придавая своему комментарию вид давно доказанного и общеизвестного. А в 1735 г. Байер в «De Varagis» с аналогичным апломбом заявляет, что чуды или чудь – это финландцы либо естландцы.
 
Никаких доказательств у Миллера, Скарина или Байера к их комментариям быть не могло, поскольку опорой политическому мифу, как правило, служат не доказательства, а несмущающаяся категоричность (а что тут доказывать, это же всем давно известно!), и забалтывание. Так и произошло в рассматриваемом случае. Причем категоричный тон и забалтывание стали развиваться по возрастающей, когда к «идентификации» чуди как «финландцев либо естландцев» подключились финские деятели науки.
 
И произошло так, что шведский политический миф, созданный для идеологизации военных нападений на Россию, пережил заданную для него политическую цель: политика потерпела сокрушительное поражение, а миф получил прописку в российской (и не только в российской) исторической науке, в силу чего полноценное изучение начального периода русской истории в Восточной Европе было заблокировано на длительное время. Но рассказ об этом будет продолжен в следующей части статьи…
 
Лидия Грот,
кандидат исторических наук
 
Перейти к авторской колонке
 

Приглашаем всех интересующихся заглянуть в электронную книжную лавку Букиведия. На этом сайте можно приобрести цифровые книги по истории и ДНК-генеалогии по самой минимальной цене. Выбор ещё не очень большой, но это дело времени. Пока же качество важнее количества! Книги Букиведии подходят для любых «читалок», планшетов и компьютеров. Оплатить можно с мобильного телефона и многими другими способами. Интересная книга придет на email, и её можно будет читать в любом месте и в любое время.