Как погиб великий диктатор: «Я умираю вместе с моей Родиной!»

Протекционизм – залог промышленного развития страны и ее процветания. Мы говорили об этом в прошлой статье о том, как Россия стала Латинской Америкой. Латиноамериканская тема представляет для нас не абстрактный интерес. Протекционистский опыт других государств будет нам полезен, если Россия решится начать новую индустриализацию. Уже говорилось, что европейские страны, вырвавшиеся в индустриальные лидеры, широко использовали меры защиты своего внутреннего рынка, и лишь поднявшись, взялись убеждать всех остальных в необходимости свободной торговли. И не только убеждать, но и заставлять других идти по самоубийственному пути. Не по наивности или глупости лидеры многих стран отрекались от протекционизма. Их просто заставляли, а несгибаемых – убивали. Считаю необходимым остановиться на этом подробнее.
 

 
Итак, в начале XIX века Испанская империя агонизировала. Антиколониальное движение побеждало, одна за другой заморские владения добивались отделения. Аристократия Буэнос-Айреса организовала Майскую революцию 1810 года, в результате которой вице-королевство Рио-де-ла-Плата вышло из под контроля Мадрида. На развалинах вице-королевства в конце концов образовалось четыре государства: Аргентина, Уругвай, Боливия и Парагвай. Первые три тут же оказались во власти латифундистов, со всеми вытекающими последствиям. А вот Парагваю повезло больше. Там к власти пришел диктатор, причем настоящий, не декоративный правитель, слуга местных и внешних олигархов, а правитель-самодержец в полном смысле этого слова. Его имя – Гаспар Родригес де Франсиа.
 

 

Если верить всему, что он нем пишут, Франсия отличался довольно экстравагантным мировоззрением. Однако к этим свидетельствам надо относиться очень осторожно. Его вполне могли и оклеветать, с учетом того, что именно его политика была костью в горле хозяев мира и местных парагвайских латифундистов, с которыми он беспощадно боролся. Франсия чем-то напоминал Каддафи, который тоже добился для своего народа процветания, хотя при жизни его и критиковали на все лады и по любому поводу. Теперь, когда Ливия уничтожена, период правления Каддафи вспоминают как золотой век, а «свобода», о которой мечтала оппозиция, обернулась бандитской анархией.
 
В политике Франсия был противником демократии. В 1816 году он забрал себе всю власть в стране и не выпускал бразды правления до самой смерти в 1840 году. Этого отрицать нельзя. Но что такое демократия, как не лживая оболочка, камуфлирующая олигархию? Нет денег – нет реальных прав и свобод, и чем больше нищета народа, тем больше настоящей власти у тонкого слоя сверхбогатых людей. В этом смысле никакой демократии не было ни в Бразилии, ни в Аргентине, нигде в Латинской Америке. Да и не только там.
 
Для сравнения: в просвещенной Франции у власти в те годы находился император Наполеон, а в США царило рабство буквально в стиле Древнего Рима. Поэтому обвинение Франсия в автократии – это смесь наивности и лицемерия. Он не позволил превратить свою страну в базар, на котором правят местные торговцы, в свою очередь полностью зависимые от мировых промышленных боссов. Вот это и есть истинная причина многолетней кампании по дискредитации Франсия.
 
Парагвайский протекционизм тех времен отличался такой степенью радикализма, что его правильнее называть изоляционизмом с очень высокой ролью государства в жизни страны. Франсия на практике доказал, что можно успешно развиваться, независимо от мировой торговли. Можно покончить с голодом – настоящим бичом Латинской Америки, можно подавить преступность и даже сгладить имущественное расслоение в обществе до величин, обеспечивающих социальную стабильность.
 
После смерти Франсия Парагвай возглавил Карлос Антонио Лопес. В основных вопросах он придерживался линии своего предшественника, несколько ее модифицировав с учетом требований своего времени. Лопес считал изоляционизм уже ненужным, установил дипломатические отношения со многими странами, поощрял переезд в Парагвай иностранных специалистов, но при этом твердо следовал протекционизму. Экономический рост в стране продолжился, открывались новые фабрики, пороховые заводы, развивалось производство тканей, стройматериалов, бумаги и, что очень важно, пушек и ядер. Парагвай, несмотря на незначительные территориальные размеры, превращался в заметную военную величину.
 
Мало того, на собственных судоверфях строились корабли, появился свой флот, ходивший не только по реке Парана, но даже и в Европу. Причем внешняя торговля была монополией государства, поэтому экспортно-импортные операции не контролировались латифундистами и стоявшими за ними иностранцами, как это было во всей остальной Латинской Америке. В то время как гигантская Бразилия задыхалась от неподъемных внешних долгов, Парагвай абсолютно не зависел от мировых кредиторов.
 
В 1862 году Карлос Лопес умирает, но стране снова повезло: к власти пришел Франсиско Солано Лопес, третий и последний великий диктатор-протекционист Парагвая. Тут уж в Лондоне окончательно позеленели от злости. Это что же получается: уже половина столетия прошло, вся Южная Америка платит Британии дань и полностью зависит от ее воли, а в центре континента наперекор всему живет небольшое, но крайне упрямое государство. Оно не признает диктата невидимой руки рынка и прочей демократии.
 
Терпеть Лопеса, который удерживает заградительные пошлины на уровне 45% от цены по товарной накладной, больше невозможно. А вдруг пример Парагвая окажется заразительным и для всех остальных? Самим фактом своего существования и успешного развития Парагвай опровергал пропагандистские бредни о благости свободной торговли. За дело взялась английская дипломатия, и Лондону удалось создать военную коалицию из Бразилии, Аргентины и Уругвая. Им выпала «честь» похоронить протекционизм соседней экономики. Причем с помощью ряда провокаций удалось сделать так, что сам Парагвай и объявил войну Бразилии. Что и говорить, здесь чувствуется рука мастера.
 
Как бы то ни было, а после нескольких лет ожесточенных сражений Парагвай был разгромлен. Слишком неравными оказались силы, но сам факт, что в течение пяти лет Парагвай в одиночку противостоял таким тяжеловесам как Бразилия и Аргентина, да и Уругвай не стоит сбрасывать со счетов, говорит о многом. Правление трех диктаторов позволило создать прочную экономическую основу, благодаря которой Парагвай и смог так долго держаться. Франсиско Лопес не стал отсиживаться в тылу, не попытался сбежать или выторговать для себя личные гарантии в обмен на капитуляцию. Он сражался до последнего, и был убит в бою, перед смертью успев сказать слова, которые до сих пор помнят в Латинской Америке: «Я умираю вместе с моей Родиной!»
 
Парагвай потерял почти половину своей территории, а главное – его заставили открыться для мировой торговли, что быстро превратило процветающее государство в одно из самых бедных стран мира. Едва окончилась война, как Парагваю милостиво навязали кредит от Британии. Это было обставлено совершенно издевательскими условиями: формально предоставлялся один миллион фунтов стерлингов, но реально до страны дошло менее половины, а вскоре долг пересчитали, и теперь уже Парагвай оказался должен три миллиона. А что же получили победители? Уругвай – ничего. Бразилия и Аргентина присвоили себе почти половину территории Парагвая, но поскольку они вели войну на деньги английских банкиров, то в результате оказались в полнейшей финансовой кабале. И кто же тут реальный победитель? Ответ очевиден.
 
Пожалуй, самым точным символом поражения Парагвая является то, что территория, где когда-то стояли его военные заводы, стала называться «Мина-куэ», что в переводе на русский означает «здесь была шахта». Помню, как у нас в 90-е годы оппозиционные публицисты сравнивали результаты рыночных реформ с войной. И они были правы. Ущерб, который понесла Россия от антипротекционистских мер, сравним с тяжелейшим поражением в войне.
 
Дмитрий Зыкин
 
Перейти к авторской колонке