Встречают по одёжке, а провожают по уму. Не место красит человека, а человек место. В русском фольклоре тема соотношения реальных личных и профессиональных качеств человека и его статуса всегда занимала особое место. Постоянно обращались к ней и писатели – взять хотя бы тыняновского . Характерно обращение к этой проблематике и для зарубежной литературы и киноиндустрии. Можно вспомнить известную американскую комедию «Их поменяли местами», в которой два эксцентричных брата-миллионера заключили пари: если поменять местами преуспевающего топ-менеджера и уличного бродягу-мошенника, то один вполне успешно сможет справляться с управлением бизнесом, а другой быстро деградирует и станет на скользкую уголовную тропу.
Так неужели любое место на иерархической лестнице, от самого высокого до самого низкого, занимается тем или иным человеком лишь в силу причудливо сложившейся совокупности обстоятельств, способной измениться буквально за мгновение? Если уж совсем вульгаризировать вопрос, то может ли всё-таки кухарка управлять государством?
Лично я по многим причинам являюсь сторонником монархии, не в последнюю очередь потому, что монарх рассматривает вверенное его руководству государство как семейное дело, полученное от предков и переходящее затем к потомкам. А значит, использовать его ради решения сиюминутных корыстных целей, заниматься насущными проблемами халатно и спустя рукава – равносильно самоубийству. Но у той монархии, где коронованная особа обладает реальной властью, а не используется для мебели, есть и существенные недостатки, причём нередко… вытекающие из достоинств.
Возьмём, к примеру, Российскую Империю до февраля 1917 года. Император, несмотря на все имеющиеся в его руках полномочия, был в первую очередь деперсонифицированной функцией (помазанником Божьим), а уж затем – Петром, Александром, Николаем… Эти Петры, Александры, Николаи по мере своих способностей и качеств и сообразно объективным обстоятельствам вносили свой личный вклад в дело благосостояния страны, реализовали своё видение государственной стратегии. Но любое позитивное деяние воспринималось как нечто само собой разумеющееся (это же власть от Бога, она и должна генерировать блага в промышленных масштабах), а любые промахи и неудачи приводили к острейшему недовольству.
Получалось как в анекдоте: девочка долго отправляла письма с пометкой «Дедушке Морозу» и просьбой прислать ей тысячу рублей на игрушки, в итоге сотрудники почты из жалости собрали пятьсот рублей и послали малышке, после чего в следующем письме прочитали «спасибо, дедушка, жаль только, что мерзавцы с почты украли половину». Монархия выступала в роли этой самой почты из анекдота. Вдобавок вызывало раздражение наличие у августейших особ привычек и характерных черт, присущих обычным людям – как же так, монарх, а горячо любит жену и детей (причём в противоположных случаях реакция была аналогичной – монарх, а завёл любовницу!). Закономерно, что в результате Первой мировой войны рухнули три европейские «монархии-не-для-мебели», рухнули при значительном участии транснациональных сил, подогревавших, в частности, низменные и деструктивные чувства в подданных этих монархий (в первую очередь речь, конечно, о России).
В Англии и Франции же народное недовольство – тоже весьма значительное – было направлено не столько против существующей политической системы в целом, сколько против текущей конфигурации элит (проблема, дескать, не в парламентаризме или республике, а в конкретных Асквите и Бриане); к тому же эти страны вышли из войны в ранге триумфаторов и сумели смягчить накопившиеся социальные проблемы за счёт проигравших.
Оставшаяся часть ХХ века прошла под знаком суперперсоналий («супер» в данном случае оценка не качества их деяний, но личного вклада этих персон в собственный взлёт на вершины политического Олимпа) – Гитлера, Сталина, Муссолини, Мао. Даже Черчилль своими успехами был обязан больше собственным усилиям, нежели знатному происхождению. Что в итоге? Политик, имеющий неосторожность носить усы, немедленно сравнивается со Сталиным, робкое высказывание о том, что человеческие расы объективно различны по своей природе и присущим свойствам, немедленно вызывает истеричный вопль «новый Гитлер!» (сравнение оппонентов с фюрером III Рейха вообще стало излюбленнейшим приёмом демагогов и популистов всех мастей). Зато алкоголизм властителей умов нередко оправдывался доводом «Черчилль тоже пил не просыхая!».
В деперсонифицированной монархической системе государь пытался дотянуться до заоблачной планки доктрины, в ультраперсонифицированной диктаторской – лидер сам задавал планку сообразно своему жизненному опыту и видению мира. В результате обе системы оказались в лучшем случае невостребованными и пребывающими на обочине, в худшем – основательно дискредитированными (насколько заслуженно – второй, хотя и очень серьёзный вопрос).
В последнее время мы стали свидетелями появления новой доктрины, в чём-то совмещающей элементы двух вышеперечисленных, а в чём-то прямо противоположной им – я бы назвал её ультрадеперсонификация. Наиболее известный и характерный её представитель – лидер мексиканских повстанцев-сапатистов . Никто не знает его настоящего имени (все имеющиеся версии недостаточно достоверны), его лицо всегда покрыто чёрной маской. Он живёт по принципу «неважно кто ты, главное что ты говоришь и делаешь». Появился условный аналог этого «человека-явления» и в России.
Можно сколько угодно обвинять цикл книг в провокационности, спорить относительно его содержания, но саму идею нельзя не признать оригинальной и разумной. Не важно, профессор ты или уличный торговец, только-только поступил в вуз или разменял девятый десяток лет, живёшь от зарплаты до зарплаты или сидишь за рулём дорогой иномарки – главное, что ты говоришь и как предлагаешь осуществлять сказанное. Неважно, каких взглядов ты придерживался раньше – главное то, что ты думаешь сейчас, и то, как ты к этому пришёл. Провал пропагандируемой «маской» идеи не скомпрометирует скрывающегося за ней человека. Если же «маска» впадёт в грех ереси, то всегда можно отделить её поступки от идеи, сказав, что на самом деле это была мистификация со стороны политических оппонентов.
Идею ультрадеперсонифицированной политики можно объявить как дьявольской, так и идущей от Бога – сторонники обеих точек зрения не будут знать недостатка в доводах. Очевидно, на мой взгляд, одно: в XXI веке ей суждено сыграть крайне значимую роль.
Станислав Смагин, политолог
Перейти к авторской колонке
