Часто говоря о толерантности, молчаливо подразумевают, что это есть нечто, открытое едва ли не в наше время, плод политического либерализма и демократии. Между тем нет ничего более далекого от действительности, чем данное мнение. В этом нельзя не увидеть пренебрежения современного человека к миру его предков, к миру, который во многом определил и его самого на протяжении долгих столетий, постепенно формируя ту духовную основу, что современная цивилизация взяла напрокат и считает само собой разумеющейся.
На протяжении тысяч лет развития цивилизации мир видел много самых разных обществ с очень различной культурой, социальной структурой и формами экономической деятельности. Эти разнообразные общества можно разделить и по критерию толерантности. В истории можно обнаружить культуры, откровенно нетерпимые к чужому народу или религии, и общества, имеющие большую степень терпимости. Подобное различие определялось комплексом факторов, в том числе географическими, характером контакта с окружающим миром, но главным образом зависело от культурной традиции, которой это общество жило.
В настоящее время наше общество и государство находятся в ситуации выбора, пытается найти некие культурные и социальные модели, которые могли бы решить его современные очень серьезные проблемы, модель взаимодействия общества и религии, модель национальной политики, рыночных отношений. Было время, когда государство с подозрением смотрело и пыталось запретить на все, что не исходило от него, было время, когда первое лицо этого государства говорил – берите столько суверенитета, сколько можете взять. Но очень быстро стало понятно, что и та и другая модели – тоталитарная и либеральная ведут общество в тупик.
Все последние 20 лет нам предлагались самые разнообразные примеры экономического, государственного устройства – почти всех европейских и многих мировых государств. Но история России началась не в 1991 или 1917 году, в нашей стране имеется многовековой опыт государственного строительства, религиозной и национальной политики. К сожалению, воспользоваться этим опытом часто мешает имеющееся в массовом сознании представление о царской России как о «тюрьме народов», где мучили и убивали. Этот большевистский миф удержался значительно дольше, чем другие, что и не удивительно. Соответствие правде рассказов советских пропагандистов о тяжелом положении трудящихся Европы и Америки определялось после выезда в эти страны. Императорской России уже давно нет. Поехать в старую Россию было невозможно, большевикам удалось разрушить если не весь мир, названный ими буржуазным, то это государство.
Конечно, история любого государства не есть идиллия, любое государство как раньше, так и сейчас не может существовать без применения силы. Не была исключением из этого правила и Россия. Формирование империи нередко шло путем военных конфликтов и завоеваний, хотя были и другие способы вхождения разных народов в состав России. Однако мы знаем, что правительство государства может поступать с живущими там этническими и религиозными группами очень различно. Может истреблять просто за факт рождения в чужом этносе или ссылать и лишать прав целый народ – как Германия и Советское государство в ХХ веке. Может отказывать в праве на иную, чем основная в государстве, этническую идентичность (как в современной Франции, где официально нет национальных меньшинств – корсиканцев, британцев, итальянцев – все граждане считаются французами). А может постепенно находить компромисс между интересами империи и различных групп ее населяющих. Последнее и отличало старую императорскую Россию.
Традиции терпимости и сотрудничества по отношению к различным этносам были в нашем государстве определяющими уже во время Киевской Руси, которая состояла из нескольких десятков славянских, финских, балтийских и тюркских племен, признавших политическую власть Киева. Причем важным обстоятельством является то, что неславянские группы жили своей привычной жизнью под управлением собственной знати. Зависимость ограничивалась признанием верховной власти Рюриковичей и уплатой дани. Например, на юге жили «черные клобуки» – тюркоязычные племена торков, печенегов, бежавшие на Русь от половцев в середине ХI в., которых русские князья поселили от Галицкого до Ростовского княжества. Численность этой группы только в Киевском княжестве составляла по данным историков около 100 тысяч человек.1 (Напомню, что всего в Киевской Руси жило по современным данным не более 5 млн. человек.) Причем это не было какое-то угнетаемое меньшинство. Управлялись тюрки своей собственной знатью – князьями и «лепшими мужами», и как сообщают летописи, целые отряды тюрков со своей знатью жили в самом Киеве. В XII в. когда Киевская Русь разделилась на отдельные земли, тюрки представляли уже главную военную силу в Киевском княжестве. От их позиции часто зависело, какой из Рюриковичей займет киевский престол и будет «великим князем» – формальным сюзереном всей Русской земли.
Позднее вместе с русским населением Киевского княжества эти «черные клобуки» сражались с монголами, были разбиты и разбросаны. На 200 лет, как известно, в результате этих событий русские княжества стали вассалами монгольской империи. Однако, характерно, что свержение монгольской зависимости не привело к преследованию потомков завоевателей и религии, которую они приняли в XIV в. – ислама, как можно было ожидать, и как, например, случилось в Испании, где в XV в. одновременно с освобождением Руси заканчивалось отвоевание у мусульман последних занятых ими земель – реконкиста. Наоборот, конец монгольской власти и эпоха формирования независимого Русского государства совпал с настоящей модой среди русской знати на тюркские нравы, обычаи, язык. В XV в. русские патриоты жаловались, что при дворе московского великого князя Василия II модно говорить на татарском (как в XIX в. у знати было принято говорить на французском). Многие татарские обычаи вошли в русский быт, русскую жизнь в это время. Но этого мало.
В эпоху освобождения от вассалитета орды московские правители создают татарское исламское царство на своей территории. В 1453 г. сын основателя Казанского царства хана Улу – Мухаммеда Касим получил русский город Городец, который на два с половиной столетия до 1681 г. стал столицей удельного Касимовского ханства под верховной властью московских царей. Позднее другим татарским царевичам давали в уделы и иные города: Романов на Волге, Каширу, Юрьев Польский, причем эти пожалования часто производились вместе с русским населением. Так только под Романовым на землях мурз имелось 1260 дворов русских крестьян и 4 двора латышей.2
Подобная практика у зарубежных историков вызывает удивление. Больше нигде не было примеров, чтобы побежденная элита не просто включалась в состав победителей, но ей еще и жаловались крестьяне из победившего народа. Причем правительству еще приходилось защищать этих крестьян от их помещиков, некоторые из которых пытались принудить русских перейти в ислам – и это в Русском государстве! В XVII веке правительство несколько раз принимало указы, требовавшие от служилых татар одного из двух – либо оказаться от православных крепостных, либо стать самим православными. Но эти указы долго имели декларативный характер, только Петр I в 1713 году, наконец, решился отобрать всех православных крестьян у исламской знати.
Подобная линия веротерпимости к исламу только два раза была нарушена в политике России – в середине XVI века, когда русские взяли штурмом Казань (в городе было освобождено более ста тысяч русских рабов), и в первой половине XVIII века, что современные исследователи объясняют воздействием европейских идей, для которых азиаты были синонимом варваров. Как отмечал немецкий исследователь А. Каппелер, затем Екатерина II вернулась к «практике традиционного сотрудничества с тюркской элитой».3 К сожалению, власть отошла от традиционной терпимости, и, преследуя религиозные группы, отколовшиеся от православной Церкви – старообрядцев и ряд русских сект, уход которых долгое время воспринимался как временный, их пытались вернуть, используя, в том числе и принуждение. Эти гонения стали самой трагичной эпохой русского православия и были закончены только в середине XVIII века Петром III и Екатериной II, когда власть смогла воспринять старообрядцев как отдельную религиозную группу. Завершением этой политики можно считать указ Павла I от 18 марта 1798 года, который, по мнению современных историков религии «фактически провозгласил свободу вероисповедания в России».4 В это время в Россию – страну религиозной свободы приходит одна из самых радикальных протестантских сект – меннониты.
В целом, по характеристике Г.В. Вернадского «царь не вмешивался в религиозные верования татарских и калмыцких вассалов и подданных. Русским казалось естественным, что восточные народы должны унаследовать свою собственную веру – будь то ислам или буддизм».5 156 семей русской знати имели татарское происхождение. По московскому порядку XV-XVII вв. татарские цари и царевичи имели более высокое положение чем русская знать, и обладали преимуществом в дворцовых церемониях, независимо от их религиозной принадлежности. В случае крещения они могли претендовать на престол царя всея Руси. В 1575 году Симеон Бекбулатович был официально объявлен царем, а на выборах царя в 1598 году стал одним из реальных претендентов на престол. Победил в этом году Борис Годунов, потомок мурзы Чета, приехавшего в Москву из Орды в XIV веке.
Послы царя Алексея Михайловича в Варшаве говорили «которые у великого государя подданные римской, лютерской, кальвинской, калмыцкой и других вер служат верно, тем никакой тесноты в вере не делается, за верную службу жалует их великий государь». На востоке и в Сибири русская власть продолжала свою традиционную политику веротерпимости и сотрудничества с местными элитами. Те, кто хотел креститься, шли в города – там их зачисляли в особую группу новокрещенов, предоставляя право службы царю. При этом не только не было насилия, наоборот, не всех желающих крестили – о чем свидетельствуют документы Сибирского приказа.
3 апреля 1625 г. из Тобольска в Кузнецкий острог писал воевода разряда боярин Ю.Я. Сулешов. В 1625 г. в Тобольск из Москвы с тобольским сыном боярским Богданом Аршинским была послана государева грамота, в которой разрешалось крестить желающих ясачных людей, «буде кто их ясачных людей похочет креститься своею волеюи тех людей велети крестити добровольно и устроить их в твою государеву службу», поощряя денежным и хлебным жалованием. Кроме того, разрешалось крестить и желающих этого женщин из народов Сибири, выдавая замуж за служилых людей. 12 октября 1625 г. из Кузнецкого острога били челом государю Михаилу Федоровичу: служилый человек выходец из Литвы Федор Мосальский с товарищи и представительница юртовских тюрок острога «чтобы ты великий государь их пожаловал, велел крестить в православную христианскую веру» и приказал священнику острога Ивану Иванову совершить крещение. Воевода Кузнецкого острога приказал священнику крестить желающих, однако поп Иван Иванов отказал представителю власти, заявив «у меня для литвы и татарам крещения нет». В результате литва Кузнецкого острога ездила для крещения в Томск. Воевода жаловался на попа воеводе Тобольского разряда князю Трубецкому. 30 сентября 1626 г. из Тобольска в Кузнецкий острог попу Ивану Иванову была прислана грамота тобольского архиепископа Макария, который возглавлял Сибирскую епархию с требованием крестить желающих иноземцев. Однако поп Иван Иванов отказался брать грамоту архиепископа и не крестил представителей других народов.6
Посольский приказ в конце XVI в. в ответе послу папы Антонио Поссевино дал характеристику религиозной политики Русского царства: «… в Московском государстве много разных вер, и мы ни у кого воли не отнимаем, живут, кто как хочет… и своим обыкновением, и к русским людям не пристают, а кто бы и похотел пристати, того тому чинить не попускают».
Адам Олеарий в 1630-х гг. секретарь голштинского посольства в Россию, несколько лет живший здесь и позднее написавший ценные записки о Русском государстве отмечал – «не слышно, чтобы русские насильно кого обращали в свою веру, напротив каждому они предоставляют свободу совести, хотя бы это были их подданные или рабы».
На территориях, присоединенных к Русскому государству, населению предоставлялась свобода совести. Так в провинциях Прибалтики, вошедших в состав империи по Ништадскому миру 1721 г. жителям оставлялись права и привилегии, которые они имели при шведском правлении, по закону «в уступленных землях не имеет быть введено принуждение в совести, а напротив того Евангелическая вера, церкви и училища, и что к тому принадлежит, на том основании на котором при последнем Шведском правительстве были, оставлены и содержаны будут, с тем однако, чтобы в них и вера греческого вероисповедания впредь также свободно и без всякого помешательства могла быть отправляема». Православие было религией, которой покровительствовало Русское государство, однако, другие традиционные конфессии пользовались широкой терпимостью 7
В дружине великого князя Киевского были представители самых разных этносов. Правящий класс Киевской Руси также не был моноэтничным, наряду с двумя основными группами – славянами и варягами – были также финны, балты, тюрки, немцы, греки, касоги. По выражению В.О. Ключевского, родословные русского боярина напоминают этнографический музей, «вся русская равнина со своими окраинами была представлена этим боярством… со всеми своими русскими, немецкими, греческими, литовскими, даже тюркскими и финскими элементами».
После отмены местничества в конце XVII в. была составлена родословная книга, куда занесли 930 главных фамилий московской знати – позднее названные столбовым дворянством. По подсчету В.О. Ключевского там 33% фамилий великорусского происхождения, 24% – выходцев из Речи Посполитой, 25% – западноевропейского и 17% тюркского и восточного.8 То есть ⅔ семей московской знати имели нерусское происхождение. Это явление вызвано особой формой строительства империи. В исторической науке было отмечено, что важнейшим принципом политики присоединения новых земель «было сотрудничество с нерусскими элитами». Местная элита либо напрямую кооптировалась в российское дворянство, либо признавались в качестве знати своих этносов. В состав дворянства империи были зачислены тюрки Поволжья в XVI в., украинская казачья старшина в XVII в., польская шляхта, грузинские дворяне, азербайджанские беки, немецкие бароны Прибалтики, шведские аристократы Финляндии в XVIII-XIX вв. При этом, например, власть столкнулась с неожиданными проблемами – после разделов Польши польская шляхта составила самую большую группу в наследственном русском дворянстве (64% в 1816 году), что было связано с особенностями польской социальной структуры, где дворянство составляло до 8% населения. Группам, по разным причинам не интегрированным в элиту империи, было оставлено их привилегированное положение в своих обществах – элитам кочевых народов, племен Сибири и т.п. Причем часть местного населения зачислялась в «служилые иноземцы» с предоставлением ряда привилегий, а часть только вносила ясак.
Американский историк А. Донелли считает главными особенностями имперской политики России опору на местную знать и невмешательство во внутренние дела народов.9 Наиболее крупный современный исследователь Российской империи историк А. Каппелер отмечает также наряду с этим важную роль религиозной терпимости в политике царей и характеризует национальную и религиозную политику Русского государства как гибкую, прагматичную и толерантную, по отношению к нерусским народам империи, терпимую к иным религиозным верованиям.10
В Прибалтике, например, после ее завоевания русскими привилегии местной немецко-балтийской элиты даже расширились по сравнению с предшествующим шведским временем. Все управление осталось в руках рыцарства и городов, специально гарантировались права протестантизма. В результате во второй половине XVIII в. представители другой провинции Шведского королевства – Финляндии просили русских царей завоевать их и принять под свою власть. В 1809 г. Финляндия была присоединена к России и получила самую широкую автономию – собственный парламент, суд, армию и таможни, стала иметь гораздо больше прав, чем при шведах.11 По словам русского историка С.С. Ольденбурга «в области гражданских прав царская власть избегала резкой ломки, считалась с правовыми навыками населения… оставляла в действии на территории империи Кодекс Наполеона в Царстве Польском, Литовский статут в Полтавской и Черниговских губерниях, Магдебургское право в Прибалтике, обычное право у христиан, местные законы и обычаи на Кавказе, в Сибири и в Средней Азии».12
По словам немецкого ученого XVIII века Г. Шторха царская Россия отличалась именно уважением к традициям разных своих групп: «Хотя существуют еще другие европейские страны, в которых проживает более, чем одна нация, и где еще поныне сохранились зримые следы бывшего различия между аборигенами и позднейшими пришельцами, но почти повсюду в этих странах господствующий народ как бы поглотил побежденных». А. Каппелер в результате пришел к выводу, что Россия XV-XVIII вв. была не централизованным, а «составным» государством, включая полунезависимые регионы с полным самоуправлением и собственным правителем (гетманство, ханство), области с широкой региональной автономией (Прибалтика) и локальным самоуправлением (Сибирь, Поволжье).
Что же привело к формированию подобных культурных и политических традиций? Во-первых, влияние христианства, игравшего главную роль в духовной жизни России, которое и принесло в мир идею религиозной свободы.13 Во-вторых, базовую роль в объединении нескольких сотен народов и племен в одно целое играл институт монархии, позволявший обрести политическую общность людям совершенно разных религий, народов, рас, сословий и цивилизаций. В этом институте современники видели несколько глубоких политических смыслов и традиций:
1. После военного разгрома Византии русский монарх являлся единственным суверенным православным правителем, был признанным политическим представителем и защитником всех православных христиан мира, наследником великих мировых традиций Рима и Константинополя.
2. Царь русского народа, освободивший его от чужеземцев и гарантировавший национальную независимость на будущее, объединивший все его разрозненные части – Киевское наследие.
3. Белый царь – наследник традиций могущественных кочевых империй для народов Востока.
4. В эпоху модернизации России для вестернизированных слоев русского населения, аристократии Прибалтики, Финляндии, Польши правитель могущественной Империи, игравшей одну из ведущих ролей в европейской и мировой политики XVII-XIX вв., носитель европейских традиций. Член Государственной Думы, умный и наблюдательный политик либерального направления барон Мейендорф писал: «царская власть представляется мне наиболее европейским из русских учреждений, может быть единственно европейским».14
Эти разные смыслы и традиции не противостояли, а сочетались, дополняли друг друга, в результате чего император России осознавался своим и русским крестьянином центральных губерний, и кочевником Сибири, и горцем Кавказа, и бароном Прибалтики, и финном, украинцем, армянским торговцем. После начала Первой мировой войны в ноябре 1914 года император Николай II приехал на Кавказ, в Тбилиси. Из всех районов Кавказа приехали делегации для встречи с царем. 29 ноября был организован торжественный прием, на котором царь встречался с депутациями из всех народов и сословий Кавказа – русских, молокан, грузин, армян, осетин, мусульман, горцев, православных, католиков, протестантов, евреев Тбилиси, горских евреев и многих других групп. По воспоминаниям начальника охраны императора генерала А.И. Спиридовича «на этом приеме более наглядно, чем когда-либо, было видно, что для русского царя нет различий среди его подданных. Ему все равны, без различия положений, сословий, национальностей и религий».15 Эти традиции и смыслы были актуальными и живыми и в начале XX в. Русский офицер, оказавшийся в 1918 году на Кавказе, сообщает, как после известия об убийстве Николая II и его семьи горцы приезжали и спрашивали у русских «Верно ли это, кто сделал это и как дальше быть и кому служить?». Старики одного из дагестанских аулов приняли решение послать делегацию в Москву, чтобы большевики выдали им для погребения Белого царя.16
Империя управлялась в сотрудничестве с местными элитами, представители которой получали возможность оказывать влияние на политику всей империи. Этническое происхождение вообще играло крайне малую роль, политика религиозной терпимости сочеталась с покровительством государственной религии – православию. Императором мог быть только православный, но другие высшие посты могли занимать представители других христианских конфессий – католики, протестанты, а также мусульмане.
Русская империя по своей структуре, национальной политике глубоко отличалась от колониальных империй XVI-XX вв. – Английской, Французской, Голландской, где народ метрополии воспринимал народы колонии как объект эксплуатации и испытывал чувство глубокого превосходства по отношению к варварам. Лорд Керзон, вице-король Индии и министр иностранных дел Великобритании, в молодости совершил путешествие по Российской империи и пришел к следующим выводам – «русский братается в полном смысле слова. Его непобедимая беззаботность делает для него легкой позицию невмешательства в чужие дела и терпимость, с которой он смотрит на религиозные обряды, общественные обычаи и местные предрассудки своих азиатских собратьев».
Ближайшими аналогами Российской империи являются империи другого континентального типа – Римская империя и ее наследница Византия (которая, кстати, и оказала глубочайшее влияние на Русское государство и общество), империя Габсбургов, империя Великих Моголов и Османская империя. Но и среди этих государств старая Россия занимает особое место. «Ни одно другое государство на земле не содержит такой мешанины и такого многообразия населяющих его жителей, русские и татары, немцы и монголы, финны и тунгусы проживают здесь в невероятном отдалении друг от друга и под различными небесами как сограждане одной державы, одного государства, спаянные друг с другом политическим устройством страны, но до крайних контрастов различные и непохожие друг на друга по их физической природе, языку, религии, образу жизни и нравам», – писал немецкий ученый Г. Шторх о России в конце XVIII века.
Но было ли это просто механическим смешением или в результате возникла некая объединяющая культурная традиция? Великий английский историк и философ А. Тойнби, вспоминая о наиболее замечательных своих друзьях и современниках, отмечает русскую семью Мейендорф, после 1917 года оказавшуюся в Англии. Сам барон происходил из наследственной немецкой знати Прибалтики, а его женой стала абхазская княжна, которая была захвачена в конце Кавказской войны. В Британской империи подобное, по словам А. Тойнби, было совершенно невозможно, «вообразить, что дочь пуштунского вождя и сын ирландского землевладельца протестанта будут вместе учиться в английском университете, встретятся там и поженятся». Тойнби сделал вывод, что «их союз на русской почве стал убедительным свидетельством в пользу ассимилирующей силы русского образа жизни для их поколения».17 Люди, происходившие из двух совершенно разных миров как культурно, так и географически были соединены русской культурой.
В 1849 году Ю.Ф. Самарин – славянофил и молодой русский чиновник, недовольный властью немецкой аристократии в Прибалтике, выступил с проповедью введения русской народности в Остзейском крае. В качестве чиновника он не имел права на подобные действия, кроме того в борьбе он распространял секретные данные и подлежал суду. Император Николай I вызвал Ю.Ф. Самарина к себе и заявил: «Вы очевидно возбуждали вражду немцев против русских, вы ссорили их, тогда как следует их сближать; вы укоряете целые сословия, которые служили верно… вы хотите принуждением, силой сделать из немцев русских… но мы этого не должны именно потому, что мы – христиане». Затем Государь сказал по поводу мысли Самарина о том, что если немцы не сделаются русскими, то русские сделаются немцами: «Русские не могут сделаться немцами; но мы должны любовью и кротостью привлечь к себе немцев». После этого наставления император простил Ю.Ф. Самарина и отпустил его домой.18 Важно, что Николай I не был либеральным правителем, он подавил политические движения против монархии русских офицеров в 1825 году, поляков в 1831 году, вел активную внешнюю политику. Однако Государь в этих словах верно выразил национальную политику Российской империи.
Великий русский философ Владимир Соловьев отмечал, что на востоке Европы образование государства произошло по соглашению семьи народов – славянских и финских племен, которые пригласили верховную власть варягов как третейского судью. Принятие христианства возвысило и усилило «значение того счастливого обстоятельства нашей исторической жизни, что уже в первом ее положительном проявлении… Россия действовала как согласная семья народов».19 Государство росло, и больше становилось народов христианских и других исповеданий в этой семье. К сожалению, в XX веке религиозные и национальные традиции Русского государства были разрушены.
Владимир Пузанов,
доктор исторических наук
Перейти к авторской колонке
