Образ Волховской Коровницы, который я начала рассматривать в предыдущем посте, говорит нам о том, что древнерусский культ Волоса существовал на восточноевропейском севере как до прихода туда «змияки» Перуна с южно-балтийского побережья, так и до переселения на север «сыновей» Волоса – Влашичей с черноморского побережья. Поэтому Волховская Коровница – одно из иносказательных наименований древнерусских «хозяек» земли Русского Севера и, по всей видимости, первых носительниц сакральных традиций древних русов в этих областях.
Древнерусская богиня или ее жрица приняла змияку Перуна как своего «супруга» и этим «сакральным браком» в какой-то древний период объединила Русский Север с южно-балтийским побережьем. В свое время в Поволховье прибыли «сынки» Волоса, что внесло новые изменения в традиции местных древнерусских культов: возник двойной культ Перуна-Волоса, вокруг которого сложилось жречество – волхвы. Но судя по топонимике, культ Перуна-Волоса можно локализовать, в основном, в районе Волхов-Ильмень и на балтийском побережье. Так, мы видим, что именем Волха была названа река Волхов, а местность, где установили кумира Перуна, назвали в его честь Перынью. В былине о Садко дубовая доска – атрибут Перуна – являлась проводником гусляра Садко (явного перерожденца Волоса) к владыке морских глубин, в котором видны черты как Перуна, так и Волоса. Но с другой стороны, гусли как атрибут Волоса обнаруживаются и у гусляров с «оконечности западного Океана», т.е. сакральные традиции Поволховья и Вагрии-Рюгена взаимодействовали.
Что касается южнобалтийского побережья, то сохранность имени Перуна была отмечена у жителей Рюгена. Соотносится Перун и с литовским Перкунасом. У балтийских славян дуб или священная роща, в которой преобладали дубы, считались местом пребывания божества. Немецкий хронист Гельмольд сообщал о священной роще в земле вагров, в которой среди очень старых деревьев росли священные дубы, посвященные богу этой земли – Прове, имя которого считается либо видоизмененным именем Перуна, либо одним из его эпитетов как «правый, справедливый».
Но на Русском Севере можно вычленить и имена, связанные с женским воплощением Волоса. Например, таким явно выступает название Вологда – река и город на реке. В Вологодской области есть деревня Волшницы (а в Тверской губернии – Волшница). Волшница, согласно современным толковым словарям, это – место, где совершались предсказания жрецом-прорицателем. Волшница-Волшницы – почти Влашичи, но только женского рода. Поэтому ритуалы на волшницах совершались, наверное, не жрецами, а жрицами.
Следует обратить внимание на то, что и здесь топонимы, связанные с именем Волоса, выступают в окружении топонимов с основой кол-, причем именно в Вологодской области наблюдается особое скопление гидронимов с основой кол-. Есть, в частности, реки Колба, Колпь и ее приток Колодинка, Колошма, Колпица, Коленьга, Колодня, Колоденка (исток – озеро Колоденское), Кольдюга.
У Даля отмечено, что в вологодских говорах есть волога как жидкость, влага и как коровье масло (воложное масло), а в тульских и вологодских говорах это слово означает еще и масло, приносимое к иконе Св. Власия, однако, само слово волога – женского рода. В северных говорах есть волохница как речка без устья, уходящая в тундру. Интересно также, что в Вологодской области на берегу реки Колпи есть деревня Перунь, а Колпь впадает в р. Волочну. В том же районе есть урочище Волосово, а севернее Колпи – болото Волхово. По всей видимости, и в этих краях имело место слияние культов, аналогичное Приильменью, т.е. древнерусская Волховница допустила «супруга» Перуна на свои древние капища – волшницы. Однако даже из предварительного обзора видно, что на Русском Севере доминирующая роль принадлежала именно женскому божеству.
Влияние этого древнерусского женского божества прослеживается и на южно-балтийском побережье, по крайней мере, в балтийском Поморье. Там известны область и город Вольгаст с такой формой названия как Вологоща, т.е. местность, связанная с именем Волоса, но женского рода. Это предположение подкрепляется тем, что именно в Поморье была зафиксирована «материнская» классификация главного города Поморья. С. Гедеонов и А. Котляревский писали о том, что в латинских источниках отмечалось, что Щецин был старшим городом в Поморье – мать и глава всех городов поморских (Pomeranorum matremque civitatum). Стоит еще раз напомнить, что в одном ряду с Pomeranorum matremque Щециным блистал другой крупный центр Поморья – Колобжег. К названной «материнской» классификации я еще вернусь, здесь же хотелось только подчеркнуть, что и в ней можно увидеть факт сакральных связей между севером Восточной Европы и южно-балтийским побережьем. Причем приведенный материал показывает, что культ Волоса, как в его мужском, так и в женском воплощении шел на южно-балтийское побережье с восточноевропейского севера.
К одному корню с Волосом относится, на мой взгляд, и название Волги с массой ответвлений от него. Есть небольшая речка Волга, несущая свои воды в Вятку как приток Медянки, есть река Волгарица с правым притоком Малая Волгарица, в один из левых притоков Вятки впадает Волошка. В документах XVI в. Каргапольского уезда упоминаются в бассейне озера Лача реки Волга и Воложка (совр. Волошка, приток Онеги), а также Усть-Воложская волость. Есть своя Волга и в южном Беломорье.1 И бассейн Волги с севера на юг также связан с гидронимами на кол-, например, от реки Колбихи в Нижегородской обл. (протекает также в Костромской и Кировской) до реки Колбин в Астраханской обл. и др.
Однако, как известно, русское название Волга, по-прежнему, пытаются объяснять из какого угодно языка, кроме древнерусского. Ближайшим примером являются попытки объяснить этимологию названия Волга либо из финно-угорских, либо из балтских языков. Так, имя Волги пытались связать с угро-финским корнем valg – белый, светлый, или с балтским термином валка (небольшой ручей; ручей, текущий по болоту; небольшая речка), признавая последнюю более удовлетворительной.2 Хотя как можно считать удовлетворительной такую этимологию, как «небольшой ручей» для величайшей реки Восточной Европы, объяснить из простой логики невозможно. Но у «истинной» науки своя, особенная стать: вот, балты, как живой народ из плоти и крови в Восточной Европе не проживал, а реки от себя назвал.
Но если знать, что идея финно-угорского субстрата идет от Бреннера, воспитанного на рудбекианизме, и никогда не подвергалась критической проверке, то безо всяких проблем можно высказать уверенность в том, что имя Волга порождено индоевропейской культурно-языковой средой, а по моей концепции, именно – древнерусской, т.е. идущей от древних русов, в силу чего лучше и проще всего оно объясняется из русского языка. От древнерусского корня вол-/вл- рождаются как слова, связанные с водной стихией (влага, волглый), так и слова, связанные с материнским началом (влагалище, т.е. исток жизни). Таким образом, древнерусское название Волги означало вместилище воды и жизни, русло и исход. Именно поэтому Волга занимает совершенно особое место в древнерусской традиции, именуясь и как Волга-матушка, и как Волга – русская река. Кроме того, от этого же корня рождались слова, связанные с сакрально-мистическим содержанием: волхование, т.е. чародейство с помощью воды, волхвы и волховницы как древние жрецы и жрицы, Волхв-Вольга и Волхова-царевна прекрасная как имена перерожденцев Волоса – богатырей, гусляров и чародеев/чародеек. Да, и само слово власть родилось от того же корня. Поэтому древнерусские волости явно перекликаются с волошками – местами, где священные ритуалы/предсказания совершались древнерусскими жрицами, женскими воплощениями божества Волоса. Но тогда летописное «володеть и править» следует понимать как «осуществлять сакральные и административные функции». О связи Волги с именем дославянских русов говорит упоминание Волги в качестве Рос (Ρως) в одном греческом трактате III или IV в. н.э., авторство которого приписывается Агафемеру.3
Но я хронологически изрядно удалилась от генерального курса, поэтому возвращаюсь на исходные. Надо сказать, что феномен женского божества достаточно хорошо известен из источников, но очень мало изучен как часть древнерусской истории.
Исключительную роль женского божества в истории народов Восточной Европы ещё в скифское и киммерийское время отмечал известный исследователь античности М.И. Ростовцев:
Предание об амазонках на берегах Азовского моря, об их связи с савроматами, несомненно, обусловлено тем, что ряд сидевших здесь в позднейшее время племён сохранил в своём строе исключительную роль женщин, выступающих не только как воительницы, но и как предводительницы и воинственные царицы целых племён… Культ великого женского божества столь же характерен для всего алародийского (хеттского – Л.Г.) мира, сколь типичен он и для всего Приазовья и Тамани.4
Интересны в этом контексте заключения О.Н. Трубачёва, сделанные им при исследовании индоарийского языкового субстрата северного Причерноморья. О.Н. Трубачёв вычленяет в племенных названиях меотов, савроматов («женовладеемом племени») значение «материнский» или «женский, принадлежащий женщине», что он связывает с древним культом матерей в этом регионе.5 Но, как уже сказано, история этих древних цариц и богинь Приазовья, Тамани, всего Причерноморья, воинственных или наделенных материнской властью, изучена весьма слабо.
Мне уже приходилось писать в своих статьях о древнерусском женском божестве, запечатленном в северной вышивке, называемой исследователями «полотняным фольклором», которое изучено еще меньше. На VII Конгрессе этнографов и антропологов России в Саранске (2007 г.), где я выступала с докладом на тему о термине «мати» для обозначения сакральности и старшинства в древнерусской традиции и, соответственно, о культе женского божества, отразившегося в этом термине, одна коллега из Архангельска спросила, есть ли у меня объяснение тому факту, что в древнерусской фольклорной традиции Севера «везде женщина», т.е. женский образ выступает как фигура сосредоточения всей системы мифопоэтического мышления. Мне пришлось ответить, что догадки по этому поводу у меня есть, однако, развёрнутого ответа нет ни у меня, ни у какого-либо другого исследователя. Очень рада, что в данной статье я смогу дать первый, предварительный ответ на этот вопрос.
Одним из важнейших источников для изучения данной проблемы являются упомянутые материалы изобразительного характера, т.е. вышивки, где учёные выделяют так называемые трёхчленные композиции, включающие женскую фигуру в центре, часто несоразмерно крупную и декорированную ритуальной орнаментикой, и две мужские фигуры по бокам или у ног её в роли «прибогов» – служителей богини. Эта сакральная «триада» отмечена, преимущественно, на территории Восточной Европы. Изображения Великой Богини и предстоящих ей жрецов были известны ещё в скифо-сарматском мире (напоминаю мою нынешнюю позицию по вопросу: скифо-сарматский мир, это если вести беседу на древнегреческом и латыни, а так – древнерусский мир). Эта композиция является постоянным сюжетом и в русской северной вышивке ритуального характера.
Б.А. Рыбаков отмечал, что весь Русский Север – от Пскова на западе до обширных архангельских краёв на востоке – изобилует полотенцами с устойчивой ритуальной сценой: в центре – женская крупная фигура (часто с поднятыми к небу руками), а по сторонам её – два всадника, тоже нередко с поднятыми к небу руками. У женской фигуры обычно в руках бывают птицы – символ неба. Нередко голова богини оформлялась как солнечный диск с короткими лучами, расходящимися во все стороны, иногда огромный солярный знак покрывал почти всю середину женской фигуры, что подчёркивало сакральную природу изображения. В русском средневековом поучении под названием «Слово святого Григория (Богословца) изобретено в толцеях о том, како първое погани суще языци кланялися идолом и требы им клали; то и ныне творят», предположительно датируемым XII веком, порицался обычай поклонения женским идолам: «кланяются написавше жену в человеческ образ», что убедительно разъяснялось Б.А. Рыбаковым как поклонение вышитым изображениям («писать шёлком»).6
На мой взгляд, древнерусское женское божество, выступавшее в образе Волховской коровницы, тесно связано с Колой – Большой Медведицей. Как же Коровница могла быть одновременно и Медведицей? Так же примерно, как Артемида, у которой священными животными были лань и медведица.
Но от «хозяйки» медвежьих культов до Волховской коровницы должно было много лет минуть и пройти время, необходимое для индоевропейских русов адаптировать свои занятия скотоводством к условиям палеоевропейского севера, что и отразилось в культовой картине: древнерусская Кола, возможно, через сакральный брак с первопредком-медведем, палеолитическим хозяином местной земли, стала царицей медвежьих культов или Большой Медведицей, а также привнесла свой собственный древнерусский титул Коровницы, освоив мир небесный с солнечным венцом и водную стихию. Культы – это не явление, а процесс. Древнерусский культ, восходивший к древним медвежьим культам, трансформировался с течением тысячелетий и оформился как мощное солнцепоклонство, охватившее большие пространства. Представляется, на основе этого солнцепоклонства сложилась древняя северо-евразийская конфессиональная общность, в которой объединились древнерусская и урало-алтайская традиции, включавшая как саамов и другие финно-угорские народы Севера, так и народы Сибири. Одним из связующих звеньев в этой солнцепоклонной системе выступал древнейший образ Колы – Большой Медведицы.
Рассмотрев более подробно связь между солярным значением Колы и ее названием Большая Медведица, мы поймем и тайну популярности Колываней. Начнем движение, как и в предыдущих статьях, идя от Колы на Кольском полуострове к Колываням Алтая.
Известно, что в саамской мифологии в качестве ведущего зооморфного образа солнца выступал олень. Это видно из этнографических исследований В.В. Чарнолуского, собранных в его труде «Легенда об олене-человеке».7 Но олень (или лось) как символ солнца распространен и в мифологии многих народов мира. И это хорошо известно.
А вот медведица/медведь как зооморфный символ солнца сильнее всего проявились именно в древнерусском солнцепоклонстве и у урало-алтайских народов, вошедших в культурно-конфессиональный симбиоз с древними русами. Для сравнения напомню, что некоторые находки фигурок медведей в Евразии и Северной Америке, относящихся к верхнему палеолиту, уже тогда обнаруживали связь медведя с луной. Эта связь была пронесена через тысячелетия и сохранилась в более поздних культах, например, в культе богини луны Артемиды, одним из священных животных которой была медведица, т.е. Артемида – Медведица, но солнцебогом был ее брат Аполлон, священным животным которого был волк. Так что соединение Медведицы и Солнца является, пожалуй, уникальным феноменом исходно древнерусской традиции.
Посмотрим, что известно о культе медведя у саамов по рассказам, которые записал Н. Харузин. Медведь считался зверем священным. Верования у саамов, связанные с почитанием медведя, сохранились фрагментарно, но держались очень долго. Медведю приписывалась способность все слышать, что про него говорят. Если устраивали охоту на медведя, то не называли его по имени, чтобы медведь не узнал, что речь идет о нем. И в обыденных ситуациях медведя называли либо ласкательными, либо почтительными именами. Самым обычным названием медведя было «дедушка». Этим именем, подчеркивал Харузин, саамы называли всякого, к кому испытывали почтение, например, священника или судью. Харузин отмечал, что обычай не называть медведя по имени, а только прозвищем, очень долго сохранялся у кольских саамов. Медведь у саамов, также как и в русских народных сказках – положительный образ. По саамскому преданию, медведь помог богу перебраться через болото, поэтому в награду медведю была дана возможность спать самые холодные месяцы в году. Но подобные черты медвежьих культов перекликаются с традициями многих народов, т.е. медведь как первопредок почитался у многих народов.
Более уникальными являются сохранившиеся у саамов сведения о связи образа медведя с солнцем, поскольку она вновь объединяет саамскую традицию с древнерусской. Вот что рассказывает саамская легенда. Однажды Солнце похитило жену сказочного существа Найнаса, и похищенная женщина стала женой Солнца. От этого брака родилась дочь, которая вышла замуж за земного человека, за пастуха. Через какое-то время молодожены решили подняться к Солнцу. Солнце встретило их, подъезжая на олене, и согласилось оставить зятя у себя, но дало ему поручение совершать объезд вокруг земли, при этом с рассвета до полудня езда должна идти на медведе, с полудня до вечера – на олене-самце, а остаток дня на оленихе-важенке. Зять так и сделал, и с тех пор, согласно легенде, день начинается с того, что солнце начинает объезжать мир и едет либо на медведе, либо на олене.8
На примере этой легенды видно, что олень в качестве зооморфного символа солнца занимал у саамов ведущее место, но солнце было связано и с образом медведя. У древних же русов, а также у некоторых народов Сибири и Медведица/Медведь, и Кола были центральными персонажами солнцепоклонных традиций.
В предыдущих статьях говорилось о том, что имя Колы через праздник зимнего солнцеповорота – Коляда – олицетворяло древнерусские традиции солнцепоклонства. Но календарные даты солнцеповоротов связаны у русских и с медведем. Поскольку имена христианских святых заменили прежние языческие, то вместо Коляды появился Спиридон-солнцеворот (день почитания – 25 декабря). Но по народным поверьям, медведь знал этот день – он поворачивается в берлоге на другой бок. Однако в русской традиции был и еще один день солнцеворота как «медведеворота», но связанный уже с женским образом. Это день Ксении-полузимницы (6 февраля), и в этот день медведь также поворачивается в берлоге на другой бок, отмечая, что ползимы прошло.
У других славянских народов – сербов, болгар, гуцулов и поляков, сохранились представления о том, что медведь выходит из берлоги на Сретение, т.е. в начале февраля, для того чтобы взглянуть на «рождающееся» солнце. Сретенье называлось также именем Громничной Божьей Матери или Громничной Богородицы, которая у поляков называлась также «Медвежьей». Сретенье изначально было праздником, посвященным Матери Божьей. Здесь интересно слово «Громничная», которое легко ассоциируется с громом. Но гром в феврале, как правило, не гремит, следовательно, праздник имел истоком поклонение Большой Медведице – Колеснице. В процессе трансформации различных культов христианский «заместитель» Перуна Илья Пророк «получил» и солнечную колесницу.9
У Ф.Ф. Болонева и Е.Ф. Фурсовой, исследовавших культ медведя у русских крестьян Сибири, приводятся сведения о старообрядческих представлениях о «медведеповороте» в середине зимы. У старообрядческих семей Забайкалья сохранилось поверье, что медведь «знал» середину зимы: «Крестьяне верили, что медведь спит на одном боку, а переворачивается на другой, когда половина зимы миновала».10 Старообрядческие традиции несут в себе очень архаичный пласт. Существенным в этой связи является тот факт, что аналогичные метафоры, сближающие время зимнего солнцестояния и традиции медвежьих культов, можно проследить в культуре части народов Сибири. Например, у обских угров в период зимнего солнцестояния начинался медвежий праздник, который продолжался вплоть до весеннего равноденствия.11 У хакасов сохранилось очень архаичное название февраля как «месяца медведя», связанное с поверьем о том, что в феврале медведь переворачивается в берлоге на другой бок.12
Сравнения угрских и хакасских традиций с древнерусскими показывают, что все они используют сходные мифопоэтические метафоры, связывающие определённую календарную фазу с «медведеповоротом», связанным в свою очередь с календарным солнечным циклом. Все эти рефлексии выводят на необозримый круг проблем, которые можно, однако, свести к одному вопросу: совершенно очевидно, что в распространении индоевропейских солярных традиций на развитие солярных культов у народов Сибири влияли не только арии, но и древние русы.
Дополнительным аргументом здесь может служить такой известный феномен как «медвежья присяга» – особое явление в традиционной культуре, в рамках которого в качестве ритуальных предметов использовались медвежья лапа или голова медведя и которое, по наблюдениям учёных, широко бытовало в разных вариантах у многих народов Сибири, включая и русское староверческое население. Приведу несколько фрагментов из исследований, посвящённых медвежьим культам и медвежьей присяге/клятве.
Медведь у сибирских угров – хантов и манси – согласно выводам А.А. Люцидарской, один из самых значимых персонажей в картине мира, который выступал как хранитель клятвы и первопредок, как безжалостный судья, не признающий никаких компромиссов, «ибо таково явленное свыше назначение «священного деда» – первопредка, следящего за соблюдением законов бытия».13 В системе традиционной культуры обских угров, элементы которой отразились в медвежьих праздниках (исследования В.М. Кулемзина), во время медвежьего праздника медведь представлялся живым и, более того, человеком-родственником: человек – это шкура с неободранными лапами и головой, а разделанная туша – это зверь, носитель пищи. По сообщению В.Н. Чернецова, на р. Конда танцоры обряжались в медвежью шкуру и подражали походке зверя. В этом ритуале, по мнению В.М. Кулемзина, отразились представления о теле как носителе жизни. Широко известна у обских угров клятва на медвежьей лапе. Предполагалось, что ложно присягнувшего ждёт заслуженная кара. В качестве семейного оберега в прошлом в жилище или на чердаке хранили медвежий череп, над детской колыбелью подвешивали коготь или клык этого зверя.14
Фото с выставки «Когтистый старик. Медведь в культурах народов Сибири», Томский областной краеведческий музей им. М.Б. Шатилова, 2011 год. © Евгения Швецова.
По наблюдениям А.А. Бадмаева, сохранились свидетельства священности образа медведя и в традиционной культуре бурят – принесение клятвы с использованием медвежьей шкуры. Ссылаясь на труды Г.Ф. Миллера, А.А. Бадмаев подчёркивает, что такая клятва, сопряжённая с поеданием или кусанием кусочка медвежьей шкуры, описывается как наиболее обязывающая и страшная. В отношении отдельных частей тела медведя у бурят сложились представления как о несомненно обладающих особыми магическими свойствами. Так, например, череп медведя обыкновенно вешали над дверью или хранили на чердаке, чтобы защитить дом от воздействия злых духов – боохолдой. Лапы медведя подвешивали на гвозде над дверью как средство против колдовства.15
Яркие следы медвежьих культов сохранились у русского населения Сибири, включая и интересующий меня феномен медвежьей присяги. По исследованиям Ф.Ф. Болонева и Е.Ф. Фурсовой, в конце XIX – начале XX в. русские крестьяне – старожилы Сибири часто использовали иносказательные наименования медведя, такие как «хозяин», «дедушка». Существовала традиция принесения присяги с ритуалом целования медвежьей лапы или медвежьей присяги. В случае ложной присяги – при целовании медвежьей лапы, виновного ожидала звериная месть, потому что в тот же год «медведь обдерёт». Вера в сверхъестественные свойства медведей фиксировались также и у русских в других регионах, прежде всего, у жителей северных территорий Европейской России.16
Обобщая приведённые примеры, следует еще раз повторить сказанное ранее, что ритуал расчленения туши медведя и особое почитание головы и лап известно из археологических материалов, относящихся к глубокой древности. Б.А. Рыбаков отмечал, что древнейшими медвежьими кладбищами, наводящими на мысль о нарочитом, ритуальном захоронении медвежьих черепов и лап, являются мустьерские пещеры в Альпах, Северном Причерноморье и на Кавказе, а отголоски культа отрубленных медвежьих лап известны нам на протяжении многих тысяч лет от неолита до XIX в. Мысль о сакральности медвежьих пещер с ритуальными захоронениями черепов и костей лап отстаивал А.Д. Столяр.17 О ритуальных захоронениях медведей на фатьяновских могильниках и амулетах из медвежьих когтей или имитирующих медвежьи когти рассказывал Д.А. Крайнов. Рыбаков писал о том, что фатьяновского типа ритуальный топор с головой медведя был найден в центре города Ростова, где, как известно, еще в XI веке было капище Волоса.18 О связи фатьяновской культуры с древнерусской историей я уже писала.
Следы культа медвежьих лап зафиксированы во множестве в центральной и северной частях Восточной Европы в средневековый период. Известны многочисленные находки глиняных моделей медвежьих лап в курганах Поволжья и Приладожья. Медвежья лапа фигурирует в русских сказках: мужик, посягнувший на неё, оказывается съеденным медведем.
Полагаю, что истолкование смысла расчленения медвежьей туши в медвежьих культах следует искать в индоевропейских космогонических мифах. Согласно этой древней космогонии, возникновение Вселенной и отдельных небесных и земных явлений связано с различными частями божественного тела Первосущества, которое расчленяется в рамках жертвенного ритуала во имя создания макро- и микрокосмоса и выполняет в этом ритуале роль Первобога.
Идея космического антопоморфного Первобожества известна со времени индоевропейской общности и прослеживается в виде различных переосмыслений в религиозных традициях многих индоевропейских народов. В древней «Ригведе» – это Пуруша, сочетавший в себе и женское, и мужское начало, тело которого боги расчленяют, и из частей его тела возникает Вселенная:
В самом деле, Пуруша – это вселенная,
Которая была и которая будет
……………………………………………….
Луна из (его) духа рождена
Из глаз солнце родилось
Из уст – Индра и Агни
Из дыхания родился ветер.19
В древнерусской традиции космогоническая идея об образовании Вселенной из частей тела Первобожества отразилась в духовных стихах, в частности, в стихе о «Голубиной книге».
А и белый свет от лица божья,
Со(л)нцо праведно – от очей его,
Светел месяц – от темичка,
Тёмная ночь – от затылечка,
Заря утрення и вечерняя – от бровей божьих.
Часты звёзды – от кудрей божьих!20
Таким образом, ритуал расчленения божества, начало которого в рамках медвежьих культов прослеживается в палеолитической глубине, находит своё продолжение и толкование в древнейших космогонических мифах носителей индоевропейской традиции, как воспроизведение акта первотворения. Приведённые примеры из традиций народов Сибири и древнерусской традиции, где сохранились следы ритуала расчленения медведя как носителя сакральной сущности, перекликаются с идеей о том, что отдельные части Первобожества имеют свои астральные проекции: солнце воспринимается как его глаз, луна – как теменная часть, звёзды – волосы. Функции других частей расчленённого Первобожества более чётко сохранились в мифе о Пуруше и отражают акт творения социального мира:
Когда Пурушу расчленили,
На сколько частей разделили его?
Что его рот, что руки,
Что бёдра, что ноги называется?
Его рот стал брахманом,
(Его) руки сделались раджанья,
(То), что бедра его, – это вайшья,
Из ног родился шудра.21
В «Голубиной книге» также приводится рассуждение о происхождении социальной организации древнерусского общества, которое, согласно М.Л. Серякову, сопоставимо с древнеиндийской традицией, но на это повествование был уже наброшен библейский покров и Первобог заменён библейским первочеловеком Адамом:
Оттого у нас в земле цари пошли –
От святой главы от Адамовой;
Оттого зачались князья – бояры –
От святых мощей от Адамовых;
От того крестьяны православные –
От свята колена от Адамова.
М.Л. Серяков небезосновательно полагает, что в изначальном космогоническом тексте три древнерусских сословия должны были выводиться прямо из тела Первобожества, так же как в мифе о расчленении космического Первосущества Пуруши.22 Дальнейшее изучение такого источника как русские духовные стихи даст дополнительный материал для уточнения выводов. Но тут есть свои серьезные проблемы, о которых стоит сказать, хотя бы попутно, поскольку они связаны как раз с моей концепцией древних русов – современников ариев, вернее с их отсутствием в «истинной» науке. Казалось бы, генетическое родство идеи происхождения Вселенной в «Голубиной книге» и в «Ригведе» несомненно, из чего должен следовать логичный вывод: ядро этого древнерусского памятника оформилось примерно в ту же историческую эпоху, что и древнейший индийский пямятник «Ригведа», т.е. во II тыс. до н.э. Но атрибутика древнерусских памятников жестко привязана к убеждению: у русских не может быть такой древней истории. Однако изучение «Голубиной книги» демонстрирует полную невозможность анализировать этот древнерусский памятник, исходя из существующего ныне представления о появлении русских в Восточной Европе не ранее расселения восточноевропейского славянства с VII-VIII вв.
Космогоническое ядро этого памятника восходит к глубокой архаике, а варианты «Голубиной книги» были найдены только на севере Руси, иначе говоря, на территории Новгородской Земли, а также в Сибири, в частности, на реке Индигирке в Якутии. Самой южной границей распространения «Голубиной книги» оказался север современной Белоруссии. Соответственно, «Голубиная книга» не работает на идею общеславянской традиции, по существующему мнению, распространявшейся в Восточной Европе с юга, поскольку её списки не обнаружены ни в Поднепровье, ни где-либо ещё на путях расселения восточноевропейского славянства. Они связаны с Русским Севером, и в этом заключалась сложность их исторической идентификации: явно индоевропейская природа, явная принадлежность древнерусской традиции, но со славянами, начиная с VI в. их никак не связать.
Голубиная книга. Художник Н.К. Рерих, 1922 год.
В «Голубиной книге» представлена внебиблейская, дохристианская модель сотворения мира, закамуфлированная под христианские образы и с использованием христианской символики, что дало некоторым исследователям повод видеть в этих духовных стихах компиляцию переводных апокрифических сочинений («Беседа трёх святителей», «Вопросы Иоанна Богослова на горе Фаворской», «Беседа Иерусалимская» и др.), якобы подвергшуюся фольклоризации в процессе бытования на Руси. Несмотря на явную нелогичность, такой подход принят в науке.23 Впрочем, предпринимались попытки связать «Голубиную книгу» с произведениями индоевропейской древности. Впервые сказал об этом А.Е. Афанасьев:
Некоторые из преданий, занесённых в означенный стих, встречаются в старинных болгарских рукописях апокрифического характера, появившихся на Руси после принятия христианства; но заключать отсюда, что предания эти чужды были русским славянам и проникли к ним через посредство литературных памятников, было бы грубою ошибкою. Суеверные сказания, передаваемые стихом о голубиной книге, составляют общее достояние всех индоевропейских народов… Происхождение их относится, очевидно, к арийскому периоду, и рукописные памятники могли только подновить в русском народе его старинные воспоминания…24
Эту мысль о связи «Голубиной книги» с более древним индоевропейским контекстом развивал В.Н. Топоров. Он увидел родство между «Голубиной книгой» и средневековой иранской традицией эпохи кодификации «Авесты» и записи зороастрийских книг, отметил генетическое родство стихов «Голубиной книги» с ведийскими космогоническими загадками типа брахмодья, подтвердил свои доводы данными языка, сравнив древнерусские слова с основой gad- /gat-, gadati в значении гадание, загадка, предсказание, так же и говорить с их соответствиями в индоиранском: вед. gadati / говорить, др.-инд. gatha / песнь, речь (сакрального типа), авест. gada / религиозное песнопение.25
Но и Топоров не смог найти убедительного объяснения, откуда в древнерусской традиции древнеиранские следы. Дальнейшее развитие идея о глубокой архаике космогонического ядра «Голубиной книги» получила в работах М.Л. Серякова. Он продолжил исследование ранее выявленных древнеиндийских и древнеиранских параллелей для содержания, формы и языка древнерусского духовного стиха, но традиционно пытался рассматривать «Голубиную книгу» как сохранившееся у славян общеиндоевропейское наследие и полагая, что в Восточную Европу «Голубиная книга» проникла с южно-балтийского побережья, с чем я не согласна. Для меня «Голубиная книга» – это произведение древних русов Восточной Европы и, следовательно, косвенное доказательство того, что древние русы были связаны с ариями как языковым, так и более широким культурным родством. Но они создали свою отдельную общность, язык и сакральные начала которой составили архаичный пласт древнерусской традиции. То, что Сибирь входит в ареал, где сохранялась традиция «Голубиной книги», даёт нам еще один серьёзный повод для размышлений о глубине контактов между Русским Севером и Сибирью.
На «Голубиной книге» стоило здесь остановиться не только потому, что она – еще один аргумент прямой культурной связи между русами и ариями, но еще и потому, что в ней сохранился древнерусский термин для обозначения старшинства и сакральности – термин «мати». А этот термин, как известно, мы встречаем в летописи в связи с важнейшим политическим событием, а именно – с объединением Новгорода и Киева и провозглашением князем Олегом Киева как «мати градом руським». Кроме того, он перекликается с «материнской классификацией» города Щецина, о чем упоминалось ранее.
Согласно общепринятому мнению, термин «мати» здесь следует понимать как «метрополия». При этом особенно не задумываются над тем, что греческое «metropolis» от meter (мать) и polis (город) существовало совершенно в ином историческом контексте. В Древней Греции – это название города-государства по отношению к основанным им поселениях в чужих землях или обозначение для государства, владевшего захваченными им землями. Вряд ли общепринятое понимание термина «метрополия» подходит к летописной истории объединения Новгорода и Киева. Как известно из рассказа летописи, в 882 году Вещий Олег выступает в поход и присоединяет к своим владениям Киев:
И съде Олег княжа в Киевъ, и рече Олегъ: «Cе буди мати градомъ русьским».
То есть в данном историческом контексте городом-княжеством, захватившим Киев, выступает Новгород. Следовательно, Новгород и есть метрополия. С какой же стати новгородскому князю Олегу ставить всё с ног на голову и завоёванной земле давать статус владетеля, а Новгород объявлять колонизованной периферией? Историческая мысль явно отрывается от всякой логики. Совершенно очевидно, что термин «мати» имеет здесь другое значение. Но всё дело в том, что этим термином историческая наука практически не занималась, удовлетворившись подставкой в летописный контекст значения «метрополии».
Но в «Голубиной книге» «мати» – это не просто «матерь» или «мать». Это основополагающий классификационный принцип по отношению к двенадцати важнейшим явлениям земного мира. «Голубиная книга» даёт картину организованного, упорядоченного мира, разделяя все главные природные феномены или явления на классы, определяя для каждого главный и наиболее сакрально ценный объект и обозначая его словом «мати».
Духовные стихи «Голубиной книги» составлены в форме диалога, в форме вопросов и ответов или в форме загадок и отгадок. Вопрос или загадка были подходящей формой иносказания для изложения сакрального знания. Подобный тип изложения загадками-изречениями встречается, в частности, в «Ригведе» и в «Авесте». Также, как и в них, язык «Голубиной книги» полон иносказаний и символов, понятных посвящённым и недоступных профанам, к которым (увы!) сейчас принадлежим и мы. Поэтому работа по реконструкции знания, сохранённого нашими предками в «Голубиной книге», потребует времени и терпения. Отмечу только отдельные моменты, касающиеся данной статьи.
Согласно «Словарю древнерусского языка» (М., 1991) «мати» имеет такие общеэкзистенциональные значения как «то, что является источником, давшим жизнь», «место происхождения, корень». На изложение в «Голубиной книги» наброшен покров христианизированной образной системы, но содержание и менталитет, создавшие «Голубиную книгу» – дохристианские, что более или менее отчётливо просвечивает через ортодоксальную иконопись: «Почему же Иордань река рекам мати? Крестился в ней истинный Христос И купался в матушке Иордань реке…» Кто здесь подразумевается как истинный Христос? Кто тот светоносный предтеча Христа, который для «Голубиной книги» является истинным первобожеством? Днём рождения Христа – Рождеством – было объявлено 25 декабря, а сам Христос уподоблён праведному солнцу. Как уже упоминалось в предыдущих статьях, это был день рождения непобедимого солнца или день поворота солнца на весну, отождествляемого с Митрой – божеством света и добра. Но у Солнебожества было много имён: Гелиос, Аполлон, Янус, Даждьбог и наверняка множество других, скрытых за эпитетами традицией табуирования. «Голубиная книга» подчёркивает тесную связь этого первобожества с «мати», воплощённого в различных природных феноменах.
Каждое явление рождается от взаимодействия двух родительских организмов: отцовского и материнского – и соответственно ведёт счёт своего происхождения как по материнской линии, так и по отцовской. Древнерусская традиция, отражённая в «Голубиной книге», старшей, главной, первичной линией считает материнскую. Материнская стихия наделяется свойством передавать сакральность, божественное начало своему сыну, как это видно из стиха об истинном Христе и Иордань-реке или реке-матушке. Эта тема имеет большую важность и громадное значение для понимания истоков российской истории, поскольку «исток», «начало» – это «мати». Таким образом, источник Руси – материнское начало и происхождение Руси должно быть связано с материнским первопредком, отсюда и матушка Русь.
В этом кроется и ключ к словам князя Олега о Киеве: «Се буди мати градом руським». Как справедливо подчеркнул Серяков, князь Олег при учреждении основ своего государства, определив Киев как «мати», использовал религиозно-философскую терминологию «Голубиной книги» и этим символическим актом восстановил космический миропорядок в только что созданном им Древнерусском государстве, включив туда Киев, а через него и всю страну в общий контекст древнерусской сакральной традиции и провозгласив Киев священным центром. «Военно-политическая акция по объединению страны была завершена и надежно закреплена сакральным актом». Логичным представляется и другой вывод Серякова о том, что князь Олег мог использовать эту специфическую терминологию только в том случае, если он был знаком с ней и принадлежал к древнерусской сакральной традиции, основанной на «Голубиной книге».
Выше я постаралась показать, что Русский Север и южно-балтийское побережье с глубокой древности взаимодействовали в сфере сакральных традиций, поэтому сообщение о Щецине как Pomeranorum matremque civitatum вполне может служить дополнительным свидетельством того, что Поморье и Русский Север были связаны общими культами почитания древнерусского Первобожества в материнском образе.
Возможно, что дальнейшее исследование этого вопроса поможет убрать видимые противоречия источников о месте призвания варяжских братьев – имеется в виду так называемая «августианская» легенда о том, что Рюрик пришёл из Прусской земли. Прусская земля и Поморье/Померания часто сливались в общих границах. В Щецине, как старшем городе Поморья, Рюрик и его браться могли получить жреческие функции от «матери» всех городов поморских для того, чтобы «володеть» на Руси, т.е. в роли носителей жреческой функции они вполне могли рассматриваться как выходцы из Прусской земли.
От идеи материнского Первобожества, сформулированной в «Голубиной книге», перейдем к другому древнерусскому понятию, также близкородственному арийской традиции. Я имею в виду древнерусскую роту. Ее рассмотрение позволит продолжить сопоставление сибирских и русских традиций медвежьих культов и дать толкование феномена «медвежьей присяги/клятвы», сохранившегося у русских и урало-алтайских народов Сибири.
Сам термин рота известен по различным произведениям древнерусской литературы и встречается в летописях, церковных поучениях против язычества, юридических памятниках. Обычно его переводят как «клятва», «присяга». Серяков аргументировано оспаривает этот традиционный перевод и доказывает, что в Древней Руси чётко разделяли понятия роты и клятвы. Термин рота он реконструирует как великий вселенский закон, родственный древнеиндийской рите, и приводит в качестве примеров отрывки из договоров древнерусских князей с Византией, когда русские князья клялись своими богами и «ходили по роте» для подтверждения нерушимости договора. Вывод Серякова следующий: «Эти международные договоры рассматривались русами-язычниками как частные проявления единого вселенского закона и после свершения соответствующего священного обряда (хождения по роте) должны были сохранять свою силу на все время действия этого вселенского закона».26
По древнерусским представлениям, рота мстила преступившим её людям и они обрекались на смерть, как явствует из отповеди Владимира пленному половецкому князю Бельдюзю: «Знай, это рота захватила вас. Ибо сколько раз, ходив по роте, вы всё-таки воевали Русскую землю? Почему не учил ты сыновей своих и род свой не преступать роты, но проливали кровь христианскую? Да будет кровь твоя на голове твоей!..»27 С утверждением христианства самые священные клятвы начинают даваться на кресте, но новые и старые священные символы долго сосуществовали: «В лъто 6567. Изяславъ, Святославъ, Всеволод высадиша строя своего Судислава князя ис поруба… приведоша его къ ротъ и къ кресту…». В «Поучении епископле всем христолюбивым князем» сказано: «…о Бозе ротятся и кленутся, и крестъ целуют ротою». В Псковской I летописи: «Заводиша его къ ротъ и цълова крестъ».
Таким образом, мы видим, что с утверждением христианства эквивалентом обряда хождения по роте стало крестное целование. В этом смысле оценка М.Л. Серяковым роты как совершенно особенного по значимости обета получает косвенное подтверждение: крестное целование известно как самый священный обет в христианской традиции, превосходивший своей значимостью другие клятвы и присяги. Однако если крестное целование заменило роту, то целование должно было входить и в обряд хождения по роте. И здесь круг моих рассуждений замыкается, возвращаясь к их началу – обряду целования медвежьей лапы как самой торжественной клятвы у русских Сибири, а также – у некоторых других сибирских народов. По моим предположениям, палеолитический культ медвежьей лапы с периода существования индоевропейской общности в Восточной Европе приблизительно с III тыс. до н.э. стал переосмысливаться в рамках индоевропейских космогонических мифов как неотъемлемая часть акта первотворения Вселенной со всеми небесными феноменами.
В этом процессе переосмысления медвежья лапа наделялась функцией социального творчества, т.е. она становилась медиатором между социальным Космосом и Макромиром, между человеком и небесными феноменами Вселенной. Этим можно объяснить тот факт, что у русских медвежья лапа на протяжении длительных периодов выступала наделённым особой силой сакральным предметом, к помощи которого обращались для подтверждения обета, т.е. для непосредственного обращения к древнейшему Первобожеству, частью плоти которого она была. Аналогичные традиции почитания медвежьей лапы у сибирских народов (здесь были приведены примеры из материалов традиционной культуры народов манси, хантов, бурят) позволяют предположить, что на какой-то глубине времён предки всех этих народов также принадлежали к индоевропейской традиции космогонических мифов в ее древнерусской форме с идеей сотворения мира из расчленённой плоти Первобожества, к которой восходит культ почитания медвежьей лапы. Обе высказанные догадки сливаются в русле общего предварительного вывода: культ почитания медвежьей лапы является ещё одним косвенным доказательством того, что в этногенезе и культурогенезе сибирских народов и русского народа участвовал общий древний индоевропейский предок.
Непосредственная связь этого забытого исторического «актёра» с древнерусской историей подтверждается тем, что идея акта творения из тела Первобога сохранилась в «Голубиной книге» с её северной локализацией в Восточной Европе. Распространение вариантов «Голубиной книги» в Сибири даёт возможность представить существование в древности северного евразийского ареала с особым медвежьим культом, стёртые временем границы которого могут быть реконструированы благодаря «Голубиной книге». Культ медвежьей лапы был связан с почитанием и медвежьего черепа, что также вписывается в космологический миф, согласно которому светила были созданы из различных элементов головы Первобога, в том числе, солнце – из его лица.
Поскольку многочисленные материалы свидетельствуют о том, что медведь с традициями табуированности его имени, с многочисленными и распространёнными культами почитания его выступал у многих народов как наиболее древняя ипостась божества вообще, мы можем предположить, что закамуфлированное под библейские имена-символы Первобожество в «Голубиной книге» исходно выступало в образе медведя/медведицы. Что ещё раз подтверждает логику в союзе имен Большой Медведицы и Колы, а предполагаемая связь медвежьей лапы и древнерусской роты опять соединяет Колу и роту.
Весь этот гигантский материал требует основательной проработки, но представляется, что основа для начала такой работы уже есть. Особенно, если учесть, что кроме медвежьих культов, в которых сохранились многочисленные следы солнцепоклонства, в солярных традициях сибирских народов сохранились и другие зооморфные образы солнца. Так, распространёнными зооморфными символами солнца у этих народов выступают лебедь и олень/лось. Для сопоставления с этими образами также имеется соответствующий материал из древнерусской традиции, сохранившийся, в частности, на Русском Севере, а также у русских на Урале и в Сибири. Подобный анализ сакральных традиций народов России, в рамках которого сопоставляются древнерусские традиции и традиции уральских и алтайских народов, представляется важным и перспективным в плане установления той «роднящей» основы, на протяжении тысячелетий питавшей связи между людьми необъятного региона Евразии, и, соответственно, – определения истоков такого уникального феномена как российская полиэтничность.
Для правильного понимания хода исторического развития в этом феномене важно выделять влияние древнерусской традиции, а через солнцепоклонство и другие сакральные ценности от Русского Севера до Алтая. Само название Алтай может быть древнерусским по происхождению, поскольку этот топоним одного корня с древнерусским Алатырь-камнем (алат-/алт-). Возможно, древним названием Алтая и было Алатырь-камень, поскольку «камень» означало также и гора/горы. Просматривается древнерусская традиция и в эпосе «Калевала». В 40-ой руне рассказывается о том, как Вяйнямёйнен убивает гигантскую щуку, которая перегораживала путь челну, и, распластав ее тело, сделал кантеле из её челюстей. Но никто не мог играть на этом кантеле, кроме мастера, их создавшего. Весь этот метафорический ряд индоевропейского происхождения. Кантеле из челюстей щуки перекликается с образом брахманов из «Ригведы», сотворенных из уст Первосущества (или Брахмы). Волшебная щука – образ, явно родственный зооморфным перевоплощениям древнерусских Вольги или «коркодила» Волха, да и само финское velho – маг, согласно Фасмеру, является заимствованием древнерусского волх. Индоевропейскими по происхождению являются и кантеле, а поскольку их ближайшим аналогом являлись гусли, то и заимствовано оно было также из древнерусской традиции.
Лидия Грот,
кандидат исторических наук
Перейти к авторской колонке
