В благородном французском семействе Ле Пен – если не скандал, то довольно напряженная ситуация. Старейшина Жан-Мари отказался идти на региональные выборы из-за того, что Марин раскритиковала его умеренно-положительный отзыв о роли маршала Петена в истории страны. Меня, как и многих других русских национал-консерваторов, да и просто здравомыслящих людей, симпатизирующих во Франции Национальному Фронту, происходящее несколько печалит. Под ударом оказывается возможный успех Марин на президентских выборах 2017 года. А ведь такой успех, во-первых, сделал бы Францию много более дружественным нам государством, чем сейчас, во-вторых, был бы привлекателен чисто эстетически: согласитесь, не дело, когда у любимой дочери католической церкви вдруг объявляются приемные родители номер 1 и номер 2. Но для меня данная шумиха – еще и повод поразмышлять о невольном ее виновнике, маршале Петене.
 

 
Что-то заставляет выделить этого персонажа из обширной пестрой плеяды коллаборационистов всех времен и народов. Не одно лишь, наверное, то, что сложно объединять по единственному признаку очень разных в остальном людей. И не огромные, неоспоримые никем заслуги маршала перед Францией в годы мировой Первой. И не состояние, в котором Франция оказалась у порога мировой Второй. Хотя вот последний фактор, ставший отчетливой метастазой предпоследнего, – да, самый важный. Потеряв цвет нации в мясорубках Вердена, Камбре, Марны и Соммы, Республика подошла к новому раунду военного противостояния в чудовищной форме. Упадок, увядание, деградация – вот краткое и корректное описание сложившейся ситуации. Летнее немецкое наступление 1940 года лишь подтвердило и без того уже понятную картину; на картине этой был изображен разлагающийся труп, завернутый в сине-бело-красный флаг…
 

Мы – независимые историки, кандидаты и доктора наук, которые решили выпускать и развивать новый международный научный журнал «Исторический формат», посвященный истории славян, Руси, России, соседних стран и народов, изучению исторических источников, археологии, ДНК-генеалогии. Наш проект – принципиально некоммерческий, как для авторов, так и для читателей. Если вам нравится наш журнал, вы с удовольствием читаете статьи его авторов, поддержите по возможности наш проект на Планете (хотя бы просто перепостом). Там много разных бонусов за ваши отклики.

 

Каким бы чудовищным не было военное поражение, оно меркло в сравнении с общим настроем некогда великого народа. Петен понимал, что продолжать войну бесполезно. Возможно, сопротивление позволило бы французам выиграть морально, перед историей, но, ожесточив соперника, окончательно уничтожило бы их физически. Прикованный к стулу пленник, умирающий под зверскими побоями с улыбкой на окровавленных губах, – вот напрашивающаяся аналогия. Петен решил иначе: надо сохранить нацию физически, а моральный триумф приложится… когда-нибудь… может быть. Точно так же на унизительный, полуколониальный мир с немцами ранней весной 1918 года, когда Петен продолжал биться на Западном фронте, пошел Ленин. Но у него мотивы были в основном прагматическими, касающимися удержания власти конкретной партией, у Петена, кажется, и морально-этическими тоже. Правильный ли это выбор?
 
Нам, всего через год после капитуляции Франции поступившим совсем иначе, хочется сходу горячо ответить: «Нет, нет, еще раз нет! Неправильный!». Вот и де Голль придерживался того же мнения. Военными, а в первую дипломатическими усилиями долговязого Шарля, успешно лавировавшего между СССР и англосаксами, Франция избежала уготованного ей статуса то ли сателлита Рейха, то ли полуосвобожденной-полупобежденной страны типа Австрии (американцы еще незадолго до открытия Второго фронта планировали деятельность верховного военного комиссара на земле Бальзака и Жанны д’Арк и рассматривали проект «оккупационного франка»), попав даже в число основных держав-победительниц. Кто не знает анекдот о Кейтеле, прибывшем в Карлхорст подписывать акт о капитуляции и, увидев французский флаг, желчно воскликнувшем: «Что, и они нас тоже победили!?». Ну, воскликнул и воскликнул, акт ведь все равно подписал, а через год повис в нюрнбергской петле. Он повис, а брань на вороте не виснет. Точнее, вся брань оказалась на вороте мундира Петена, сделавшего основную грязную работу за де Голля.
 
Схожим с Петеном образом два раза в ХХ веке поступили и правители Чехословакии, во многом, кстати, обязанной своим появлением на карте мира и недолгим по историческим меркам существованием как раз французам. В 1938-1939 годах, имея качественную армию и одну из лучших Европе систем оборонительных укреплений, чехословаки безропотно сложили лапки перед Гитлером, провели всю войну в такой позе, а затем самым кровавым и безжалостным образом отыгрались на мирных согражданах немецкого происхождения. В 1968 году случился рецидив. Тогда Александр Дубчек своим поведением спас честь нации, а генерал Людвик Свобода (опять военачальник, и с какой говорящей фамилией!) и Густав Гусак – ее комфорт. Но с собратьев Швейка, пусть и далеко не таких наивных, какими они прикидываются, спрос все равно меньше, чем с великих. Французы – великие. Во всяком случае, некогда ими были.
 
В блокадных записках Л.Пантелеева есть небольшой рассказик «Близнецы». Многие сочтут, что несомненный великий подвиг Северной Пальмиры, почти на три года оказавшейся в суровом вражеском кольце, невозможно ни единой ниточкой связывать с кажущимся столь же несомненным предательством Петена. Одной все же свяжу.
 
«Ах, какие это были славные поросята! Такие это были милые крепенькие грибки, боровички в белых панамках. А она – маленькая, худенькая, тоненькая, но такая молодая, такая счастливая, такая гордая. Каждая веснушка на ее лице сияла как солнце.
 
Все их любили, все знали. И когда они переходили улицу, в каждом окне кто-нибудь улыбался.
 
Некуда и не с кем было их эвакуировать.
 
Они умирали оба. И она тоже еле держалась, слабенькая, растерянная, одинокая, на иждивенческой карточке.
 
И вот она решилась на поступок… не знаю даже, как о нем сказать. Подвиг? Преступление? Да нет, все это не те слова… А те… тех, может быть, и нет в языке человеческом.
 
Она рассчитала, что двух ей не выходить, не спасти. И перестала кормить одного. И он умер.
 
А второй выжил. Я видел его вчера. Ходит по двору в своей серой застиранной панамке. Невеселый, худой, бледный, но все-таки ходит. Ходит и даже что-то делает: кидает и поднимает какое-то железное колесико».
 
Схожего, действительно, мало. Кроме одной и той же войны, вместившей два этих столь разных масштабами и обстоятельствами случая. И формулировки: «Подвиг? преступление? да нет, все это не те слова». Несколько лет назад известный публицист либертарианского толка А.Никонов предложил легализовать возможность умерщвления младенцев с глубокими умственными и физическими отклонениями. Предложение, конечно, вызвало шквал возмущения. Если вдуматься, у возмущения этого было несколько нюансов и оттенков. Могу сказать, что считаю здесь абсолютно неуместным лично я.
 
Нет никакого секрета в том, что врачи принимали, принимают и будут принимать решения о прерывании тех только появившихся на Божий свет жизней, которые в любом случае продлятся совсем чуть-чуть и будут сопровождаться страшными мучениями как самого ребенка, так и всех причастных. Но это личный, глубоко интимный, покрытый несрываемой пеленой страшный выбор, за который врач ответственен только перед своей совестью и Создателем. Пытаться вытащить его на поверхность, обсудить и деловито ввести в правовое поле, словно отправку на утилизацию отработавшей своей век техники, – нельзя. Нельзя и все. Приведу еще одно сравнение, с солдатом, чей «выстрел милосердия» прекращает агонию смертельно раненого товарища. Вы слышали хоть одно воспоминание ветерана о подобном выстреле? Вряд ли. Старый воин Петен, думаю, предпочел бы именно такую параллель. Хотя с куда большим удовольствием он бы подобных параллелей вообще избежал. Не вышло.
 
Пережившие четыре года весело-позорной оккупации и затем пару лет вдоволь выпускавшие злобу на самих себя, расстреливая вступивших в немецкие ряды школьников и обривая даривших ласку солдатам вермахта женщин, французы наглухо заколотили в памяти окошко с видом на Вторую мировую. Для официального лакированного церемониала был создан миф о чуть ли не поголовном сопротивлении врагу, но на деле бередящие память события стали предметом всеобщего умолчания, временным отрезком, засунутым в самый дальний угол исторического чулана.
 
Ради Бога! Не станем осуждать. Национальный суверенитет содержит в том числе и право на забвение событий, для нации неприятных, особенно если другие страны этими событиями особо не затронуты, – собственно, как раз французский случай. Нам, постоянно выслушивающим беснование отечественного либералитета «покаяться, встать на колени, с корнем вырвать кровавые страницы, обнародовать и всенародно осудить, разрушить до основанья», понять галлов в чем-то можно.
 
И последнее. Я ни в коем случае не защищаю и тем паче не восхваляю маршала Петена. Хотя бы потому, что сам Петен, уверен, очень огорчился бы, услышав, что кто-то его восхваляет.
 
Станислав Смагин, публицист
 
Перейти к авторской колонке
 

Мы – независимые историки, кандидаты и доктора наук, которые решили выпускать и развивать новый международный научный журнал «Исторический формат», посвященный истории славян, Руси, России, соседних стран и народов, изучению исторических источников, археологии, ДНК-генеалогии. Наш проект – принципиально некоммерческий, как для авторов, так и для читателей. Если вам нравится наш журнал, вы с удовольствием читаете статьи его авторов, поддержите по возможности наш проект на Планете (хотя бы просто перепостом). Там много разных бонусов за ваши отклики.

 

Понравилась статья? Поделитесь ссылкой с друзьями!

Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники

2 комментария: План маршала

Подписывайтесь на Переформат:
ДНК замечательных людей

Переформатные книжные новинки
   
Наши друзья