Как известно, у большинства народов на протяжении многих столетий исторические знания только по памяти передавались в устной традиции. Будучи впоследствии записаны, такие источники могли стать объектом изучения. Фиксации относительно немногих устных текстов осуществлялись и средневековыми книжниками; такие материалы дошли, как правило, литературно обработанными. Это не уменьшает ценность источников устного происхождения. Устная история охватывала и такие сферы исторического знания, которые по разным причинам не получили достаточного освещения в истории письменной.
Одоакр со свитой перед св. Северином (фреска в конференц-зале Нижнеавстрийского дома в Вене)
Рассказы и воспоминания непосредственных участников и очевидцев исторических событий являлись первоисточниками, на их основе развивались исторические предания, героические сказания и эпические песни, порой сохранявшиеся в устном бытовании на протяжении многих столетий и лишь сравнительно недавно записанные собирателями фольклора или просто любителями старины. Повсеместно распространенные в средние века произведения этих устных жанров только в достаточно важных случаях тогда записывались и использовались в политических целях.
Говоря об устных источниках летописной записи или исторической повести, необходимо учитывать жанровые особенности исходного материала и степень текстовой устойчивости произведений при многократной изустной передаче, предшествовавшей занесению в рукопись. Отношение к действительности в разных жанрах фольклора весьма различно. Некоторым из них была свойственна высокая степень бережного обращения с фактом. Точность передачи таких произведений по памяти оказывалась порой очень велика. Стабильность повествования в устных вариантах могла быть даже выше, чем сходство разных списков произведения в некоторых из известных нам жанров средневековой литературы.
Основываясь на источниках такого рода можно уверенно соотносить первоначальный «выход в историю» древнерусского этноса с Великим переселением народов. Об этом достаточно определенно свидетельствовали устные источники, долго сохранявшиеся в памяти и отображенные (к сожалению, фрагментарно) в дошедших до нас письменных фиксациях, осуществленных в средние века. Я имею здесь в виду не только тексты западноевропейские и византийские, которые специалистам были достаточно известны, но, главным образом, малоизвестные материалы, восточнославянской устной традиции.
Некоторые сюжеты и персонажи русских былин по своей типологии и по конкретным признакам тяготеют еще к III-IV столетиям. В русском эпосе видны отзвуки характерного для тогдашней эпохи общественного устройства и происходивших в те времена межэтнических катаклизмов, судьбоносных для племен и народов, которые выдержали эти исторические испытания. События последующих веков отображал и западный эпос.
Знаменитая Тидрексага, записанная в Норвегии лишь в XIII столетии, но основанная на преданиях и песнях древних германцев, довольно подробно повествовала о крупных военных столкновениях, в которых участвовали гунны, готы и русские. Почти на полвека ранее этой саги о таких событиях писал Саксон Грамматик в своем труде «Деяния данов», соответствующая часть которого основана на передаче эпических сказаний древних датчан. По своему жанру этот материал аналогичен Тидрексаге, историческое зерно угадывается с трудом, будучи заслонено традиционными мотивами эпоса. Однако не раз говорится о Руси, упомянут укрепленный Полоцк. Естественно, что решающая роль в борьбе против гуннов отведена здесь датскому королю, но из текста следует, что в событиях участвуют русские. Говорится о семидневном победоносном сражении с гуннами, в котором сразу же «образовались такие груды убитых, что три главные реки Руси, вымощенные трупами, наподобие мостов, стали легко проходимыми для пешеходов». После описания битвы сказано о распределении земель между победителями гуннов, причем Северная Русь, согласно скандинавской традиции, тут обозначена как «Holmgardia».
Важно подчеркнуть, что независимые друг от друга источники – датский и норвежский – совершенно по-разному трактуя события борьбы против гуннов, оказались единодушны в представлении, что Русь участвовала в этой борьбе.
Однако причастность русских к тому, что совершалось в Европе в эпоху Великого переселения народов, едва ли могла ограничиваться сражениями с войсками гуннов. Тогдашние перемещения племен и этнических групп, вступавших в разнообразные военные союзы, в самых общих чертах известны. Но далеко не всё описывали детально авторы немногих дошедших до нас исторических сочинений того времени. Поэтому не следует пренебрегать и поздними отображениями в русской устной традиции. Она сохраняла сведения тысячелетней давности. Фрагментарные припоминания об исторических ситуациях и фактах V-VI столетий вполне могли устно бытовать и в XV-XVI столетиях (будучи, конечно, деформированы позднейшими осмыслениями) – подобно тому, как в народном устном репертуаре XIX века бытовали остатки воспоминаний о событиях IX столетия, дошедшие до нас в преданиях о Гостомысле и Рюрике, которые успели еще записать собиратели фольклора в Новое время.
Это побуждает отнестись со вниманием к произведенной в 1525 году Павлом Иовием Новокомским (Паоло Джовио) записи ответа русского гонца в Риме Дмитрия Герасимова на вопрос, не осталось ли у русских «какого-нибудь передаваемого из уст в уста от предков известия о готах или не сохранилось ли какого-нибудь записанного воспоминания об этом народе, который за тысячу лет до нас низвергнул державу цезарей и город Рим, подвергнув его предварительно всевозможным оскорблениям».
Согласно передаче Иовия, Герасимов «ответил, что имя готского народа и царя Тотилы славно у них и знаменито, и что для этого похода собралось вместе множество народов и преимущественно перед другими московиты. Затем, по его словам, их войско возросло от притока ливонцев и приволжских татар, но готами названы были все потому, что готы <…> явились зачинщиками этого похода».
Насколько точно зафиксировал Иовий сказанное ему Герасимовым, мы, конечно, не знаем. Явно поздним осмыслениям XV-XVI веков обязаны упоминания ливонцев и татар, а термин «московиты» был тогда характерен для суммарного обозначения русских в Западной Европе; этим словом постоянно пользуется и сам Иовий. Географические и лингвистические неточности не отменяют ценности главного содержания информации, которую сообщил Герасимов: остаются правдоподобные в своей основе сведения о преобладающем участии предков «московитов» в разноплеменных войсках, которые вместе с готами завоевывали неоднократно Рим и подчиняли Италию – не только в шестом столетии во времена Тотилы. От кого и где усвоил это представление Дмитрий Герасимов, позднее участвовавший в работе по подготовке в Новгороде перевода Геннадиевской Библии, неизвестно. Исследовавшая его деятельность Н.А. Казакова высказывала мнение, что и сам Герасимов «был уроженцем Новгорода».
Память о событиях эпохи Великого переселения народов, оказывается, сохранялась в предании, которое было хорошо знакомо русскому человеку начала XVI столетия в пределах Новгородской земли.
Стоит вспомнить, что говорится в сочинении современника – историка Империи Прокопия о Готской войне. Он упоминал шеститысячное войско, которое под предводительством Ильдигеса проследовало из области склавенов в Италию, чтобы воевать против Юстиниана на стороне остроготов и Тотилы; оно состояло из склавенов и некотрого числа гепидов.
Таким образом, русское устное предание о роли «московитов», хорошо известное в XVI веке Дмитрию Герасимову, позволяет не только уточнить, но и конкретизировать и глухие данные Прокопия о преобладании славян в войске, пришедшем для поддержки Тотилы в войне против императора Юстиниана в середине VI века.
Предания о более ранних событиях середины V века, передававшиеся изустно свыше тысячи лет, бытовали, оказывается, в среде украинского казачества. Киевский лингвист академик В.Г. Скляренко несколько лет назад привлек внимание научной общественности к малоизвестным сведениям, которые отобразил универсал гетмана Богдана Хмельницкого, датируемый 1648 годом и обращенный к казакам его войска по случаю войны с Польшей. Хмельницкий призвал казаков умножить славу их предков-русов, завоевавших в 470 году Рим под предводительством Одоакра и затем четырнадцать лет владевших этим древним городом.
Согласно сведениям универсала, хронологическая неточность которого составила несколько лет, русы, возглавленные Одоакром, прибыли тогда из Ругии, от Балтийского Поморья. Сведения иных источников о племенной принадлежности самого Одоакра неоднозначны, но есть указание на то, что он и сам был ругом.
Историк готов Иордан писал о племени ругов, которые по его сведениям поселилось как раз в Балтийском Поморье ранее, чем туда пришли готы. В отличие от Прокопия, который ошибочно называл ругов готским племенем, Иордан противопоставляет ругов германцам. Он относил ругов к племенам, которые, по его словам, превосходили германцев «как телом, так и духом» и «сражались всегда со звериной лютостью».
Тождество русов и ругов, давно обоснованное в ряде исследовательских работ, вызывало возражения некоторых авторов. Теперь же это тождество дополнительно подтверждается данными устной традиции, сохранявшейся, очевидно, в казачьей среде и потому отраженной даже универсалом Богдана Хмельницкого. Основанные на преданиях сведения этого документа о том, что русы, возглавленные Одоакром, захватили Рим в 470 году, хронологически неточны, но приблизительно соответствуют данным достоверных источников сведения о том, что 14 лет продолжалось в Италии владычество Одоакра.
Предания о действиях Одоакра как вождя русов («рутенов») были известны не только в войсковой канцелярии Богдана Хмельницкого, возглавившего казаков, которые считали Одоакра предводителем своих предков. Академик Скляренко напомнил и о латинской надписи первой четверти XVI столетия в одной из катакомб на территории древнего Норика. В надписи упомянуто о действиях в 477 году опустошившего тогда Норик Одоакра, который фигурирует в этом тексте как «вождь рутенов, гепидов, готов, венгров и герулов».
Каменная плита с упоминанием Одоакра в капелле св. Максима. Катакомбы аббатства св. Петра, Зальцбург (Австрия)
Совокупные показания записанных в XIII веке памятников германского эпоса позволяют заключить, что после борьбы с гуннами знаменитый витязь Илья Русский оказался в Италии, помогая королю Ломбардии. В Италии же, согласно Тидрексаге, находилась дочь Ильи, которая ребенком была заложницей при дворе Аттилы.
В сохранившихся былинах об Илье Муромце присутствуют достаточно ясные указания на то, что эпическая «биография» его исторического прототипа связана с Италией. Былинам вообще небезызвестна «Латынская земля», как обозначали католические страны, в частности Италию, в Древней Руси. Но именно в связи с Ильей былины упоминают «Латынские горы», а сам Илья нередко едет по «Латынской дороге». Существует былина о встрече уже старого Ильи Муромца с неузнанным взрослым сыном. Тип ее сюжета международно распространен, проводились даже сопоставления русской и германской версий. Но любопытно, что в вариантах русской былины мать молодого богатыря бывает названа «латынгоркой», с которой Илья прижил сына, рожденного в «горах Латыньських» – вдали от русских пределов.
Наиболее интересен особый вариант, записанный в 1871 году на берегу Онежского озера от превосходного знатока былинной традиции Трофима Григорьевича Рябинина. Здесь говорится о встрече богатыря не с сыном, а с дочерью, которая разыскивает отца и в ответ на расспросы Ильи говорит, что она родилась в Италии, где живет еще ее мать. Из диалога выясняется, что у матери ее жил Илья, когда помогал итальянскому королю. Привожу в сокращении этот диалог:
Есть я родом из земли да из Тальянскою,
У меня есть родна матушка честна вдова,
Да честна вдова она колачница <...>
И отпустила меня ехать на святую Русь
Поискать соби да родна батюшка <...>
Илья, узнав, что это его дочь, говорит ей:
«А когда я был во той земли во Тальянскою,
Три году служил я у короля тальянскаго,
Да я жил тогда да й у честной вдовы,
У честной вдовы да й у колачницы <.. .>
Наши эпосоведы не раз отмечали высокие художественные достоинства этого варианта. Он был закономерно включен в составленную А.М. Астаховой академическую антологию былин, посвященных Илье, где дается и обстоятельная характеристика Т.Г. Рябинина, которому принадлежат «лучшие образцы былинного творчества». Но соотнесенность данного образца с Италией при комментировании оказалась обойденной.
Объяснение следует искать в том, что былинные обозначения «Латынские горы», «Латынская дорога» и «латынгорка» исследователи этого сюжета не попытались объяснить в связи с «Латынской землей», а стремились связать с термином «летьгола» или «латыгола», которым летописные известия XIII и XIV веков обозначали латышей. Однако в Латвии гор нет, и «латышскую» гипотезу безуспешно пытался обосновать А.В. Марков. Ему резонно возразил В.Ф. Миллер, ранее старавшийся вывести этот сюжет из Ирана.
Первоначальный извод международного эпического сюжета о встрече богатыря-отца с неузнанным богатырем-сыном, действительно, мог зародиться и в Иране, и в Средней Азии, и в России, и в Скандинавии, и в Германии, на что справедливо указал В.Ф. Миллер. Но именно русская версия этого сюжета в своих вариантах бывает уснащена «латынскими» географическими реалиями. Бесспорна географическая связь цитированного варианта именно с Италией и вполне очевидна сюжетная соотнесенность его с ролью Ильи в памятниках германского эпоса, также указывающих на Италию.
Согласно былинам, на «Латынской дороге» находится иногда богатырская застава, которую охраняет Илья; по «Латынской дороге» он едет, дабы совершить один из главных своих подвигов – победить Идолище; по ней он возвращается издалека, направляясь в Киев; на ней же он встречает своего неузнанного сына. С «Латынской дорогой» бывают связаны и последние подвиги русского богатыря, завершающие его эпическую «биографию». Это былина о «последней поездке» Ильи:
Ото младости ездил до старости <…>
Да едет-де старый чистым полем
Да большой дорогой Латынскою,
Да наехал на дороге горюч камень <…>
На этом камне написано пророчество: что ждет путника, если он поедет по какой-либо из трех дорог, начинающихся от камня. Илья едет поочередно по каждой дороге; на двух первых побеждает разбойников и освобождает находившихся в заточении, а на третьей видит крест, стоящий над подземельем, в котором оказался богатый клад. Взяв его, Илья направляется в Киев,
Да построил он церковь соборную,
Соборную да богомольнюю.
Да и тут ведь Илья-то окаменел,
Да поныне ево мощи нетленные.
Мощи, сохраняемые доныне в катакомбах Киево-Печерской лавры, принадлежат канонизированному русской церковью преподобному Илье Муромцу, которого народная молва отождествила с древним героем былинного эпоса.
Но с эпической «биографией» именно древнего Ильи Русского может быть связан и вполне достоверный исторический факт. Задолго до государственного принятия христианства князем Владимиром Святославичем в Киеве существовал соборный храм Святого Ильи, упоминаемый «Повестью временных лет» в связи с событиями первой половины X века. При ратификации договора с Византией в 944 году в присутствии византийских послов именно в этой соборной церкви Киева присягала христианская часть дружины князя Игоря.
Хорошо известен существовавший не только на Руси обычай возводить храм, посвящаемый тому святому, чье имя носил храмоздатель. Маловероятно, что именно эта церковь св. Ильи появилась уже в V или VI веке, но эпическая традиция могла быть использована при постройке или возобновлении храма, – подобно тому, как она впоследствии влияла на народное почитание мощей преподобного Ильи Муромца. Естественнее всего соотносить зафиксированную древность киевской церкви св. Ильи с былиной о последних деяниях богатыря Ильи и его кончине в Киеве – после возведения здесь церкви. Судя по некоторым из вариантов былины о «последней поездке» Ильи, его исторический прототип, возвращаясь глубоким стариком на родную землю (много позже крушения державы Аттилы), мог только тогда узнать о существовании Киева: это поселение, если оно возникло в V или VI веке (согласно Синопсису Иннокентия Гизеля), вероятно, не было гуннами уничтожено – подобно древнейшему Полоцку.
Подвиги древнего Ильи Русского в противостоянии язычникам, акцентированные памятником германского эпоса, могли послужить фундаментальной основой для закрепления за этим персонажем в русском эпосе репутации охранителя христианской веры – репутации, прошедшей и через столетия обороны от языческих нашествий на Русь в последующие времена. Дошедшие до нас былины рисуют богатыря Илью как стоятеля за веру православную и защитника от осквернения татарами православных церквей и монастырей – главным образом, киевских. Но в V или в VI веке на месте будущего стольного города Киевской Руси могло быть только языческое поселение. Построение в нем христианской церкви – деяние, которое по плечу эпическому герою.
Сергей Николаевич Азбелев,
доктор филологических наук, профессор
