Некоторым читателям моего поста о том, чем опасен политический миф норманизма, остался непонятен высказанный там тезис о нераздельности норманистских постулатов и советской историографии. Но, утверждая это, я исхожу из объективного определения понятия «норманизм» как системы взглядов, покоящейся на трёх столбах: первый – это скандинавское происхождение летописных варягов, второй – Рюрик был вождем викингов, причем, не то завоевателем, не то контрактником (за 200 лет норманисты так и не договорились, кем же он был на самом деле), и третий – это древнескандинавское происхождение имени Руси.
И никуда эта «троица» из советской историографии не исчезала, меняясь лишь в количественном, но никогда в качественном отношении. Псевдоантинорманизм советского времени прекрасно раскрыт В.В. Фоминым, который чётко показал, что в советской науке был сохранён основной тезис норманизма – о скандинавском происхождении варяжской руси. Именно этот тезис и составлял ядро шведского политического мифа – той ненауки, от которой родился норманизм. И в раскрытии подлинной природы советского антинорманизма громадная заслуга Фомина, так как его исследование по данному вопросу позволяет преодолеть утвердившийся неверный взгляд на существовашую якобы борьбу с норманизмом в советской исторической науке.
Безусловное влияние на консервацию норманизма в советской историографии оказала статья Карла Маркса «Тайная дипломатия XVIII в.», написанная в конце 50-х гг. XIX в., но в полном виде опубликованная лишь после его смерти, в 1899 г., однако, ни разу не включенная ни в одно из собраний сочинений К.Маркса и Ф.Энгельса, изданных в советское время. Я читала эту статью в шведском издании: Marx K. 1700-talets hemliga diplomati. Värnamo. 1990.
Вслед за Шлёцером К.Маркс рассматривал начало русской истории как «естественный результат примитивной организации норманского завоевания, вассалитет без ленов или лены, представленные только данью, где необходимость новых завоеваний поддерживалась постоянным притоком новых варяжских искателей приключений, которые жаждали почестей и добычи. Если предводители пытались приостановиться, то их верные сподвижники вынуждали их двигаться дальше. И как в России, так и во французской Нормандии наступал такой момент, когда предводители посылали своих распущенных и ненасытных соратников на новые завоевания уже с одной-единственной целью, только чтобы избавиться от них. Завоевательные походы первых Рюриковичей и их завоевательская организация ни в чём не отличались от норманнов в других частях Европы. Можно было бы возразить, что победители и побеждённые слились воедино в России быстрее, нежели в других областях, завоёванных скандинавскими варварами, что предводители очень скоро смешались со славянами, каковое видно из их браков и их имен. Но надо помнить, что сподвижники этих предводителей, которые составляли как их охрану, так и их совет, продолжали состоять исключительно из варягов, что и Владимир, олицетворявший собой пик развития готской России, и Ярослав, олицетворявший начало её конца, сидели на её троне силой варяжского оружия… В период правления Ярослава господство варягов было подорвано, одновременно с чем исчезают завоевательские устремления первого периода и начинается закат готской России. История этого заката показывает ещё более отчётливо, что завоевание и образование государства в империи Рюриковичей носило исключительно готский характер».1
Из этого отрывка видно, что значительная часть положений норманизма не только советского, но и постсоветского времени – это простое тиражирование высказываний К.Маркса. Естественно, его статья была хорошо известна российским историкам марксистского направления уже в дореволюционный период. И вряд ли кто может усомниться в том, что она, сделавшись неотъемлемой частью марксистской догматики, оказала значительное влияние как на историков-марксистов дореволюционного периода, так и на развитие советской исторической науки.
Так, М.Н. Покровский (1868-1932), представитель социалистического направления русской исторической науки начала XX в., в своих работах, написанных с позиций марксизма, не только повторил слова К.Маркса о норманнском завоевании восточнославянских княжеств, но и использовал его аргументацию о готском/норманнском завоевании как решающем факторе общеевропейского политогенеза. Отсюда и исходят рассуждения М.Н. Покровского о том, что Киевская Русь не была результатом «внутреннего местного развития», а явилась следствием «внешнего толчка, данного движением на юг норманнов».2
По справедливому замечанию Фомина, в годы советской власти Покровский был не только, а точнее, не столько ученым, сколько, по сути, главой советской исторической науки, тем самым определяя линию ее стратегического развития. Тому во многом способствовало его положение в иерархии партийно-советской номенклатуры высшего звена: с мая 1918 г. и до своей кончины, последовавшей в 1932 г., он был первым заместителем наркома просвещения РСФСР, а также председателем президиума Комакадемии РАНИОН, бессменным руководителем Государственного ученого совета, членом Комитета по заведыванию учеными и учебными заведениями при ЦИК СССР, ректором Института Красной профессуры, членом редколлегий ряда научных журналов, а в 1929 г. стал академиком. Все эти важные должности позволяли Покровскому, как отмечается в литературе, держать «в своих руках все нити управления разветвленным научно-организационным аппаратом в области изучения и пропаганды знаний по отечественной истории». Поэтому его взгляды на прошлое России получили в науке широчайшее распространение посредством прежде всего его пятитомной «Русской истории с древнейших времен» (в 1933-1934 гг. она вышла восьмым изданием)… С позицией Покровского в варяжском вопросе были абсолютно согласны все тогдашние ведущие ученые, ибо они сами являлись убежденными сторонниками норманизма, также активно содействуя его закреплению в формировавшейся советской исторической науке».3
В концентрированном виде идея советской науки о скандинавах – создателях древнерусской государственности, провозглашавшаяся как непререкаемая, и нашла свое отражение в первом издании БСЭ. В статье «Варяги и варяжский вопрос» первого издания Большой советской энциклопедии было категорически заявлено: «Варяги – др.-русское название скандинавов… В середине IX в. в Восточной Европе образовался ряд варяжских княжеств (главные – в Новгороде и Киеве)… Норманское происхождение первых русских князей было установлено ещё в XVIII в., в нём не сомневались ни Карамзин, ни Погодин, ни Соловьёв; но великорусский шовинизм чувствовал себя обиженным «немецким» происхождением перв. рус. «государей» – и с XVIII в. тянется ряд попыток доказать «истинно-славянское» их происхождение… Научного значения эти попытки не имели…».4
Этот ход рассуждений о ведущей роли внешнего фактора в становлении Древнерусского государства, идущий от выродившегося на сегодня готицизма, сохраняет свой наступательный заряд благодаря марксистской консервации и в работах ряда современных авторов, отстаивающих приоритет экзогенных факторов на ранних этапах становления русской государственности.5
Но Маркс не был историком, собственных исследований по русской истории он не предпринимал. Он просто повторил слова А.Шлёцера, подкрепив их германоцентристской аргументацией, выработанной «индогерманистикой», сформировавшейся к середине XIX в. в русле того же готицизма и ставшей привычным элементом западноевропейской общеобразовательной программы того времени. Однако и А.Шлёцер не строил своих выводов о норманнском завоевании Восточной Европы на реальных свидетельствах источников: его взгляды восходили к рудбекианизму и утопизму эпохи Просвещения.
То, что в предпринятом Марксом кратком экскурсе в историческое прошлое России единственным автором, на которого он ссылался, был Шлёцер, было вполне естественным, поскольку и Шлёцер, и Маркс были воспитаны на одной и той же историографической традиции: готско-германские завоевания заложили основы европейской государственности.
С середины 30-х гг. в СССР был взят курс на так называемое преодоление недостатков преподавания истории в школе. «Школа Покровского» была провозглашена псевдомарксистской, в центре исторических исследований в СССР оказалось основное теоретическое положение марксизма о ведущей роли экономического фактора в развитии общественных отношений и складывания на его основе классового общества и государства, что не оставляло места рассуждениям о роли династии в этом процессе, пришлой или местной.
В силу этого, отмечает В.В. Фомин, в советской науке воцарилось представление, что советские ученые, разработав новую, подлинно научную марксистскую концепцию генезиса Древнерусского государства, тем самым доказали антинаучность норманизма. Но при этом, повторяю, не подвергался сомнению основополагающий пункт норманизма о скандинавстве летописных варягов. В 1947 году Б.Д. Греков рассуждал о том, что вождь варяжской (читай – скандинавской – Л.Г.) дружины Рюрик мог быть приглашен со своим отрядом в качестве ландскнехтов.6 Чем же этот взгляд отличается от нынешних взглядов Кирпичникова, Мельниковой, Петрухина, Свердлова и др.?
В.В. Мавродин также не отрицал скандинавское/норманнское происхождение Рюриковичей, оговаривая только, что эта династия быстро слилась со славянской правящей верхушкой и стала бороться за ее интересы. При этом он разъяснял, что «признание скандинавского происхождения династии русских князей или наличия норманнов-варягов на Руси, их активной роли в жизни и деятельности древнерусских дружин отнюдь еще не является норманизмом».7
Нет уж, именно это и является норманизмом – порождением шведского политического мифа, о котором я написала в предыдущем посте.
Но подавляющая масса ученых в СССР, думая, как Мавродин, начали именовать себя антинорманистами, хотя их «антинорманизм» считал, что скандинавов на Руси было мало, а те, кто считали, что их было много, вот те есть норманисты, и их надо было клеймить, как буржуазную антинауку. А на деле: тех же щей, да пожиже влей. Поэтому и в 3-ем издании БСЭ в статье «Варяги» хоть и упоминается об антинаучности норманской теории, статья-то начинается со слов о том, что варяги – от древ.-сканд. vaeringjar – норманнские воины, служившие у византийских императоров. Вот вам и подлинная «научность» советского антинорманизма, скроенная из того же шведского политического мифа.
Так что названную статью Маркса никакие перемены дирекций в советской науке не отменяли. Она продолжала существовать как секрет полишинеля и оказывать своё воздействие на советскую историческую науку.
Прекрасной иллюстрацией того, как сторонники норманизма могли использовать статью Маркса в качестве непробиваемой брони для защиты своих позиций, служит рассказ Л.С. Клейна о дискуссии, или, как Клейн называет ее, о «норманнской баталии», организованной на истфаке ЛГУ в конце 1965 года с целью обсуждения современного состоянии «норманского вопроса» с привлечением докладчиков славяно-варяжского семинара (или проблемного семинара, по определению Клейна), возникшего по инициативе Клейна и работавшего с 1964 г. Я привожу описание этого события, как оно дано в книге Клейна «Спор о варягах». О предыстории дискуссии Клейн рассказывает таким образом:
Решено было спровоцировать меня на публичное выступление по норманнской проблеме. Если я выскажусь откровенно и в том духе, в котором, по слухам, высказывался на лекциях, то тут меня и прихлопнут… В конце 1965 г. на факультете по инициативе партбюро была запланирована дискуссия по варяжскому вопросу. – Наш семинар обязали представить докладчиков – с тем, чтобы мы подставились под удар. Против нас должен был выступить известный специалист по этой теме из Института истории Академии наук СССР И.П. Шаскольский…
Я хорошо помнил, что Маркс был точно не таким антинорманистом, каким его представляли наши учебники… В это время из армии вернулся мой ученик, прежний мой школьник, а затем студент Глеб Лебедев – почти к самой дискуссии… Я сразу же поручил вернувшемуся Глебу раздобыть «Секретную дипломатию» Маркса (она тогда не была переведена на русский и не вошла в многотомную классику – «Сочинения М. и Э.») и проработать ее для выступления на дискуссии… Незадолго до дискуссии я зашёл к декану Владимиру Васильевичу Мавродину… «Нет, я не стану вам помогать… они заручились санкциями обкома, и ваша песенка спета»… «Они» – это было партбюро и те историки, которые группировались вокруг него… Как сообщал декан, подлинным «главным противником» уже были получены санкции на ликвидацию семинара и на моё увольнение… Заседание планировалось 22 декабря 1965 г.8
В книге приводится и текст выступления Клейна, из которого также процитирую несколько фрагментов:
…Мне представляется не совсем точной та расстановка сил норманистов и антинорманистов в современной зарубежной науке, которую изобразил И.П. Шаскольский… У И.П. Шаскольского (а особенно у других) получается так, что современные западные норманисты – все реакционеры, шовинисты, заклятые враги советского народа… А если попадутся один-два объективных и дружелюбно к нам настроенных учёных, то они, конечно, оказываются антинорманистами. Однако картина не совсем такова… Г. Пашкевич, эмигрант из Польши, разумеется, не имеет оснований питать к нам нежные чувства и невольно проявляет свою ненависть, несмотря на желание сохранить академический тон. Швед Х. Арбман – очень серьёзный археолог, весьма осторожный в своих заключениях и, помимо норманнской теории, кажется, ничем перед нами не грешен. Датчанин А. Стендер-Петерсен известен как активный сторонник культурных связей и дружбы с советским народом…
Обратимся теперь к западным антинорманистам… Особые симпатии наших историков и историографов вызывают Рязановский-младший и А.В. Соловьёв… Что же это за исследователи? и главное (выделено мной. – Л.Г.) – кто и где их поддерживает? Это – белоэмигранты… где же печатают их антинорманистские сочинения?.. в Западной Германии. Какие именно издания их печатают? «Jahrbuch für Geschichte Osteuropas», «Studien zur ältesten Geschichte Osteuropas», «Die Welt der Slaven». Но ведь это все журналы системы «Остфоршунга» – базы самого оголтелого реваншизма!..
Вот кто поддерживает в руках Рязановского и Соловьёва знамя антинорманизма! …(Я читал эти журналы, хоть добраться до них нелегко: они же в спецхране, вместе с фашистской литературой.)…
Теперь главное в их пропаганде – не идея бессилия славянства и его вечной зависимости от Запада, а попытки противопоставить славянский мир как жуткую азиатскую угрозу всей остальной Европе и попытки сыграть на противоречиях между народами Восточной Европы… В попытках противопоставить националистические традиции («посконную самобытность») «европейским чуждым влияниям» от варяжского до петровского… – всё это, де, чуждо Востоку…
Немалую роль, возможно, играет и желание остфоршеров помешать укреплению культурных связей СССР со скандинавскими странами, которое весьма беспокоит западногерманских политиков… В этом свете понятно, что когда сотрудничавший с фашистскими оккупантами профессор биологии Харьковского университета Парамонов, бежавший с гитлеровскими войсками, а теперь вынырнувший в Австралии, издал под именем Сергея Лесного «Историю русов в неизвращённом виде» (1954), то эта «неизвращённая» под пером гитлеровского недобитка история оказалась антинорманистской. Именно поэтому, если религиозная фанатичка Наталья Ильина издаёт в Париже книгу «Изгнание норманнов. Очередная задача русской исторической науки» (1955), то надо трижды подумать, прежде чем бросаться со всех ног выполнять эту задачу…
(После этих слов проф. И.В. Степанов, М.Н. Кузьмин и другие члены партбюро потянулись к выходу в коридор, чтобы посовещаться) (выделено Л.С. Клейном. – Л.Г.)…
…Упрямое повторение старых антинорманистских догм… наносит нам куда больше ущерба, чем признание некоторых фактов, может быть, действительно имеющих неприятный оттенок (а что, татарское иго приятно? А ведь не отрицаем!) (Татарское иго подтверждено источниками – приятность здесь ни при чём! – Л.Г.)…
Сразу же после наших выступлений в президиум поступили бумажки от запланированных ораторов (из наших противников) с уведомлением, что они снимают свои выступления… поле боя было явно за нами.9
В этих выдержках из книги Клейна видно, что автор её очень умело пользовался демагогией или тем методом, о котором ещё Ф.И. Достоевский в «Братьях Карамазовых» сказал, характеризуя модного адвоката Фетюковича, что главное в его методе было подмарать нравственную репутацию свидетеля, а стало быть, само собой, подмарать и их показания. Это – испытанный метод пасквилянтства, который вкупе с призывами стоять на страже престижа и чести науки, производит тягостное впечатление.
Отвечая И.П. Шаскольскому, определившему норманизм как течение в рамках буржуазной науки, Клейн в своём докладе совершенно справедливо напомнил, что норманизм существовал и в марксизме и что формулировка Шаскольского «неточна, ибо – и в рамках марксистской науки, и притом с самого ее начала (К.Маркс)… И в рамках марксистской советской науки – и тоже с самого её начала (Покровский!). Было ведь это, никак этого не вычеркнуть, было! Надо бы уточнить: что в этой теории… не является научным с марксисткой точки зрения, а что может быть, и допустимо признать научным». Аналогичное напоминание о том, что «первым норманистом в марксисткой традиции был не М.Н.Покровский, а Карл Маркс» сделал в своём выступлении и Г.С. Лебедев.10
Подводя итоги этой дискуссии, Л.С. Клейн с гордостью отметил: «Победителями были мы. Санкции остались нереализованными». А как же иначе могло быть в то время?! Все, кто работал в советской вузовско-академической системе, прекрасно помнят, что если кто-то, отстаивая какое-либо положение, мог воздвигнуть между собой и критиками работу Маркса, то никакие санкции такому «смельчаку» были нестрашны. Клейн, Лебедев, В.Назаренко и другие представители семинара шли на дискуссию, пряча в кармане, как комбинацию из пяти пальцев, Марксову «Тайную дипломатию» – но тогда это было всё равно, что играть в беспроигрышную лотерею.
В вопросе, заданном Клейном в его выступлении – что в норманизме допустимо признать научным, с марксистской точки зрения, выразилась вся квинтэссенция советского «антинорманизма». Как ни крутись, а слова Маркса о начале русской истории, связанной с норманнским завоеванием, в духе стереотипов готицизма, действительно, никак было не вычеркнуть из истории советской науки! Никто, собственно, и не вычеркивал!
Как только одна сторона марксизма о социально-экономическом развитии общества как ведущем факторе в образовании Древнерусского государства стала слабеть и, в конце концов, потеряла своё монопольное положение, так вторая его сторона – о «готском» характере государства Рюриковичей, выросшего из примитивной организации норманнского завоевания – вернулась в российскую историческую науку во всей своей марксистской первозданности.
Т.Н. Джаксон и Е.Г. Плимак призвали в 1988 г. учёных вслед за «первым норманистом среди марксистов», то бишь Марксом, признать факт наличия внешнего фактора (проще говоря – скандинавов, по существующему у норманистов определению) в образовании Древнерусского государства и его существенное значение, которое раскрывается через взаимодействие народа-победителя и побеждаемого народа.11
Вообще-то, обнародование статьи Маркса в конце 1980-х гг. явно запоздало, поскольку положение марксизма как единственно правильного учения уже тогда стало колебаться. Но на сторонников идеи создания Древнерусского государства пришельцами со Скандинавского полуострова время никогда не влияло, что видно даже из краткого обзора работ последних десятилетий.
Вот так обстояло дело с марксизмом и норманизмом в советское время. Советский псевдоантинорманизм нанес исторической науке едва ли не больший ущерб, чем откровенный норманизм XIX века. По крайней мере, последнее издание БСЭ используется и сегодня. И читая в нем статью «Варяги», современный читатель уверен, что прикасается к подлинно научной теории.
Лидия Грот,
кандидат исторических наук
Перейти к авторской колонке
