Быть гражданином – значит изучать историю страны. Но, не понимая ее метафизических смыслов, не обращаясь к постижению ее сакральной истины, понять историю невозможно. И эта проблема, этот поворот темы к духовной сущности человека также всегда присутствовали в русской культуре. Связь личного и исторического ярчайшим образом демонстрирует один из шедевров отечественного кино – фильм Андрея Тарковского «Зеркало». Его ключевой эпизод – чтение фрагмента из письма А.С. Пушкина к П.Я Чаадаеву от 19 октября 1836 года. Письмо читает мальчик – и это тоже важно.
«Нет сомнений, что разделение Церквей отъединило нас от Европы и что мы не принимали участия ни в одном событии, которые ее потрясали. Но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру. Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Положа руку на сердце, разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России? Чего-то такого, что поразит будущего историка? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь тем, что вижу вокруг себя. Как литератора, меня раздражают. Как человек с предрассудками, я оскорблен. Но, клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков такой, какой нам Бог ее дал».
Этот эпизод режиссер поставил в центр своего киноповествования, очень сложного, но на самом деле очень понятного для человека, который смотрит через призму поэзии, через призму любви к своему отечеству, к своему прошлому, к самому себе, к своей памяти. И очень важно то, что пытался сделать Тарковский в этом фильме – вроде бы камерном, повествующем об истории его семьи, о его взрослении, его понимании жизни. Но это понимание приходит через любовь, через приобщение к истории России – истории большой, непрерывной: истории советской и истории дореволюционной. Вот почему включение в фильм неотправленного письма А.С. Пушкина П.Я. Чаадаеву имело для режиссера огромное значение.
Известно, что когда режиссер снимал фильм «Андрей Рублев», он хотел включить в него большую батальную сцену Куликовской битвы. Но тогда, в начале 1960-х, бюджет картины был не очень большим, и ему не дали возможности поставить этот эпизод. Снимая «Зеркало», Тарковский хотел вернуться к этой идее, но затем решил, что двухминутное чтение письма Пушкина Чаадаеву способно заменить собой батальные сцены. Потому что в этом письме заключено нечто очень важное для понимания русского самосознания, того, о чем думал в середине 1970-х годов режиссер и о чем писал поэт в 1836 году 19 октября.
19 октября – дата, особо значимая для Пушкина. Это дата лицейской годовщины, и обычно 19 октября Пушкиным писались прекрасные стихи. «Бог помочь вам, друзья мои, и в бурях, и в житейском горе…» – эти строки, например, вышли из-под его пера 19 октября 1827 года. Стихи по случаю Лицейского праздника были разные по тональности: одни были веселые, другие – грустные, третьи – философические. Но 19 октября 1836 года, в последнюю для него Лицейскую годовщину, Пушкин решил написать письмо другу своей юности, с которым он в это время серьезно полемизировал.
Как мы помним, в октябрьском номере журнала «Телескоп» за 1836 год было опубликовано известное «Первое философическое письмо» Чаадаева, в котором Петр Яковлевич достаточно критично отзывался об исторической миссии России и русского народа. Эта публикация дала толчок дискуссии, не прекращающейся до сих пор, – между западниками и славянофилами, между почвенниками и государственниками, между консерваторами-охранителями и либералами. Это отправная точка, с которой началась наша национальная философская мысль, наша рефлексия о самих себе, наше самосознание.
И очень важно, что слова Пушкина, адресованные Чаадаеву, были повторены в фильме Тарковского – повторены мальчиком уже иной эпохи, в московской квартире, где в мерцании света и тени возникает отражение прошлого в настоящем. Эпизод включен в повествование о судьбе семьи во время войны, о тех триумфах и трагедиях, которые переживала Советская Россия в XX веке. Это отсылка к нашей исторической памяти, ее возвращение и восстановление. И говоря сегодня о гражданской миссии историка и истории, мы должны, прежде всего, понимать эту значимость связи времен. История и есть связь времен. Это та нить, которая соединяет смыслы и ценности предыдущих поколений с ценностями поколений последующих и дает возможность считать нас единым народом во все времена.
Свое письмо Пушкин решил Чаадаеву не отправлять, и тот познакомился с ним спустя многие годы. В.А. Жуковский передал слова Пушкина, объясняющие причину такого решения: «Ворон ворону глаз не выклюет». Чаадаеву и так пришлось тогда несладко. Он сознательно сделал свой выбор. Но его размышления об истории России всегда были в рамках религиозного представления о миссии страны. Чаадаев был, прежде всего, христианским мыслителем. Но и в строках Пушкина о России: «Ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков такой, какой нам Бог ее дал», – проступает также христианский взгляд поэта на родную историю. И в этом два спорящих друга солидарны друг с другом.
Разномоментные события русской культуры связаны в единое целое. Примеров тому можно привести немало. Обращу внимание здесь лишь на два обстоятельства – символические переклички дат смерти двух русских гениев: Пушкина и Достоевского. Слова о русской истории Пушкиным пишутся в последние месяцы его земной жизни. 26 января Пушкин отправил резкое письмо Л. Геккерну, приемному отцу Ж. Дантеса, которое не могло быть оставлено без вызова на дуэль. 27 января состоялась дуэль Пушкина и Дантеса, а 29-го Пушкина не стало. В ночь с 25 на 26-е января 1881 года у Федора Михайловича Достоевского пошла горлом кровь, и через два дня он преставился. Подобные связи нам нельзя оставлять без внимания.
История в ее линейном измерении может быть дискретной, но метафизика вечности предполагает иное понимание истории, и его нам надо осознать. Это очень важно сделать, потому что сегодня выстраивается противопоставление одного периода русской истории другому. Борьба идет в пространстве ценностей, смыслов и традиций. Именно их пытаются подменить, разрушить, разорвать.
Вот еще пример, и тоже связанный с Пушкиным: место его памятника в Москве, церемония открытия которого в июне 1880 года была попыткой консолидировать нашу интеллигенцию. Здесь своя метафизика места и времени. Изначально памятник стоял на Тверском бульваре, и поэт склонял голову перед куполами Страстного монастыря. В 1950 году, когда принимали решение о переносе памятника поэту на другую сторону тогда уже не Тверской улицы, а улицы Горького, руководствовались совсем иной метафизикой. И сегодня мы воспринимаем этот монумент в его нынешнем городском контексте совсем по-другому. Я надеюсь, что когда-нибудь вернут памятник Пушкину на прежнее место и вновь восстанут на своем историческом месте храмы монастыря. Как в свое время восстали снесенные храмы во многих других святых местах Москвы.
В чем проявляется непрерывность истории и ее дискретность применительно к событиям XX века? Что играло на разрыв, а что способствовало воссоединению, возрождению традиций даже спустя многие годы? Какие здесь связи, и в какие времена они проявляются? Как они пересекаются в пространстве человеческой личности? Ответы на эти вопросы и составляют, по сути, предмет истории как гражданской миссии.
Наше время – XXI век – характеризуется взрывным развитием технологий. Но не надо забывать, что в процессе так называемой модернизации мы, конечно, многое приобретаем, но очень многое и теряем. Технологии, безусловно, важны. Примененные к истории, как, например, в Историческом парке на ВДНХ и на выставках «Моя история», положенных в его основу, технологии позволяют даже тактильно прикоснуться к событиям прошлого – и это очень важно. Но богатство русской культуры никогда не может быть исчерпано технологиями. Ибо ее богатство – во вселенной личности человека. И весь тот спор, который начался с письма Чаадаева и который не прекращается до сих пор, идет даже не о путях развития России – западном или своем, особом, а прежде всего о том, что есть человек. Это сумма каких-то формул или это бесконечная вселенная? И есть ли в этой вселенной место неким нравственным абсолютам? Это как раз те вопросы, о которых писал Достоевский. Что, если нет Бога, то все дозволено?
Французский теоретик кино и философ-постмодернист Жиль Делёз, оценивая Английскую революцию и последующие события в английской культуре, обратил внимание на то, что англичане творчеством Байрона, Шелли, Блейка и всего английского романтизма XIX века по сути прорефлексировали на то, что произошло в XVII веке. То есть Кромвель через 150 лет явился уже в романтическом наряде лорда Байрона. А русская культура предвосхищала историю. Характерно, что не прошло и полутора месяцев со смерти Достоевского, как 1 марта 1881 года был организован взрыв на Екатерининском канале, убивший государя-освободителя Александра II. Достоевский писал об этом, предупреждая. Писал не только в романе «Бесы», но и в последнем своем произведении – в романе «Братья Карамазовы». Если рациональное понимание человеком истории, места человека в истории преобладает и не будет места нравственному абсолюту, если Бога нет – то все дозволено. И вот это дозволение и произошло. Задачи гуманитариев сегодня, я бы даже сказал – их миссия – восстановить этот нравственный абсолют.
Но состояние нынешней гуманитарной науки нельзя назвать благополучным, потому что о заветах наших классиков мы не всегда помним. И еще раз подчеркну: главная отличительная черта нашей культуры, определяющая ее достоинство, – это внимание, прежде всего, к человеческой душе, к внутреннему пространству человека. За человека и его душу и идет борьба. Сегодня много пишут о личной успешности, и это объявлено чуть ли не целью образования. Личная успешность, формирование «квалифицированного потребителя» – установки нынешних образовательных программ. А что несет такое образование стране, ее будущему? Разве о личной успешности думали наши классики? Кстати, Андрей Тарковский, которого нередко обвиняют в приверженности к западным ценностям, в своих дневниках писал: страдание – это и есть путь истины, путь настоящего художника. И он обвинял некоторых своих современников в том, что они призвание променяли на коврижки. А сегодня эти коврижки считаются высшей ценностью. Но обнадеживает, что не для всех. Это и есть то поле битвы, где Господь за сердца людей борется.
Итак, гражданская миссия историка и истории – донести понимание непрерывности нашей истории на всем ее протяжении, включая и век XX-й, ее духовной составляющей, актуализировать необходимость сохранения наших ценностей. В нашей истории заключено огромное богатство. И разворот, столь необходимый гуманитарной науке, убежден, произойдет – не сегодня, так завтра.
Алексей Владимирович Лубков
доктор исторических наук, профессор
Перейти к авторской колонке
