Раннесредневековая история славян в Западной и Северной Европе до наших дней остаётся слабо изученной. Основной причиной тому является вовсе не отсутствие археологического, лингвистического, этнографического материала или упоминаний в письменных источниках. Более всего мешают изучению этой проблемы стереотипы, политика и отжившие своё историко-политические мифы, а именно, вера в отсталость славян по отношению к германцам в средние века. Германцам или скандинавам – до последнего времени, а порой ещё и сейчас – отводится роль цивилизаторов, колонизаторов, не знающих поражений завоевателей, носителей высокой культуры и передовых технологий. Принимается, что скандинавы безраздельно господствовали на Балтике, грабя, завоёвывая и подчиняя себе и своему влиянию славянский юг и восток. Принимается, не только безо всяких к тому оснований, но и вопреки фактам.
Образ бесстрашного викинга-скандинава в рогатом шлеме и на драккаре с полосатыми парусами активно используется индустрией массового потребления как хорошо продаваемый. С точки зрения прибыли, поддержка такого «викингского мифа» себя, конечно, более чем оправдывает. Но вот с исторической точки зрения, образ этот не только не выдерживает критики, но и прямо вредит науке и изучению. Хотим мы того или нет, но индустрия массового потребления и расхожие стереотипы оказывают влияние и на исследователей, которые с детства, будучи в плену у этих мифов, видят историю через их призму и позже. В результате, даже вполне порядочные исследователи при интерпретации тех или иных исторических событий между славянами и скандинавами выбирают последних, как наиболее подходящих на роль вершащих историю. Проблема в том, что многие попросту не могут поверить, что славяне могли занимать в истории Балтики не меньшую, чем скандинавы, роль.
Картина другой истории Балтики, в которой славяне играли бы не меньшую, чем скандинавы роль, у многих, увы, просто не укладывается в голове и кажется чем-то вроде «альтернативной истории», «ложного патриотизма», «славянофильства» или чего-то подобного. Ещё бы, ведь об экспансии и влиянии скандинавских викингов в Европе написаны сотни книг – от узкоспециализированных научных, до научно-популярных и художественных, сняты десятки фильмов. А сколько не то что книг, а хотя бы статей на русском языке написано о славянах в Скандинавии? Почему эта тема затрагивается и освещается так редко? Потому ли, что сказать об этом нечего или же потому, что она менее интересна для русскоязычных читателей, чем история скандинавских народов? Ответить на эти вопросы предлагаю после прочтения данной статьи каждому для себя, и сделать соответствующие выводы.
На сегодняшний день, кроме известных уже много столетий письменных источников, собрано огромное количество материала об активности славян, преимущественно славян балтийских, в Скандинавии – как археологических, так и лингвистических. Медленно но верно ситуация с признанием роли балтийских славян в истории Балтики, центральной и северной Европы, начинает меняться в позитивную сторону. Важным кажется, что о колонизации славянами целых регионов южной Скандинавии начинают говорить уже однозначно и уверенно сами скандинавские, датские и шведские учёные. Данная статья не ставит своей целью хоть сколько-либо полное рассмотрение славянских следов в Скандинавии – решение этой задачи не уместить и в нескольких томах. Потому, мы приведём лишь небольшой обзор славяно-скандинавских связей и отношений в средние века, а также оценим роль славян на Балтике на основании письменных источников и актуальных датских, шведских и немецких исследований.
Как южные, так и северные берега средневековой Балтики были соединены между собой тесными торговыми отношениями и цепью торгово-ремесленных центров. Находки из таких торгово-ремесленных центров обычно представляют широкий набор из импортных вещей со всей Европы и даже Азии. Разнятся разве что интерпретации этих находок. Почти все найденные в славянских землях украшения «скандинавского стиля» считаются прямым указанием на присутствие скандинавов. Обычно подобные находки очень любят демонстрировать в качестве указаний на скандинавское культурное влияние и присутствие в славянских землях. Нам же, ввиду этого, хотелось бы обратить внимание на то, что славянскими украшениями Скандинавия наполнена ничуть не меньше.
Карта распространения филигранных славянских украшений в Скандинавии (по Brather, 2001).
Карта распространения капсуловидных капторг (по I. Gabriel, 1991).
Не менее обильно представлена в Скандинавии и керамика балтийских славян.
Карта распространения славянской керамики в Скандинавии (по S.Brather, 2001).
Точнее сказать, славянская керамика в Скандинавии представлена в несравнимо большем количестве. В Скандинавии не было своей местной традиции и технологий изготовления качественной керамики, так что уже в раннем средневековье импорт на более качественные гончарные сосуды из славянских, фризских, франкских и британских земель пользовались здесь большим спросом. Исследование керамики славянской традиции в Скандинавии началось давно, но двигалось не быстро. В первой половине прошлого века находки славянской керамики в Скандинавии приписывали скандинавской традиции. Поэтому немецкие археологи, находя керамику, однотипную находкам из Скандинавии, приписывали её скандинавам. Аргументация была простой и нехитрой, особенно на волне «патриотизма» начиная с 1930 годов – славяне, являясь народом неисторическим, всегда бывшим лишь историческим материалом под руководством германских правителей, не были в состоянии сами достичь такого культурного уровня, а потому та керамика, что покачественней и покрасивее приписывалась скандинавам и древним германцам, а та, что была более примитивной, «оставлялась» славянам. Оказалось, правда, всё совсем наоборот.
Не позднее Х века почти вся южная Скандинавия перешла на славянскую керамику, ввиду неконкурентоспособности местной традиции гончарного ремесла. Очевидно, что поначалу славянская керамика изготавливалась славянскими ремесленниками, работавшими в скандинавских торговых центрах, позже их технологии переняли и сами скандинавы. Поэтому большую часть этой керамики нельзя назвать «славянской» в прямом смысле слова – она изготавливалась в Скандинавии, славянскими в ней были в большинстве случаев лишь происхождение форм. Для обозначения этого типа керамики применяется термин «балтийская керамика» (нем. Ostseeware; англ. Baltic ware). Однако часть её всё же была полностью славянской – привозилась из славянских стран как импорт или изготавливалась, хоть и в Скандинавии, но группами славянских ремесленников, живших замкнутыми общинами и продававшими свой товар скандинавам. О некоторых таких случаях ниже будет сказано подробнее.
Ввиду того, что далеко не всегда есть возможность отличить импорт славянской керамики от её скандинавских имитаций, мы приведём общие карты распространения «балтийской керамики» в Скандинавии, с оговорками или уточнениями в тех случаях, где имеется более детальный вариант. Приведённая выше карта из монографии немецкого археолога С. Братера 2001 года интересна, прежде всего, указаниями на находки славянской керамики в Ютландии – регионе, где влияние славянских гончарных традиций было более скромным из-за близости и хорошего знакомства с ещё более развитой франкской и фризской керамикой. Однако и тут славянская керамика оказывается представленной вполне широко.
Известен и другой импорт из славянских стран в Скандинавию. Карнеоловые «восточные» бусины, центром распространения и местом изготовления которых была Киевская Русь.
Карта распространения карнеоловых бусин (по I. Gabriel, 1991): 1. места находок; 2. места предположительной обработки и экспорта; 3. район наибольшей концентрации находок 9-12 вв.
Известны в Скандинавии шпоры и оковки ножен славянских типов, о чём подробнее ещё будет рассказано ниже.
Распространение шпор.
Распространение оковок ножен славянского типа.
Также пользовался спросом в Скандинавии и овручский шифер, из которого изготавливали пряслица, импортировавшийся сюда также из Киевской Руси.
Карта распространения пряслиц из овручского шифера (I. Gabriel, 1991): 1. места находок; 2. места производства пряслиц из импортированного шифера; 3. места добычи шофера и изготовления пряслиц; 4. район наибольшей концентрации находок 11-12 вв.
Говоря о русских вещах в Скандинавии, стоит упомянуть и о керамических яйцах, так называемых «киевских яйцах» и христианских крестах «русского» или «византийского» типов.
Карта распространения русской христианской символики (S. Brather, 2001): 1. «киевские» писанки; 2. кресты «русского типа».
Как легко убедиться даже по этим довольно устаревшим и не полным картам, славянский импорт в Скандинавии хорошо известен и представлен такими вещами как религиозные символы, детали костюма, женские украшения. Все эти категории находок в археологии принято считать «этническими маркерами», о чём подробнее будет сказано в заключительной части обзора. Также ниже будет представлен более детальный разбор славянских вещей в южной Скандинавии.
Мирные отношения и связи балтийских славян и скандинавов не ограничивались только торговлей. С первых подробных жизнеописаний славянских правителей в хрониках Адама Бременского и Гельмольда бросаются в глаза их близкие династические связи со скандинавами. Особенно это касается христианских ободритских князей. Надпись на рунном камне из Sönder Vissing в Средней Ютландии сообщает о замужестве Тове, дочери ободритского князя Мстивоя, за датским королём Гаральдом Синезубым во второй половине X века. Не исключено, что основой союзнических отношений между вагрийским князем Селибуром и данами в Х веке также мог быть династический союз. По всей видимости, на датской принцессе был женат ободритский князь Удо. Его сын Готшалк позже отправляется в изгнание со своей родины в Данию, где был хорошо принят королевским домом. Вместе с датским королём Кнутом II Готтшальк принимал участие в походах в Англию и Норманнию, а впоследствии женится на Зигрид, дочери короля Свена Эстридсона.
После убийства Готшалка в славянских землях, его сын от Зигрид, будущий ободритский король Генрих, также отправляется в изгнание к своим знатным датским родственникам, откуда через много лет приходит с датским флотом и занимает власть у себя на родине. Саксон Грамматик упоминает, что на сестре датского короля Вальдемара, самого имевшего русские корни и жену, был женат один из сыновей ободритского князя Никлота – Прислав, бывший христианином и потому вынужденный покинуть родину. Возможно, к этой же ободритской династии принадлежала и некая знатная ободритка Астрид, на которой был женат датский король Олаф в XI веке.
В X-XII веках династические связи данов и ободритов выглядят прочной традицией, так что в иных случаях ободритские правители получались данами по происхождению не менее чем на две трети. Однако рассматривать это как «чужеродный элемент» тоже нельзя, так как и сами датские правители временами имели не меньший процент славянской крови в своих жилах. До Х века о династических связях ободритов и скандинавов или данов практически ничего неизвестно, но, судя по частым союзам ободритов и данов, совместно разорявших Саксонию и Нордальбингию в IX-X веках, династические союзы между ними вполне вероятны и в это время, хоть упоминания о них и не сохранились.
При довольно активных торговых и, в некоторых случаях, династических связях балтийских славян и скандинавов, войны между ними были отнюдь не редки. Обычно средневековую историю балтийского региона пытаются преподнести так, будто бы скандинавы занимали лидирующую роль не только в торговле, но и в военном деле. Скандинавские викинги якобы держали в страхе своими постоянными набегами всю Европу, которым население южных берегов не в силах было противостоять. На самом же деле пиратство, грабительские набеги, военные морские походы через всю Балтику и колонизация новых земель, хоть и были в средние века делом обычным, но исключительно со скандинавами связаны не были. Ровно тем же занимались и балтийские славяне, ничуть не реже предпринимавшие военные походы в Скандинавию, чем скандинавы – на юг Балтики. Рассуждая непредвзято, едва ли можно говорить о значительном перевесе сил в этом плане какой-либо из сторон.
О войнах ободритов и данов франкские анналы сообщают, начиная уже с наиболее ранних упоминаний в них обоих народов. В 808 году на ободритов совершает поход датский король Готтфрид. Государство ободритов в то время было весьма сильно, включало в себя, кроме собственно славянских земель, ещё и северные саксонские провинции – Нордальбингию, часть Барденгау и Вигмодию, и имело выход к двум морям. Очевидно не рассчитывая только на собственные силы, Готтфрид заручается поддержкой другого могущественного в то время славянского племенного союза велетов, бывших восточными соседями и старинными врагами ободритов. Так же ему удаётся заручиться поддержкой двух славянских племён, входивших уже собственно в ободритское государство – линонов и смельдингов – поднявших мятеж, перейдя на сторону данов во время их нападения. Подвергнувшимся нападению одновременно с трёх сторон ободритам, тем не менее, удалось нанести войскам противника весьма ощутимый урон.
Готтфрид лишился своих лучших и храбрейших воинов и своего брата…после чего вернулся [в Данию] с большим уроном для своих войск…
Так сообщают франкские анналы о событиях 808 года. Однако взяв с ободритов тогда дань, данам не только не удалось закрепиться в их землях, но и наоборот дальнейшие действия Готтрида прямо говорят об опасениях ответного похода ободритов. Вернувшись в Данию, он первым делом принимается за постройку масштабных оборонительных укреплений по всей полосе своей южной границы с ободритами – от Балтийского побережья до Северного моря.
Масштабная линия укрепления датско-ободритской границы Даневерк (красная линия), строительство которой было начато Готтшальком после войны с ободритами 808 года
(по M. Müller-Wille, 2011).
О том, что какое-либо закрепление в славянских землях данам не представлялось возможным даже после крупной победы 808 года, показывает сам факт разрушения Готтфридом ободритского эмпория Рерик и перевоза оттуда купцов в свой город Хайтабу, который он немногим позже начинает обносить крепостным валом. Основания к этому у него были на самом деле. Очень быстро с помощью своих союзников франков ободриты наводят порядок сначала в своих землях, снова подчинив мятежных смельдингов в 808-809 гг., после чего совершают ответный поход на велетов в том же 809 году. Ещё через 6 лет, в 815 году, союзные войска ободритов и саксонцев, под предводительством посла императора франков совершают поход уже в саму Данию, пройдя всю Ютландию и дойдя до острова Зееланд. Даны в это время прячутся со своим флотом на неком острове, не решаясь вступить в сражение. Это, впрочем, уникальный случай, когда ранний поход славянской армии на данов нашёл отражение в письменных источниках, и то, только лишь потому, что ободриты были в то время ближайшими союзниками франков и проводили общую с франкской империей политику.
Начиная с 817 года ободритско-франкские отношения портятся, переходя в военное противостояние, потому и в источниках о них упоминается с тех пор лишь в контексте славяно-немецких столкновений на континенте, но об отношениях ободритов со скандинавами с тех пор известно не много. В IX веке они нередко предстают как союзники данов в нападениях на саксов. Об отношениях и войнах со скандинавами других славянских племён, находившихся ещё дальше от франков – велетов, поморян или рюгенских славян и вовсе ничего неизвестно. До середины X, а то и XI века, история северо-восточного Мекленбурга и северной Польши практически не отразилась в источниках.
Первые подробные описания земель ободритов, поморян, вильцев и рюгенских славян восходят уже к XI-XII векам – хроникам Адама Бременского, Гельмольда и Саксона Грамматика. Эти источники полны упоминаний славяно-скандинавских войн, причём преподносят их зачастую очень далеко от «общепринятого» сегодня представления о «непобедимых скандинавских викингах» постоянно тревожащих мирных континентальных крестьян и горожан. Вопреки этому, они описывают постоянные нападения славянских пиратов на данов, в результате которых последним становилось небезопасно передвигаться в узких проливах своих же собственных земель и островов. Около 1100 года Саксон описывает нападение славянских пиратов на данов между островами Зееланд и Фальстер. Примерно в это же время нападению пиратов между островами Зееланд и Фюн подвергается датский правитель Кнуд. Нередки были и масштабные военные кампании и походы славян в Ютландию, датские острова и Скандинавию.
Мстя за смерть полабского князя Ратибора, в 1043 году ободриты совершают поход в Ютландию, и, как сообщает Адам Бременский, «разоряя окрестности, дошли до самого Рибе». Поход этот, впрочем, закончился для славян неудачно, сами же датско-ободритские отношения впоследствии были скреплены союзом после возвращения в Мекленбург женившегося перед этим на датской принцессе ободритского князя Готшалка. В 1066 году ободриты под предводительством Крута разрушают Хайтабу. В 1150 году славяне (видимо, рюгенские) совершают нападение на Роскильде. Кольбацкие анналы передают под тем же 1150 годом и славянское нападение на Сконе.
Ещё более далёкий и удачный поход в Скандинавию совершил тёзка полабского Ратироба, Ратибор Поморский в 1135 году, поведя свою армию на один из важнейших норвежских городов Конунгахеллу. Сага о Кнютлингах сообщает, что пришедший к норвежским берегам флот Ратибора составлял 550 кораблей, вмещавших каждый по 44 человека и 2 лошади. Таким образом, через море была переправлена армия в 1100 всадников и около 23 000 воинов. Осадив и разрушив город Конунгахеллу, Ратибор с огромной добычей и множеством норвежских рабов вернулся в свою страну, а «торговый город Конунгахелла» – подводит итог этой истории Снорри Стурлусон – «никогда уже больше не был таким процветающим как прежде».
Подобные сообщения об уводе славянами в рабство жителей Скандинавии отнюдь не редки. В письменных источниках сообщается о присутствии датских рабов во многих значительных славянских городах – в Поморье, Деммине, Мекленбурге. О последнем городе, бывшем столицей ободритов, Гельмольд сообщает более подробно:
Я слышал, что в Микилинбурге в рыночные дни насчитывалось пленных данов до 700 душ и все были выставлены на продажу, лишь бы только хватило покупателей…
Захваченных в ходе славянского военного похода и содержавшихся в Деммине датских рабов, их соотечественникам удалось освободить во время крестового похода на славян. В XII веке славяно-датские войны носили перманентный характер и неоднократно описываются Гельмольдом и Саксоном Грамматиком. И если «симпатии» датского хрониста в этих описаниях ожидаемо на стороне датчан, то немец Гельмольд был далёк от симпатии и к тем, и к другим. Однако, вместе с тем, нельзя не заметить, что приводимая им оценка боеспособности славян и данов очень разнится.
Короли данские, ленивые и распущенные, всегда нетрезвые среди постоянных пиршеств, едва ли когда-нибудь ощущают удары поражений, обрушивающихся на страну…
Такую, не самую лестную характеристику подобрал Гельмольд для датских конунгов. Под «ударами поражений», обрушивающиеся на данов, он подразумевал именно славянские набеги на Данию своего времени, в контексте описания которых и было оставлено процитированное замечание. Мало того, что балтийские славяне не уступают в описаниях Гельмольда скандинавам по военной мощи, он прямым текстом описывает их превосходство над данами. После того, как датский король Вальдемар отказался делиться увезёнными из Арконы сокровищами с Генрихом Львом, последний решил вопрос тем, что приказал зависимым от него в то время ободритам отомстить данам.
Будучи призваны, они [ободриты] сказали: «Мы готовы», — и с радостью повиновались ему, который послал их. И открылись запоры и ворота, которыми раньше было закрыто море, и оно прорвалось, стремясь, затопляя и угрожая разорением многим данским островам и приморским областям. И разбойники опять отстроили свои корабли и заняли богатые острова в земле данской…
…Ибо Дания в большей части своей состоит из островов, которые окружены со всех сторон омывающим их морем, так что данам нелегко обезопасить себя от нападений морских разбойников, потому что здесь имеется много мысов, весьма удобных для устройства славянами себе убежищ. Выходя отсюда тайком, они нападают из своих засад на неосторожных, ибо славяне весьма искусны в устройстве тайных нападений. Поэтому вплоть до недавнего времени этот разбойничий обычай был так у них распространен, что, совершенно пренебрегая выгодами земледелия, они свои всегда готовые к бою руки направляли на морские вылазки, единственную свою надежду, и все свои богатства полагая в кораблях. Но они не затрудняют себя постройкой домов, предпочитая сплетать себе хижины из прутьев, побуждаемые к этому только необходимостью защитить себя от бурь и дождей. И когда бы ни раздался клич военной тревоги, они прячут в ямы все свое, уже раньше очищенное от мякины, зерно и золото, и серебро, и всякие драгоценности. Женщин же и детей укрывают в крепостях или по крайней мере в лесах, так что неприятелю ничего не остается на разграбление, — одни только шалаши, потерю которых они самым легким для себя полагают. Нападения данов они ни во что не ставят, напротив, даже считают удовольствием для себя вступать с ними в рукопашный бой.
Негативную оценку боевого духа и умения ведения войны данов по сравнению со славянами Гельмольда невозможно приписать одному лишь желанию выставить подчинённых своего герцога, мстящих предавшим его данам, или какой-то особой симпатией Гельмольда к славянам. Славян он называет морскими разбойниками и никак не выказывает восхищения их действиями. Однако, описывая Вагрию – край, в котором ему довелось жить и написать свою хронику, он замечал: «не самой худшей является наша вагрская земля, где имеются мужи храбрые и опытные в битвах как с данами, так и со славянами».
О храбрости данов ему, в то же время, не находится что сказать, даже тогда, когда они принимали участие в крестовом походе на славян на стороне немцев – то есть, казалось бы, делали весьма благое и богоугодное, по понятиям посвятившего долгие годы христианизации ободритов Гельмольда, дело. Помощь датского войска осаждавшим ободритскую крепость саксонцам Гельмольд описывает следующим образом:
…Пришло также и войско данов к присоединилось к тем, которые осаждали Дубин, и от этого осада усилилась. В один из этих дней находившиеся в осаде заметили, что войско данов действует вяло, ибо те, которые дома настроены воинственно, вне его обычно трусят; и, совершив внезапную вылазку, они убили многих данов и удобрили землю их трупами.
Сообщения Гельмольда об умении славян воевать с данами и большом их опыте в этом деле подтверждаются и другими источниками. Оценка боеспособности славян и данов у Саксона Грамматика, для которого возвеличивание подвигов датских правителей было одной из целей написания хроники, вполне предсказуемо отличается от не принадлежавшего ни к датской, ни к славянской стороне Гельмольда. Датский историк Пол Гриндер-Хансен, проанализировав упоминания славян в «Деяниях данов» Саксона Грамматика, пришёл к любопытному выводу: при написании обширного труда датским хронистом использовалась концепция повествования, в которой описываемые события не только передавали ход истории, но и передавались так, чтобы подчеркнуть основные идеи автора. Одним из главных мотивов «деяний данов» и истории данов в видении Саксона был мотив противостояния их со славянами. Саксон хоть и старался намеренно унизить славян на фоне данов и представить их более примитивными, в то же время ставил успешность в войнах со славянами критерием величия датских правителей. Те из них, которые, по его мнению, прославились в своё правление, обязательно должны были победить славян, наказать славянских пиратов или отразить их набеги. Слабые же и никчёмные правители отличались тем, что противостоять славянам не могли.1
Понятно, что датский хронист, одним из важных источников которого были исландские саги и эпос, также совершенно очевидно приукрашивавший и воспевавший подвиги правителей и героев, был целиком и полностью на датской стороне в своём повествовании, и приводимые им данные во многих случаях могут отображать только его «патриотическое» видение истории. Однако то, какой представлялась роль славян в датской истории самим данам, насколько войны с ними пронизывали их эпос (так, что мотив победы над славянами стал символом величая и подвига), показывает, какую в действительности роль играли славяне в истории региона. В хронике Саксона сообщается о датско-славянских войнах начиная со времён легендарного короля Фродо, Ярмерика, Эрика Доброго, Гаральда Синезубого, Свена Вилобородого, Магнуса Доброго, Кнута Святого, Олафа Голода, Нильса, Кнута Лаварда и заканчивая победами Вальдемара Великого.
Едва ли не вся история данов представлялась как постоянное противостояние со славянами, достигшими своего апофиоза в середине – второй половине XII века, когда, по словам Саксона, в результате славянских набегов все датские острова кроме Лолланда, выплатившего Рюгену дань, и Фальстера, оказавшего сопротивление, превратились в пустыню. Все поселения восточной Ютландии были оставлены жителями, на острове Фюн оставались лишь немногие жители, а юг и восток острова Зееланд были полностью разорены. Сага о Кнютлингах, повествующая о событиях того же времени, описывает лишь героические деяния датских правителей, не особо распространяясь о том бедственном положении, в котором находилась Дания после славянских войн. Однако косвенно передаёт эту информацию и она, вкладывая её в уста рюгенского посла Дамбора, ведшего переговоры с датским епископом о мире между Рюгеном и Данией во второй половине XII века, как раз после описываемых Саксоном событий. Дамбор держался на переговорах гордо и предложение мира между рюгенскими славянами и данами обосновывал тем, что мир этот выгоден, прежде всего, самой датской стороне. Отказавшись предоставить данам заложников, Дамбор дал датскому архиепископу следующий совет:
Ты молод и не знаешь того, что было раньше; не требуй у нас заложников и не разоряй нашу страну; лучше отправляйся домой и всегда сохраняйте мир с нами, покуда ваши земли не станут столь же хорошо заселены, как наши земли сейчас; многие ваши земли лежат пусты и необитаемы; поэтому для вас лучше мир, а не война.
Таким образом, во время переговоров Дамбор предупредил данов, что рюгенские славяне разорили и привели в полное запустение значительную часть Дании до времён Абсaлона, и готовы сделать это снова, если не прекратятся датские нападения на Рюген. Указание Дамбора на незнание Абсaлоном более ранней ситуации и положения в датских землях крайне любопытно, так как является одним из немногих письменных упоминаний о возможной зависимости части датских земель от Рюгена. Этому, впрочем, есть и прямые свидетельства. Уже упоминалось о выплате дани островом Лолланд рюгенским славянам до правления короля Вальдемара. Жители острова Фальстер в то же время содержали захваченных славянами пленников, что может объясняться не только большой долей славянского населения на этом острове, но и политической зависимостью его от Рюгена в какой-то период.
Это же масштабное разорение Дании рюгенскими славянами в середине XII века запечатлено и в переписке Вальдемара Великого и Абсалона с папой римским, после взятия Арконы, в 1169 году, где в вину жителям Рюгена приводится, что они «были преданы неправедной вере, а идолопоклонству и заблуждению, облагали данью окружавшие их области и беспрерывно нападали на датское королевство и всех своих соседей, принося им великое разорение и угнетая их».2
Славянские походы на датские острова в середине XII века подтверждает и археология. Результатом проводившихся датскими археологами раскопок крепостей Борребьерг и Гулбдборг на острове Лангеланд стал вывод – обе они были разрушены славянами около 1150 года.
Крепости на острове Лангеланд (по J. Skaarup, 2001).
При раскопках первой фазы крепостного вала Борребьерга прямо в крепостной стене были обнаружены останки не менее 14 человек – мужчин, женщин и детей, предположительно оставшиеся лежать убитые в ходе набега в опустевшем городе. Предполагается, что их останки попали в насыпь поспешно восстанавливаемых после разрушения крепости стен городища. Однако просуществовала эта новая крепость очень недолго: за первым нападением последовало второе, после которого город больше никогда уже не восстанавливался. «Разрозненные части скелетов и различных предметов в каменной кладке второй фазы подтверждают ещё одно, ещё более ожесточённое сражение, окончательно предрешившее судьбу небольшого укрепительного сооружения» – подводит итог раскопкам в крепости Борребьерг археолог Й. Скааруп.3 Как и повсюду на датских островах, в крепости была найдена преимущественно «балтийская керамика», по датированным украшениям, принимается её разрушение после 1130 года, предположительно в районе 1150-го.
Разрушение крепости Гульдборг на Лангеланде датируют временем после 1134-го или 1140-го года, кроме украшений, ещё и по найденным в ней монетам. В районе ворот этой крепости было обнаружено большое скопление камней, которыми оборонявшиеся предположительно пытались заблокировать вход, а также большое скопление оружия, личных вещей, костей животных и людей, в числе которых были останки 4 взрослых мужчин, одной пожилой и двух молодых женщин, 5 детей и не идентифицированные кости. Останки убитых находились в слое пожара, так что предполагается поджог крепости в ходе или после её взятия. Ниже этого слоя были найдены ещё два хорошо сохранившихся скелета: мужчины, с наконечником стрелы славянского типа в руке, и 14-летнего подростка, предположительно намеренно здесь захороненные, а также находившаяся поверх передняя часть туловища лошади, в чём археологи подозревают жертвоприношение людей и коня победившими в знак благодарности богам за удачный исход битвы.
Слой пожара в районе ворот крепости Гульдборг (по J. Skaarup, 2001).
«Находки на возвышенности Гульдборг подтверждают нападение славян. Эти данные подтверждают историческую ситуацию середины 12 века» – сообщает Й. Скарупп об этой крепости, продолжая: «Находки из Гульдборга и одновременные находки из Борребьерга дают наглядное представление о тяжёлых условиях жизни, в которых находилось население южной Дании в середине 12 века… Тот факт, что тела убитых защитников крепости остались лежать не погребёнными, может указывать на обезлюживание большей части острова Лангеланд. Выжившие могли быть переправлены через море на рабские рынки на родине победителей, к примеру, в гольштинский Старигард/Ольденбург, расположенный южнее Лангеланда всего в нескольких часах плавания от него… Оба места раскопок на острове Лангеланд определённо подтверждают, что Саксон Грамматик отнюдь не преувеличивал, называя славян бедствием».4
Подтверждающиеся, таким образом, описания Саксона Грамматика и Гельмольда полного разорения датских островов с массовым уводом в рабство местного населения, объясняют то значение, которое даны придавали победоносным походам на славян короля Вальдемара в 1160-х годах. Непосредственно перед приходом его к власти в 1157 году, в ходе славянских войн даны в некоторых своих областях оказались едва ли не на грани физического уничтожения. В силу ряда причин – покорения саксонцами ободритов, принятия христианства Прибиславом, а также предательства рюгенских князей, Вальдемару, при помощи ободритов и поморянам, удалось подчинить сначала Рюген, а позже, с помощью теперь уже зависимых от него рюгенских славян, и Поморье. В то же время, союз данов с саксонцами прекратил и ободритские нападения на Данию, принеся в неё долгожданный мир. Прекращение славянских нападений было для датской истории XII века событием настолько важным, что в могилу Вальдемара была вложена свинцовая плита с надписью:
Hic iacet danorum Rex Waldemarus. Primus sclavorum expugnator. Et dominator. Patrie liberator. Pacis conservator. Qui filius sancti Kanuti rugianos expugnavit et ad fidem christi primus convertit…5
Что в приблизительном переводе значит:
Здесь покоится Вальдемар, король данов, первый победитель и повелитель славян, освободитель родины, хранитель мира, сын Кнуда Святого, победивший рюгенских славян и первым обративший их в христианство…
Однако было бы несправедливо сводить все отношения славян и скандинавов к войнам и вражде. Не менее активны были славяне на Балтике и как торговцы, мирные колонизаторы и переносчики высоких технологий керамического производства, о которых уже упоминалось выше.
Южная Ютландия. Значительное славянское присутствие принимается в одном из самых богатых и значительных торговых поселений Дании и всей Скандинавии раннего средневековья – Хайтабу, где найдена не только славянская керамика и украшения, но и славянские дома и захоронения. Впрочем, учитывая то, что после разрушения датским королём Готтфридом ободритского эмпория Рерик, купцы из Рерика были переселены в Хайтабу, это совсем не удивительно. Кроме самого торгового центра Хайтабу, славянская керамика встречается в обилии в районе залива Шлей, севернее датско-ободритской границы и укреплений Даневерк. Сам Хайтабу был разрушен славянами в 1066 году.
Славянская топонимика и находки в южной Ютландии и Вагрии (по М. Müller-Wille, 2011): 1. славянские и славяно-немецкие топонимы; 2. limes saxoniae; 3. наиболее западные славянские крепости; 4. места находок славянской керамики.
К северу от Хайтабу, на полуострове Гамельгаб, известно два топонима смешанного славяно-датского происхождения: Oster Gurkhöj и Sünder Gorkhye (от славянского «горка»).6 Сопоставляя данные лингвистики с приведенными выше данными археологии и письменными источниками о переселении ободритских купцов Готтфридом из Рерика в Хайтабу, есть все основания говорить не только об общине славянских купцов в этом торговом центре, что было бы делом самим собой разумеющимся, но и о вполне ощутимом славянском присутствии в окружающих его с севера, юга, запада и востока областях. Приведённая карта находок славянской керамики в Скандинавии показывает, что славянское культурное влияние имело место не только в южной, но и в центральной её части.
Острова Лолланд, Фальстер и Мён. Однако, при всём сказанном, ни в какое сравнение не идёт южная Ютландия с датскими островами, где славянское присутствие было настолько значительным, что разумнее говорить о чересполосном заселении некоторых из этих островов славянами и данами, чем о славянских общинах. О присутствии славян на датских островах свидетельствует как археология, так и письменные источники и лингвистика.
Изучение славянской топонимики датских островов началось ещё в начале прошлого века и поначалу встретило сопротивление со стороны датских исследователей. Во второй половине XX века на этот вопрос стали смотреть уже не столь предвзято, а скорее, с интересом. Разные исследователи приводили разное количество славянских топонимов и их анализов. В то время как В. Торндаль в 1963 году приводил лишь около 20 топонимов в польскоязычной статье7, немецкоязычные исследования подходили к вопросу более основательно. Уже в 1938 году вышла статья польского исследователя Станислава Савицки «О лехитских топонимах в южной Дании» в том числе содержащая и разбор библиографии вопроса.8 Наиболее подробным и детальным подобным немецкоязычным исследованием можно назвать уже довольно старую, вышедшую в 1967 году работу Й. Принца «К вопросу о славянских топонимах и личных именах на южно-датских островах».9 Как и прочие авторы, он не ставил перед собой целью подсчитать точное число славянских топонимов на датских островах или хотя бы установить критерии, по которым можно было осуществить такой подсчёт. Трудность подсчёта заключается в том, что нет ясности, как именно считать топонимы.
Зачастую от одного славянского топонима происходило до четырёх смешанных славяно-датских форм. К примеру: северный X, южный Х, западный Х и восточный Х; или большой X и малый X, где X – условный символ для обозначения славянского топонима. При отсутствии установленных для подсчёта критериев, ниже я приведу тот вариант, который был выбран для подсчёта мною и где для вышеописанных случаев, когда один славянский топоним мог образовывать несколько смешанных славяно-датских форм, он считается за один топоним, а не несколько. Топонимы я располагаю не по алфавиту, а по островам. Для удобства под списком славянских топонимов конкретного датского острова приводится и список славянских имён, известных среди жителей данного острова в письменных источниках, и в конце – итоговый подсчёт того и другого для каждого острова. В скобках даны немецкие обозначения для рода названия: (FN) – название местности; (ON) – название населённого пункта; (PN) – личное имя. Список, основанный на исследованиях Й. Принца, я дополняю для удобства несколькими славянскими именами, не замеченными этим исследователем и указанными в 2001 году датским исследователем Б. Йоргенсеном, основывавшемся на работах Ф. Хустеда (1994).10 Такие имена помечены звёздочкой (*).
Фальстер
Топонимика:
1) Benes Agre (FN)
2) Dalgehavus Mark (FN)
3) Daleche Land schiffte (FN)
4) Jerlisse (FN)
5) Smalle Simeser; Brede Simeser (FN)
6) Gorke Hoy (FN)
7) Wommelitze Agre (FN)
8) Jerlitzegaerd (ON)
9) Korselitse (ОN)
Имена:
1) Gnemaer (PN)
2) Cassemirius (PN), этот Казимир жил в XVII веке там же, где в XIII веке был замечен Гнемир (1)
3) Thord Dobic (PN)
4) Dobicsun*(PN)
Итого: 7 названий местности, 2 топонима, 4 личных имени.
Лолланд
Топонимика:
1) Binitze gaard (ОN)
2) Billitse (ON), дома, сл.*белый
3) Binnitse (ON), имение
4) Glukse (ON), дома, дворы
5) Kobelitse (ON), деревня
6) Revitse (ON), дома
7) Trannisse Gard (ON), двор
8) Kuditse (ОN), деревня
9) Tillitse (ON), деревня
10) Vindeby (ON), деревня
11) Vindebygaard, Vindebyskov (ON), имение
12) Vindeholme (ON/FN)
13) Kramnitse (FN/ON), дворы
14) Boris Ager (FN)
15) Boridtz schiffle (FN)
16) Budickis Lundager schiffte (FN)
17) Billitse Holme (FN), острова, сл.*белый
18) Binnitse Mark (FN), область
19) Kortwis (FN)
20) Rydvidse (FN), скалы
21) Kaetweedtz (FN)
Имена:
1) Vendt (PN)
2) Derbor/Dribor (PN)
3) Gnemer (PN)
4) Syborre (PN)
5) Gramele*(PN)
6) Paysik*(PN)
Итого: 11 (13) топонимов, 10 (8) названий местности, 6 личных имён, из которых одно имя на «венд».
Мён
Топонимика:
1) Bouvidtz aggere, Lille Bourvidtzer (FN)
2) Lille Buridtz, Store Buridtz (FN)
3) Nörre Buridtz Börn, Söndre Buridtz Börn (FN)
4) Goltze Höy (FN)
5) Gorke banke (FN)
6) Kampidtze (FN)
7) Lange Kleinidser (FN)
8) Kompelmoße Holm (FN)
9) Krogidtzerne (FN)
10) Koster (ON/FN), деревня и полуостров
11) Busemarke (ON), деревня
12) Busen (ON), деревня
13) Lille Gorker
Имена:
1) Danitslöf (PN)
2) Gnemerus (PN)
Итого: 2 (4) топонимов, 10 (9) названий местности, 1 неясное (Nr.13), 2 личных имени
Говоря о славянских следах на датских островах, нельзя не напомнить и о заимствованиях из славянского в датский. В данном случае особенно любопытно, что одно из этих заимствований встречается только в диалектах островов Фальстер и Лолланд.
Заимствование из славянского в диалекты островов Фальстер и Лолланд (*) и в датский:
kampe sig* < сл. «купаться»
bismer < сл. «безмен»
reje < сл. «рей» (разновидность креветки)
silke < сл. «шёлк»
torv < сл. «торг»
Итого: всего не менее 43 топонимов (ON и FN) и 12 славянских личных имён у жителей ю.-д. островов, заимствования в языке местных жителей.
На Фальстере и Мёне славянские названия местностей преобладают над названиями поселений, на Лолланде их число примерно равно, с небольшим преобладанием топонимики. Также на Лолланде обращает на себя внимание «вендская» топонимика и имена – явление, в Германии характерное для мест, где славяне были меньшинством. Однако в случае Лолланда эти поздние имена и топонимы совсем не могут быть доказательством изначального меньшинства там славян.
Датский исследователь Б. Йоргенсен приводил карту с 38 славянскими топонимами на островах Лолланд, Фальстер и Мён и 14 «вендскими» топонимами на южно-датских островах, указывая, при этом, что всего в Дании известно от 40 до 50 славянских топонимов (без учёта «вендских»). В 2011 году эта же карта была переиздана в более наглядном виде в немецком издании М. Мюллера-Вилле, этот вариант и приводится ниже.
Славянская топонимика южно-датских островов (по M. Müller-Wille, 2011).
Эти данные лингвистики крайне любопытны при сопоставлении их с данными археологии и письменных источников. Как уже замечалось, Саксон Грамматик упоминает случай выплаты Лолландом дани славянам в XII веке, а на острове Фальстер славяне держали рабов, что также может указывать на политическую зависимость жителей острова от Рюгена. Эти данные, в свою очередь, подтверждаются и сообщениями Гельмольда о занятии славянами датских островов в XII веке и переписки Вальдемара с папой римским в 1169 году об обложении рюгенскими славянами данью соседних народов. В данном же случае, можно предложить, что Фальстер и Лолланд были завоёваны и колонизированы рюгенскими славянами в неустановленное время до конца XII века. Чаще всего современными исследователями предлагаются датировки в районе IX-XII веков, до войн Вальдемара. Б. Йоргсен придерживался мнения о восхождения славянской топонимики ещё к довикингскому периоду: «Для датировки славянской топонимики должно быть принято насколько это возможно раннее время, в которому она восходила, другими словами, происхождение этой топонимики произошло в эпоху викингов или даже раньше, в любом случае, ранее позднего средневековья».11
Однако ни одно из мнений о датировке славянской топонимики, к сожалению, нельзя подкрепить какими-либо действительными аргументами кроме «логических» измышлений. Ясно на сей день пока одно: славяне должны были играть в жизни южно-датских островов очень значительную роль. В IX и XII веках они принадлежали Дании, как это следует из описания поездки Вульфстана и по свидетельствам Саксона. В промежуточное время нельзя исключать периодов принадлежности этих островов славянам. Более того, возможной кажется и зависимость этих островов от славян в период ожесточённых войн и разорения Дании середины XII века, непосредственно перед эпохой Вальдемара. Указанные обстоятельства позволяют принять существование на Лолланде и Фальстере такой доли славянского населения, которая определяла внешнюю политику и была лояльна своим славянским соседям, а скорее всего, даже и родственникам, на Рюгене. Недаром перед походами на Рюген Вальдемара едва не дошло до датского похода на «мятежный Фальстер», в чём можно предположить лояльность или поддержку его жителями славян.
Нередкие славянские имена, зафиксированные на этих островах, лишь подтверждают данные топонимики, археологии и славянских заимствований в местные диалекты. С другой стороны, нет оснований предполагать, что носители славянских имён могли происходить от завезённых когда-то в ходе войн пленников или рабов из славянских стран. По крайней мере, три носителя этих имён – Гнемир, Добищун и Пайсик – были представителями знати или высшего сословия. Саксон упоминает «знатного датчанина» Гнемира с острова Фальстер, извещавшего славян о передвижениях датского флота и, видимо, тождественному славянскому посланнику роскильдского епископа Абсалона, также находившегося на Фальстере. Родом с Фальстера, судя по всему, был и славянский переводчик Абсалона.
Несмотря на то, что вопросу славянского языка и присутствия на южно-датских островах уделялось немалое внимание исследователей, вопрос это очень далёк от разрешения. Очевидно, что перед нами – целый пласт датско-славянских отношений, не вошедший в письменные источники, но от того отнюдь не менее реальный. Примечательно и то, что заимствования из славянского в датский все связаны либо с торговлей и роскошью (торг, безмен, шёлк), либо с рыболовством и водой (рей, купаться), в чём можно предположить колонизацию датских островов теми же группами славянского населения, что занимались торговлей, в том числе и с Восточной Европой.
Сами славяне на южно-датских островах, вполне возможно, могли сохраняться вплоть до XVII века, когда впервые были зафиксированы некоторые из топонимов и имён. Любопытно, что в некоторых случаях заметна и прямая связь между именами из грамот и сохранением традиций. Носитель славянского имени Казимир на острове Фальстер в XVII веке, к примеру, известен из того же места, где в XIV веке также был известен носитель славянского имени Гнемир. В других случаях просматривается связь между славянскими названиями населённых пунктов и славянскими именами их жителей.
Осколок керамики типа «Бобцин» и Вейлеби, остров Лолланд (по N.-K. Liebgott, 1978).
Из славянских находок на островах Фальстер, Лолланд и Мён можно отметить славянскую или «балтийскую» керамику, славянские оковки ножен, кости с отверстием, по всей видимости, связанные с магическими ритуалами и принимаемые ввиду большого числа находок у славян на юге Балтики за славянскую традицию, овручский шифер из Киевской Руси.
К сожалению, по причине отсутствия детального анализа находок славянской керамики в Дании лишь в редких случаях исследователи могут говорить о том, какие из находок можно связать с импортом из славянских земель, а какие были произведены на месте, по славянским образцам. Одна из таких мастерских, изготовлявших керамику по славянскому образцу на месте, по всей видимости, находилась в поселении Вейлеби на острове Лолланд, где известен особый подвид «балтийской керамики». Кажется любопытным и замечание датского археолога Вандрупа Мартенса о том, что находимая на данных южно-датских островах «балтийская керамика» в общем отличается от таковой из северо-западной датской области Сконе тем, что своими формами ещё ближе к собственно славянской с южного берега Балтики, в чем, очевидно, проявляется влияние гораздо более обширного славянского компонента и, как следствие, лучшее сохранение славянских традиций, как и более тесные связи с южнобалтийской родиной.12
Славянские находки с Фальстера (по K.L. Poulsen, 2001).
Со славянами связывают также судостроительную верфь в Фрибрёде на севере Фальстера, где для судостроительства применялась технология скрепления планок деревянными дюбелями, как считается, бывшая характерной для славян.13 Само название этого места также славянского происхождения (от сл. «при броде»). Однако такое мнение разделяют не все датские и немецкие археологи, о чём подробнее ещё будет сказано.
Зеландия, Фюн, Лангеланд и маленькие западно-датские острова. В то время, как на Лолланде, Фальстере и Мёне отмечается широкая известность славянской топонимики, в совокупности со славянскими именами жителей островов и археологией, указывающая на то, что, по крайней мере, в некоторых частях островов в какие-то временные периоды славянский язык преобладал, а сами славяне определяли внешнюю политику, на соседних с ними островах ситуация несколько иная.
«Балтийская» керамика из Педерсборга, остров Зееланд (по N.-K. Liebgott, 1978).
«Балтийская» керамика из Нэстьед, остров Зееланд (по N.-K. Liebgott, 1978).
На острове Зееланд известен всего один славянский топоним – Bildtze (FN). Славянское происхождение также имеет название маленьких южно-датских островов Kraßerne Schiffte. Й. Принц подозревал славянское происхождение в следующих топонимах, хотя и не был в нём уверен:
1) Engelitzer Agre
2) Nörre leditz schifft
3) Sortelidtz schiffte
Однако, несмотря на небольшое число собственно славянской топонимики, на славянское присутствие здесь указывает многочисленная «вендская» топонимика, включающая в себя основу «венд» – германское обозначение славян. Такая топонимика германского, а не славянского происхождения, но она прямо указывает на поселения славян среди преимущественно датских земель.
«Вендская» топонимика южно-датских островов (по B. Jorgensen, 2001).
Любопытно, что в некоторых случаях данные лингвистики подтверждает археология. К примеру, поселение Виндеби (1 на карте) на острове Фюн расположено прямо напротив города Свендборг, в котором помимо прочего был найден небольшой четырёхголовый идол – традиция, не имеющая аналогий в Скандинавии, но хорошо известная и бывшая даже специфической славянской чертой, особенно, у балтийских славян.14
Идол из Свендборга и параллели среди находок других славянских идолов (по H.M. Jansen, 1998): 1. идол из Свендборга; 2. збручский идол; 3. идол из поморского Волина.
То же можно сказать и о поселении Виндебоде на острове Зееланд, одного из наиболее значительных датских городов Роскильде, где были найдены многочисленные славянские артефакты. Как сообщает датский археолог М. Наум: «Черепки намеренно разбитой «балтийской керамики» были найдены среди погребений в раннесредневековой церкви Святого Иакова в Роскильде. Разбитые черепки керамики были обнаружены, в основном, в черном наполнении около 61 могил одиннадцатого века или в промежутках между погребениями. Интересно, что церковь расположена в части города, в средние века называвшейся «Vindebode», что можно перевести как «славянские хижины» или «славянское поселение». Название поселения, так же как и элементы обнаруженной в культурных слоях материальной культуры, производят впечатление славянского населения этой части Роскильде. Таким образом, традиция порчи керамики и оставление осколков в захоронениях могут быть связаны с погребальным обрядом проживавших в Виндебоде славянских поселенцев».15
Церковь Св. Иакова в Роскильде (по M. Andersen, 2001).
Эта церковь Св. Иакова, в находках из которой подозревают указания на славянский погребальный обряд, находилась в районе Роскильде, называемом данами «славянским поселением», бывшим в позднем средневековье значительным торговым центром.
Исторический Роскильде. Поселение Виндебоде находилось в районе церкви Св. Иакова
(по M. Andersen, 2001).
При раскопках этого района были обнаружены остатки столбов с плетёной конструкцией между ними, в чём, по мнению археологов, стоит видеть не защитное сооружение, а разграничивавший торговый центр на «славянскую» и «датскую» части забор. В Роскильде изготавливалась особенная разновидность «балтийской керамики», кроме того, здесь найдено более 20 оковок ножен славянского типа. Тот факт, что большинство этих находок приходится на Виндебоде, подтверждает связь этих предметов со славянами.
Славянские оковки ножен из Роскильде (по M. Andersen, 2001).
Кроме тесных связей с балтийскими славянами и очевидном их поселении в Роскильде, некоторые находки из города обнаруживают связь и с Киевской Русью:
Найденная в Виндебоде серьга, предположительно из Киевской Руси.
Найденный в Виндебоде крест «византийского типа», предположительно изготовленный на месте по древнерусскому прототипу (по M. Andersen, 2001).
Брактеат, имитирующий византийскую монету, из Роскильде (по M. Andersen, 2001).
Бронзовый амулет в виде коня, предположительно из Киевской Руси, найденный в Veddelev, Роскильде (по M. Andersen, 2001).
Любопытно, что импорт из Киевской Руси – редкая вещь в Дании, как отмечает датский археолог М. Андерсен – в Роскильде оказывается напрямую связан с торговым поселением балтийских славян. Две первые вещи были найдены в Виндебоде, а две других, хоть и за его пределами, но представляли собой очень характерные имитации. К примеру, во время раскопок в одной из важных крепостей ободритов Добин, существовавшей в те же X-XII века, что и Роскильде, было установлено, что подвески из местных имитаций восточных, датских и византийских монет, были весьма популярны у ободритской знати того времени, что позволяет увидеть в этих вещах связь.16
Подвески-имитации византийских монет из ободритской крепости Добин.
То же можно предположить и для креста, имевшего характерную для восточнославянских земель форму, но одновременно украшенного необычными изображениями, по предположению М. Андерсена, бывшими «изображениями святых или апостолов, по изображениям которых отчётливо видно, что ремесленником, изготовившим крест был дан, неверно понявший смысл оригинала, и изобразившего ряд скорее смешных фигур».17
Мы же хотели бы обратить внимание на то, что символика изображений «скорее смешных фигур» с православного креста из Роскильде имеет прямые аналогии в религиозном искусстве балтийских славян, причём как раз среди металлических изделий. Сама символика четырёх ликов по сторонам света была одним из основных религиозных символов балтийских славян и известна по находках и описаниям из Волина и Рюгена. Кроме уже приводившихся четырёхголовых идолов, хотелось бы обратить внимание на похожую крестообразную находку из Волина, также украшенную четырьмя ликами, схематическое изображение которых, в свою очередь, очень схоже с роскильдским крестом. Стилистически схожие изображения найдены на деталях запонок на Арконе. Изображение в центре роскильдского креста со странно большим открытым ртом с зубами можно сравнить с изображением на найденной в вагрийском Старигарде оковке ножен, предположительно изображавшей славянских богов и мироустройство. В верхней части её находилась фигура, связываемая с божеством «верхнего мира», по центру были изображения людей и зверей, а внизу, в «нижнем» мире, было помещено схожее изображение божества с открытым зубастым ртом. Сравнивая этот оклад с реконструируемой картиной славянского пантеона и мифологии, можно предположить, что нижнее божество было Велесом или Чернобогом, хозяином загробного мира, в то время как верхняя фигура изображала верховного небесного бога – Перуна или Свентовита.
Проводя стилистические параллели, нельзя не отметить сходство в композиции со збручским идолом, в верхнем ярусе которого было 4 предположительно божественных фигуры, а внизу – одна, также с открытым ртом. В этом плане роскильдский крест как бы представляет «вид сверху» на композицию збручского идола, и можно предположить, что 4 лика по сторонам могли обозначать 4 лика Свентовита или Перуна, а зубастая фигура в середине – Велеса или Чернобога, находящегося в центре в подземном мире.
Такой симбиоз православной формы креста и языческих символов мог быть вполне обычным делом для X-XII веков, учитывая то, что двоеверие хорошо известно и много позднее этого времени. К тому же, крест найден, с одной стороны, далеко от Киевской Руси, но очень близко к поселению балтийских славян-язычников в Виндебоде и на Рюгене. Влияние арконского храма Свентовита на датские христианские земли в то время подтверждается словами Саксона Грамматика, укорявшего датского короля Свена за то, что последний, будучи христианином, отправлял дары Свентовиту на Аркону. Схожую ситуацию, когда номинально считавшийся христианином купец одновременно мог более доверять языческим богам и рюгенскому оракулу, в результате чего и позаботился о нанесении на крест дополнительных обережных языческих символов, вполне можно предположить в случае этой находки. Также можно указать на сходство бронзовой фигурки коня с циркулярным орнаментом не только с восточноевропейскими находками, но и привести ближайшие параллели из земель балтийских славян.
Находки маленьких бронзовых фигурок коней в землях балтийских славян.
Здесь же более интересно, что связь и торговля Роскильде с Киевской Русью, похоже, могла осуществляться через посредство балтийских славян. В подтверждение можно ещё раз обратить внимание и на датские заимствования из славянского – шёлк (товар, привозившийся с востока, Руси), торг, безмен (указания на торговлю) и рея. Любопытно, что ближайшие формы заимствованным в датский язык словам «безмен» и «рея» – именно русские, а не просто общеславянские. Вполне вероятно, что приплывавшие из Руси купцы могли останавливаться в Роскильде в поселении балтийских славян Виндебоде или же импорт из Киевской Руси привозили сами балтийские славяне.
Кроме уже указанных славянских следов в Роскильде, сохранились и упоминания в письменных источниках славянских походов на этот город. Саксон Грамматик сообщает, как в 1150 году Ведеманд возглавил оборону города от славянских пиратов и приказал обнести Роскильде крепостным валом и рвом. Славянам, совершившим в 1150 году поход на Роскильде, впрочем, не удалось взять сам город.
Сконе. Не менее ощутимое славянское присутствие и в принадлежавшей Дании области Сконе на юго-западе Скандинавского полуострова (современная Швеция). Заметная концентрация «балтийской керамики» в Сконе известна из Лёддекёпинге, Боргеби, Лунда, Дальби, Мёллехольмена, Эрсьё, Истада и Бьёреьё. Все эти населённые пункты расположены неподалёку друг от друга в южной части Сконе, что позволяет рассматривать это явление в совокупности.
Некоторые места находок «балтийской» керамики в Сконе (по V. Martens, 2001).
Славянскую или «балтийскую керамику» находят в Сконе повсеместно и в огромных количествах, так что она с большим отрывом преобладает над прочими типами, в том числе и местными скандинавскими, которых, чем дальше на север, встречается всё больше. Как замечает В. Мартенс: «Балтийская керамика известна практически из всех археологически исследованных мест в Сконе: из городов, деревень и других мест находок всей «викингской эпохи» и раннего средневековья. В расположенных вдали от моря поселениях также встречается и более грубый тип керамики очень плохого качества – так называемая местная традиция керамики викингской эпохи».18 В ещё одном важном датском городе, Лунде, славянская керамика составляет более 90% находок в наиболее древних и до 70% в поздних слоях, а местная «викингская» не встречается и вовсе. Исследователи, однако, связывают её не с импортом из славянских земель, а предполагают изготовление её в Сконе по славянским образцам. Очевидно, что навыки изготовления качественной керамики славянского типа были занесены сюда славянскими поселенцами с юга Балтики, так как именно в Мекленбурге встречаются прототипы находимых в Сконе форм. В качестве такой славянской колонии в Сконе можно назвать островное поселение в Мёллехольмене, наряду соседним поселением Хёкён, являющимися пока что единственными, напрямую связываемыми со славянскими колониями в Сконе.
Островные славянские поселения Мёлленхольмен и Хёкён на юге Сконе (по R. Kelm, 2000).
В пользу этого свидетельствует не только само характерное для славян южной Балтики островное расположение поселения, но и сам спектр находок. Вся обнаруженная здесь керамика принадлежала к славянским типам: Випперов (41,9%), Тетеров (14,1%), Вардер (14,1%), Бобцин (15,9%), Менкендорф (11%), Гарц (2,6%) и Фрезендорф (0,4%).
Керамика из Мёлленхольмена (по V. Martens, 2001).
Непосредственный импорт археологи связывают лишь с одним славянским сосудом из Мёллехольмена, отличавшимся отделкой и составом глины, для других же предполагается местное изготовление. Однако сосуды из Мёлленхольмена в то же время несколько отличаются формой краёв от прочих сконских имитаций славянской керамики и ближе к южнобалтийским прототипам, на основании чего принимается, что первые славянские поселенцы привезли с родины славянские сосуды, по примеру которых и стали изготавливать керамику уже в Сконе. Поселение в Мёлленхофене датируется 11 веком, приблизительно тем же периодом, когда славянская керамика доминировала в Лунде. Кроме того, о связи жителей Мёлленхольмена со славянами говорят и другие находки из поселения – пряжка ремня и саксонский пфенниг, какие были в то время в повсеместном употреблении среди славян южной Балтики.
Пряжка ремня и саксонский пфенниг из Мёлленхольмена (по V. Martens, 2001).
Ближайшие параллели пряжке ремня археологи находят в центральной Польше, однако, предполагают изготовление его в Киевской Руси. Примечательно, что колонии балтийских славян в Скандинавии зачастую выказывают близкую связь этих колонистов с Киевской Русью и, очевидно, указывают на то, что колонизация Скандинавии осуществлялась группами балтийских славян, поддерживавших активные связи с Русью и часто плававших в Восточную Европу. По аналогиям типов керамики археолог Р. Кельм связывал основание поселений в Мёлленхольмене и Хёкёне со славянскими колонистами из северо-восточного Мекленбурга, устья Одры: «Комплекс Мёлленхольмен-Хёкён, имевший исключительное положение среди археологически известных одновременных с ними местных поселений по материалу находок и расположению на местности, по всей видимости, указывает на более или менее однородную часть славянского населения. Переселение этой группы северо-западнославянских поселенцев, вероятно происходивших из приграничного региона вильцев и поморян в устье Одры, можно датировать второй четвертью 11 века».19
Кроме указанных на приведённой выше карте мест, находки славянской керамики известны в Сконе и в других местах, к примеру, в крепости Треллеборг.
Керамика типа «Менкендорф» из крепости Треллеборг (по N.-K. Liebgott, 1978).
Борнхольм. На острове Борнхольм, расположенном к западу от Рюгена, славянская колонизация имела ещё более впечатляющие размахи, чем на Сконе. Она прослеживается тут по полному набору археологических находок: керамике, височным кольцам, славянским оковкам ножен и др., соотносимых со славянской культурой вещами, чему в 2008 году датский археолог Магдалена Наум посвятила целую книгу «Славянская миграция и заселение на острове Борнхольм в раннем средневековье», вышедшую отдельным томом лундской серии археологических исследований, и ставшую одной из немногих, где о славянской колонизации датских островов говориться уверено и напрямую.
Анализируя многочисленный материал из поселений и погребений, исследовательница приходит к выводу: «Славянская миграция на Борнхольм могла носить как спланированный, так и принудительный характер…Некоторые переселенцы могли быть связаны с правящим классом, быть купцами или воинами, другие же были имевшими определённые навыки в ремесле крестьянами, мужчинами и женщинами. Некоторые из них могли уже иметь представление об острове на острове, на основании того, что они слышали и видели. Для других же, особенно для тех, переселение которых имело принудительный характер, это переселение могло стать печальным опытом переездом от семьи и родного дома в незнакомые края».20
Однако если о причинах и обстоятельствах славянского заселения Борнхольма, ввиду отсутствия письменных свидетельств того времени, могут быть лишь крайне предположительные выводы, одно остаётся ясным – колонизация эта носила весьма широкие масштабы. Находки керамики исчисляются многими сотнями экземпляров, оковок ножей и височных колец – многими десятками.
Места находок «балтийской» керамики на Борнхольме (по M. Naum, 2008).
Данные по находкам «балтийской керамики» на Борнхольме, славянские прототипы этой керамики и общее число находок – 628 (по M. Naum, 2008).
По спектру распространения славянских типов керамики Борнхольм более всего походит на западнославянские города и поселения Западного Поморья, региона устья Одры. Потому, как и для Сконе эту область можно предположить как вероятную прародину колонизировавших Борнхольм славян.
Доли керамики разных славянских типов в южнобалтийских городах и Борнхольме (по M. Naum, 2008).
Карта мест находок височных колец на Борнхольме (по M. Naum, 2008).
Некоторые из найденных на Борнхольме западнославянских височных колец с указанием мест находки (по M. Naum, 2008).
Места находок оковок ножен славянского типа на Борнхольме (по M. Naum, 2008).
Некоторые из типов оковок ножен с Борнхольма (по M. Naum, 2008).
Типы славянских оковок ножен, места их находок на Борнхольме и общее их число – 69
(по M. Naum, 2008).
Нередки здесь и славянские погребения, представленные трупоположениями со славянским инвентарём. Как замечает М. Наум: «Исследования ритуалов или, вернее, материальных остатков ритуалов, дают представление о двух пересекающихся процессах, в разной степени оказывавших влияние на социальную, политическую и культурную среду раннесредневекового Борнхольма. Одним из них была славянская миграция или группы славян, поселявшихся на острове, другой было укрепление связей и контроль острова Датским королевством, осуществлявшихся посредством христианизации, нового административного деления и изменения структур власти».21
Наличие богатого инвентаря в уже, по всей видимости, христианских погребениях в гробах, во множестве найденных на Борнхольме, не имеют аналогов в местных скандинавских традициях, но широко известны у славян юга Балтики, из-за чего погребения эти и связывают со славянами. Такие погребения известны из нескольких борнхольмских кладбищ и представлены там в большом числе (более 62%). Сам инвентарь также славянского происхождения или традиции – уже упомянутые выше оковки ножей, височные кольца и «балтийская керамика».
Захоронения с нетипично богатым инвентарём в Мункегард, Борнхольм (по M. Naum, 2008).
Славянские бусины из захоронений в Грёдбигард, Борнхольм (по M. Naum, 2008).
Височные кольца и бусины из захоронений в Грёдбигард, Борнхольм (по M. Naum, 2008).
Однако славянская и даже «вендская» топонимика здесь неизвестна, чему, по всей видимости, ещё предстоит найти объяснение. Можно отметить и большое число находок кладов на Борнхольме, многие из которых были оставлены в славянских горшках.
Карта находок кладов и захоронений на Борнхольме (по M. Naum, 2008).
Помимо того, что многие борнхольмские клады оставлены в посуде славянского типа, нередки и находки в них славянских украшений.
Славянские украшения из найденного на Борнхольме клада (по M. Naum, 2008).
Клад 11 века в «балтийской керамике» с острова Борнхольм (по N.-K. Liebgott, 1978).
Остров расположен практически в центре моря между Скандинавией и Поморьем и лежал как раз посередине морского торгового пути из южной Балтики в Киевскую Русь. Большая концентрация кладов, как и следы славянских переселенцев, сконцентрированы в одних и тех же местах, что позволяет предположить связь между славянскими поселенцами острова и торговлей. Возможно, славянская колонизация Борнхольма была связана с обеспечением остановок купцов в их пути на восток и с востока или же напротив с пиратскими нападениями на проплывавших по этому торговому пути купцов. Так или иначе, можно предположить заинтересованность славян в контроле на Борнхольмом именно для контроля торговых путем между южной Балтикой, Русью и Скандинавией. Наиболее активным торговым регионом, с наибольшей концентрацией торговых центров, импорта и кладов в балтийскославянских землях было устье Одры, так что сходство спектра борнхольмской керамики с типами керамики этого региона выглядит вполне естественным. С другой стороны, многое говорит, что посредниками в торговле и контроле этого участка южной Балтики до 12 века были не сами поморяне, а рюгенские славяне.
Карты находок славянских оковок ножен и височных колец (сверху) и гирек, указывающих на торговлю (внизу) на острове Борнхольм (по M. Naum, 2008).
Такая же ситуация наблюдается и на другом, расположенном в центре Балтики острове Готланд, бывшем пристанищем пиратов, где также известна ещё большая концентрация кладов и славянские находки. И то и другое отчётливо показывает активность балтийских славян в торговле с восточной Европой и их далеко не подчинённую, а напротив, самую активную роль и контроль над участками и остановками на этом торговом пути.
К сожалению, письменные источники также не запечатлели этого важного для понимания истории региона эпизода славяно-скандинавских отношений. Из связей острова с балтийскими славянами можно привести лишь очень поздний поход рюгенского князя Яромара II на Борнхольм в 1259 году по просьбе лундского епископа, и разрушения им там крепости короля Кристофа Лиллеборг.
Швеция. Славянское присутствие на этих землях будет рассмотрено менее подробно, но вовсе не потому, что там его не было, а лишь потому, что материала по этому вопросу у меня на данный момент пока меньше, к тому же целью статьи ставился не полный анализ славянских следов, а лишь ознакомительный обзор. Кроме славянских находок в юго-западной части современной Швеции, на которые уже было указано в разделе об области Сконе, можно отметить и славянское присутствие в Бирке. Адам Бременский упоминает присутствие славян в этом шведском торговом центре в 11 веке, сообщая, что
…Жители Бирки часто подвергаются нападениям пиратов, которых там великое множество… В это место, поскольку оно является наиболее безопасным в приморских районах Швеции, имеют обыкновение регулярно съезжаться по различным торговым надобностям все суда данов или норманнов, а также славян и самбов; бывают там и другие народы Скифии.
Археология вполне это подтверждает, кроме приведённых выше карт с находками многочисленных славянских вещей в Бирке, можно привести сообщение немецкого археолога Й. Херрманна о присутствии в Бирке курганов славянского рюгенского типа.22
Славянская керамика в обилии известна как в Швеции, так и немного реже – в Норвегии.
Распространение «балтийской керамики» в Скандинавии.
Находки «балтийской керамики» известны в незначительных количествах и из других мест Скандинавии. Буквами А, В, С отмечены региональные особенности. А) В восточной Дании и на острове Готланд традиция местной скандинавской керамики позднего железного века прекратилась с переходом на «балтийскую керамику» в первой половине 11 века. В) В северном Халланде, Смоланде, Вестергётланде и Эстергётланде местная гончарная традиция продолжалась и после появления «балтийской керамики». С) В восточной части долины Меларен «балтийская керамика» занимала центральное положение, в то время как значительная часть местной керамики позднего железного века продолжала здесь изготавливаться (по M. Roslund, 2007).
Места находок «балтийской керамики» в Швеции (по M. Roslund, 2007).
Находки «балтийской керамики» в долине Меларен в Швеции: а) места находок «балтийской керамики» вместе с местной керамикой позднего железного века; b) места находок исключительно местной керамики позднего железного века (по M. Roslund, 2007).
Кроме «балтийской» керамики в Швеции нередки и находки керамики из Киевской Руси, по аналогам из северо-западных областей которых в Швеции со временем начали изготавливать дубликаты. Поздний рубеж датировки балтийско-славянской керамики обычно принимается концом 12 века, хотя в некоторых областях Мекленбурга и на острове Рюген её изготавливали ещё и в 13 веке. Находки керамики из Киевской Руси датируют периодом 1000-1300 гг.
Славянская керамика ладожского типа из долины Меларен и Бирки (по M. Roslund, 2007).
Находки керамики из Киевской Руси в Швеции. a) надёжные находки; b) ненадёжные находки
(по M. Roslund, 2007).
в активности славян и скандинавов на Балтике и их интерпретаций
Славянское присутствие на датских островах впечатляет. Из приведённой выше информации может сложиться впечатление, что многие из этих островов, в первую очередь, Лолланд, Фальстер, Мён и Борнхольм, и вовсе были славянскими, а другие, такие как Зееланд, Лолланд или юг области Сконе – населены славянами и скандинавами черезполосно. И тут перед исследователем встаёт вопрос, насколько правомерно был бы такой вывод. Кажется, все «юридические» основания для такого мнения имеются, но ведь мы не в суде, где всё решает точность формулировок, а всего лишь хотим выяснить, как было на самом деле. Можно ли на основании этого переписывать историю и менять карты, ранее изображавшие эти области, как чисто датские? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно сначала определиться, насколько вообще археология, при отсутствии письменных источников, может решать подобные проблемы.
Затрагивая тему славянского присутствия в Скандинавии, прежде всего, стоит рассмотреть так называемые «надёжные указатели на этническую принадлежность», общепринятые в археологии. Такими «этническими маркерами», находка которых приравнивается к доказательству присутствия этноса в данном месте, а не просто вещи, изготовленной в другой стране, традиционно принимаются детали костюма: женские украшения, металлические детали ремней, оковки ножен, а также религиозные символы и погребальный обряд.
Считается, что люди в те времена придерживались крайне консервативных взглядов на костюм, так что надеть скандинавский наряд славянке бы не подобало, как и славянский – скандинавке. С другой стороны, принимается, что женщины не были в раннем средневековье среди торговцев или воинов, поэтому детали женского костюма, находимые в чужих землях, указывают на проживание здесь чужеземцев семьями, то есть, на их колонии. Однако такой подход не учитывает другое широко распространённое и хорошо подтвержденное источниками явление того времени – работорговля, увод женщин и мужчин во время набегов, а также и мирных межнациональных браков. В результате того и другого, можно предполагать, что люди оказывались в чужих землях в своих «национальных костюмах» и поселялись в семьях или поселениях так, что археология не смогла бы отличить их от «колонистов». Кроме того, красивые ювелирные украшения, особенно из драгоценного металла, совершенно независимо от происхождения их «стиля», всегда были предметом торга и военной добычи, о чём недвусмысленно говорят находки многочисленных славянских украшений в скандинавских кладах и торговых центрах, а скандинавских фибул, в свою очередь – в славянских торговых центрах и кладах.
Письменные источники совершенно однозначно подтверждают, что импортные, редкие и «диковинные» вещи были очень желанным и хорошо продаваемым товаром в раннем средневековье, точно так же как и сейчас. Достаточно вспомнить слова Адама Бременского, о богатом славянском торговом городе Юмна, который был «богат товарами всех северных народов, нет ни одной диковинки, которой там не было бы». Кому же продавали свои «диковинки» северные народы, если принимается, что один этнос в силу своей консервативности не мог поддаваться влиянию чужеземной моды? Такая же ситуация были и в обратном направлении, к примеру, в «Саге о Ньяльсе» сообщается о том, как король Гаральд одарил Гуннара королевским облачением, в числе которого была «русская шапка».
«Русская шапка», таким образом, не только могла носиться скандинавами, но, более того, носить такую шапку считалось за великую честь – она была символом королевской власти! Однако для археолога находка «русской шапки» в Скандинавии должна была бы указывать на прямое присутствие в этом месте русского, как и находка скандинавской «диковинной вещи» в славянских землях – на скандинава. Совершенно очевидно, что подобные «негласные договорённости» о «надёжных этнических маркерах» в археологии на самом деле могут не иметь с реальной историей вообще ничего общего.
Смыслом дальней торговли был привоз импорта из дальних стран – этот факт настолько очевиден, что странным кажется даже обращение внимания на этот вопрос. Спрос на импорт, в свою очередь, говорит о востребованности чужеземных «диковинных» вещей среди населения, способного эти вещи себе позволить. Сама дальняя торговля в то же время подразумевала нахождение общин иностранных купцов в торговых центрах – понятно, что совершившие порой многодневные, а то и многонедельные плавания купцы не отправлялись восвояси в тот же день, а некоторые из них могли и оставаться на «зимовку», когда плавания становились невозможными в силу погодных условий, или же оставлять своих людей в торговых центрах для постоянного проживания, сбыта товара, ухода за складами и пр. Потому находки чужеземных вещей, особенно в торговых центрах, могут указывать в равной степени как на присутствие здесь чужеземцев, так и просто на проникновение в такие места чужеземной моды. Достоверно определить эту тонкую границу на основании одного археологического материала невозможно.
Проблема же раннесредневековой истории Северной Европы заключается в отсутствии письменных упоминаний порой о целых веках до принятия христианства, так что история народа начинает писаться археологами. Такая ситуация, к примеру, сложилась после Второй мировой войны в восточной Германии, где бурное развитие археологии привело к тому, что абсолютное большинство того, что написано о балтийских славянах, написано археологами и представляет порой более «историю вещей», чем историю народов.
Нельзя не упомянуть и о разнице в интерпретации находок в Скандинавии и на юге Балтики. Несмотря на огромный археологический и немалый лингвистический материал, скандинавские исследователи далеко не спешат заселять Скандинавию славянами или вести речь о значительном славянском влиянии на историю Скандинавии. Славянские женские украшения из скандинавских кладов – те самые, что принимаются как «надёжный определитель этноса», к примеру, считают просто импортом. Керамику, столь явно восходящую к славянским традициям и в огромных количествах находимую по всей Скандинавии, «политкорректно» называют не славянской, а «балтийской».
Как замечал в 2001 году шведский археолог Вандруп Мартенс: «Среди археологических находок в Сконе связи между славянами и данами наиболее выразительно представляются в невероятных массах керамики, называемой «балтийской керамикой». Эта группа находок, спектр типов которой базируется на позднеславянской традиции южной Балтики. Этот тип керамики в Скандинавии называли также «славянским», «славоидным» или «позднеславянским» – этническими наименованиями, подчёркивающими тесную связь с южной Балтикой. В системе классификации Дагмар Селлинг, применяющейся в Швеции с 1955 по сегодняшний день, эту керамику называют нейтральным названием «керамика AII». Термин «балтийская керамика» был впервые введён в оборот в 1959 году Вольфгангом Хюбнером, по результатам его исследований в Хаитабу. Так как термин «балтийская керамика» не связан с этносами, а более подчёркивает область распространения, мы отдаём ему предпочтение. Менее подходят термины «вендская керамика», также как и применяемые Эвальдом Шульдтом и Торстеном Кемпке наименования типов керамики по местам находок в славянских землях».23
В последнем предложении речь идёт о применяемых в немецкой литературе терминах «менкендорфская», «фрезендорфская», «фельдбергская», «тетеровская» керамика и др. Таким образом, археологи из скандинавских стран напрямую заявляют о невозможности прямой связи «славянской» керамики в Скандинавии со славянами, так как в большинстве случаев она изготавливалась на месте по славянским прототипам и была, таким образом, местной традицией.
То же самое можно сказать и о «религиозных символах». Выше была приведена карта с находками «православных» символов – керамических яиц-писанок и крестов «византийской» формы – на основании которых Готланд вполне можно было бы признать «православным». Думаю, не надо объяснять, что такого не случилось. То же можно заметить и о находке «русского» креста в Лунде, где археолог не только не счёл этот религиозный символ однозначным указанием на присутствие русских, но и предположил о том, что крест был изготовлен местными германскими ремесленниками.
Совершенно иная ситуация на юге Балтики, где в любом скандинавском украшении и осколке керамики видят скандинавское присутствие, а в скоплении этих вещей в количестве одного-двух десятков в торговом центре речь ведётся уже о «значительной доле скандинавского населения» или скандинавской колонии, в то время когда находки многих сотен таких же вещей в Скандинавии ещё никому ни о чём не говорят. Приведём лишь несколько примеров.
В раскопанном в 1960-1970-х годах торгово-ремесленном центре возле деревни Менцлин на реке Пене, недалеко от впадения её в Балтийское море, помимо прочего, было найдено несколько трапецевидных подвесок и одна подвеска в форме секиры, о которых немецкий археолог У. Шокнехт в своей монографии о раскопках в Менцлине писал следуещее: «Во время раскопок [в Менцлине] на поверхности были сделаны многочисленные находки, указывающие на культ Тора. И хотя среди найденного материала не было типичных широко распространённых молоточков Тора в своей простейшей форме или украшенных обильным филигранным или зернистым орнаментом, находки эти всё же, несомненно, принадлежат к описанной выше группе».24
Вещи из Менцлина, выдаваемые за «молоточки Тора» и «несомненное указание на культ Тора».
И где же здесь молоточки, может задаться вопросом читатель? Однако для этого было готово объяснение, к примеру, для находки под номером 2 на приведённой выше иллюстрации: «В 1938 году на поверхности было найдено маленькое железное кольцо с двумя подвесками (каталог находок 2, номер 2, илл. 22). В этой вещи можно признать настоящее кольцо для молоточков Тора. В университетской коллекции Грайфсвальда это кольцо, воспроизведённое Й. Жаком (J. Žak, 1963, илл. 18, 2), найти не удалось. Но всё же, имеется одно маленькое железное кольцо, которое с большой долей вероятности можно интерпретировать как кольцо для молоточков Тора (каталог находок 32, номер 8, илл. 35). Однако подвески на нём отсутствуют, так что кольцо приводится вместе с другими железными кольцами».25
Другими словами, в университетском архиве города Грайфсвальд имеется некое, найденное в Менцлине, железное кольцо без подвесок, для которого археолог предполагает, что на нём когда-то могли быть подвески. Подвески эти, в свою очередь, по его предположению, могли быть молоточками Тора. Из всего этого скопления ничем не подтверждённых допущений делается вывод: «кольцо с большой долей вероятности можно интерпретировать, как кольцо для молоточков Тора». Читая такое, невольно задумываешься – а стоило ли вообще что-то копать с таким подходом? Ведь найденный материал всё равно совершенно не сходится не только с выводами, но даже и описаниями! Кажется, «о культе Тора в Менцлине» уважаемый учёный смог бы написать обширный трактат и вовсе без каких-либо находок.
Не менее ловко обошёлся исследователь и с подвеской в виде секиры. Разумеется, указывала на культ Тора ему и она. И вот каким образом: языческий культ Тора у скандинавов сменился культом Св. Олафа. В одной из скандинавских церквей известно изображение Св. Олафа с секирой. Отсюда «логично», что если Св. Олаф – христианская «трансформация» культа Тора, то и секира – такая же трансформация молота Тора. Загвоздка лишь в том, что жил Св. Олаф в 11 веке, а вещи, найденные в Менцлине, принадлежат к 8-9 вв. Поэтому, благоразумно рассудив, исследователь пришёл к выводу, что с секирой Св. Олафа, менцлинская секира, всё же не связана. Вывод из этого он, правда, делает весьма оригинальный: «поэтому кольцо для молоточков Тора, как и миниатюрный топорик стоит отнести непосредственно культу Тора». Действительно, какая разница, что у Тора не было секиры, а Св. Олаф жил на 2 века позже – ведь, очевидно, что речь в случае всех этих вещей идёт о культе Тора?! И в случае секиры, и в случае пустого кольца, и в случае просто куска гнутой проволоки. Забавно, что при всём этом сам же автор отмечал: «Миниатюрные подвески в виде оружия или инструментов известны нам ещё со времён, предшествующих эпохе викингов. Так, на одно большое ожерелье из первого клада в Szilagysomlyo в Венгрии одеты ножи, серпы, щипцы, ключи, молоты и другие разнообразные подвески, одетые всегда парно на одно кольцо. Ожерелье датировано 4-5 вв.». Однако в заключении своего исследования «культа Тора в Менцлине» это не помешало ему давать следующие советы для интерпретации находимых подвесок в виде оружия: «Топоровидные украшения-подвески известны в форме янтарных топориков ещё с неолита. Бронзовые же железные молоточки Тора все принадлежат эпохе викингов. Смысл символов этих находок видится в том, что копья, мечи и лошадки могут быть лучше всего отнесены Одину (B. Arrhenius, 1961, S.161 f.). Серпы связаны с культом плодородия, в то время как топоры были посвящены Тору и впоследствии Св. Олафу».
Подвески в виде молота и топора нужно трактовать как культ Тора, копья, мечи и кони – как культ Одина. Возможность нескандинавской интерпретации подобных находок не рассматривается в принципе – если конь, то Одина, если топор, то Тора, или, на худой конец, Олафа. Славянам и их символам на их же земле места решительно не остаётся. Эпоха викингов! Таким термином в немецкоязычной научной литературе принято обозначать раннее средневековье. Но в гораздо лучшей степени, чем реальные события на Балтике, этим термином можно обозначить то, что твориться в головах у современных медиевистов. Мысль о том, что подвески в виде оружия могли означать, прежде всего, оружие и быть воинскими оберегами безо всяких Торов и Одинов, попросту не приходит в голову. Притом, что и с самим-то «молотом Тора» дело обстоит «туманно». Адам Бременский, к примеру, описывал Тора со скипетром:
Водана же шведы представляют вооружённым, как у нас обычно Марса. А Тор со своим скипетром напоминает Юпитера.
Строго говоря, никто не может поручиться, что те вещи, в которых подозревается «символика Тора», именно ею и были. Молот, топор или секира были характерным атрибутом Бога-Громовника в большинстве индоевропейских мифологий, а далеко не у одних только скандинавов, как это пытаются представить некоторые. Молот и секира были универсальными языческими символами, представление о которых было присуще славянам не менее, чем скандинавам. Не только нет никаких оснований полагать, что, к примеру, славяне не могли ассоциировать такие же символы в рамках своих религиозных представлений со славянскими языческими богами, более того – есть прямые указания на то, что «молоты Тора» изготавливались в славянских землях – как в Ладоге, где найдены формы для отливки, так и в поморском Волине, где янтарные молоточки Тора были среди находок в мастерских по обработке янтаря. Но в то время как скандинавским исследователям доказанности местной традиции производства «славянских» вещей или просто подозрение на таковую вполне достаточно, чтобы не просто перестать связывать керамику со славянами напрямую, но даже и изменить термины на нейтральные, на юге Балтики ничего подобного не случается. Местное производство «молотов Тора» в славянских землях здесь «ещё никому ни о чём не говорит».
Настолько подробно я остановился на придуманных немецких археологом «молоточках Тора» из Менцлина на самом деле не для того, чтобы показать несостоятельность этого учёного, а для того, чтобы показать насколько такие ни на чём не основанные фантазии мешают изучению реальной истории балтийских славян. В своей монографии о Менцлине У. Шокнехт попытался представить найденное за «однозначные указания на скандинавов», проживавших там вместе со славянами чуть ли не в равных долях. На основании этой его работы весьма авторитетный русский археолог В.В. Седов пошёл ещё дальше и писал уже о «метисации» славян и скандинавов в Менцлине: «Одним из ранних курганных могильников является Менцлинский — некрополь крупного торгового поселения VIII-IX вв. в Менцлине на р. Пеене. Раскопки его показали, что наряду со славянами здесь проживали переселенцы из Скандинавии, а торговые контакты осуществлялись со многими областями Балтики, в том числе с Фрисландией. В курганах Менцлинского могильника отчетливо проявляется скандинавский этнический показатель — умерших хоронили в сложенных из камней ладьевидных могилах под курганными насыпями. Скандинавские элементы обнаруживаются и в вещевых находках ряда погребений. Курганная обрядность очень скоро была воспринята местными славянами, которые стали хоронить умерших в курганах, но, в отличие от скандинавов, по обряду трупосожжения. Вместе с тем следует отметить, что этническая атрибуция большинства трупосожжений не поддается определению, поскольку в Менцлине имела место метисация населения — во многих курганах проявляется переплетение славянских и скандинавских элементов».26
Так на пустом месте возникают мифы. С этнической интерпретацией керамики история на юге и севере Балтики история ещё более удручающая. В 1990-95 годах был раскопан другой значительный торговый центр балтийских славян возле деревни Гросс Штрёмкендорф, для которого большинством современных археологов принимается его тождественность с исторически известным ободритским эмпорием Рерик. В поселении и принадлежащем к нему некрополе было найдено более 62 000 фрагментов керамики, более 90% которой относилось к славянским типам, а остальная была представлена импортом из франкских, фризских и скандинавских земель.
Керамика из Гросс Штрёмкендорфа была отправлена для исследования в шведский Лунд. И вот, что сообщает в монографии по итогам исследования этой керамики Т. Брорссон в своей монографии: «Скандинавское влияние на поселение у Гросс Штрёмкендорфа указывает на то, что межрегиональная торговля или же набеги начались уже за 70 лет до нападения на Линдесфарн. В некрополе Гросс Штрёмкендорфа известны, помимо прочих, также погребения торговцев. И керамика и погребальный обряд указывают на то, что в этом могильнике были захоронены представители различных регионов северной Европы. Нельзя исключать и возможность использования некрополя, как такового, жителями близлежайшего славянского поселения (выделено мною – А.П.)».27
А теперь посмотрим, на чём основаны такие громкие выводы о сильном скандинавском влиянии и в такой степени скандинавской принадлежности могильника, что рассматривается лишь возможность того, что на нём могли хоронить своих людей и местные славяне. Ниже я приведу таблицы Т. Брорссона со списком реконструированных сосудов из Гросс Штрёмкендорфа, где для наглядности я подчеркнул скандинавскую керамику.
Славянская и импортная керамика из могильника в Гросс Штрёмкендорфе (по T. Brorsson, 2011).
Методом нехитрых подсчётов можно определить, что доля скандинавской керамики в могильнике составляла около 5%, славянской же – около 88%. Если керамика «указывает на национальность», на чём настаивает Т. Брорссон, то придётся признать, что славян в могильнике должно было быть абсолютное большинство. Всего доля скандинавской керамики, найденной в торговом центре, составила, по подсчётам Т. Брорссона, около 2,2%.
«Скандинавский погребальный обряд», по которому доказывают скандинавское происхождение покойников уже немецкие археологи, вещь также не менее туманная. Речь идёт о захоронениях в ладье – такой обряд в силу ряда причин считается исключительно скандинавским, несмотря на десятки находок таких погребений в землях балтийских славян. Всего из 252 обнаруженных в Гросс Штрёмкендорфе погребений, лодочных захоронений было найдено 6, что в процентном отношении составляет около 2%. Даже оставив в стороне спорность «скандинавской» интерпретации лодочных захоронений, при всём желании скандинавов в Гросс Штрёмкендорфе можно насчитать 2-5%. Насколько сходятся такие цифры с громкими заявлениями, о том, что в могильнике были захоронены «торговцы разных регионов северной Европы», но «нельзя исключать» и славян – предлагаю решить каждому самому.
Хуже всего то, что такие фантазии могут быть приняты исследователями других стран за чистую монету и на основании этого будут делаться выводы, как это было в случае Менцлина. Можно привести и небольшой каламбур. Как и было отмечено выше, исследовали гроссштрёмкендорфскую керамику в Лунде, городе, где в средние века доля славянской керамики превышала 90%, но это не послужило основанием для местных исследователей признать там какую-то чрезвычайно большую долю славян. 90% славянской керамики в Лунде считают местной скандинавской традицией, в то же время предлагая считать могильник в Гросс Штрёмекндорфе преимущественно скандинавским на основании 5% скандинавской керамики и 2% погребений. То, что так живо напоминает «исследования» немецких «историков» в период 1939-40 гг., к сожалению, является самым что ни на есть «актуальным» положением науки – монография вышла в 2011 году. Или, может, доля славянской керамики в 90% – это и есть основной критерий принятия места за скандинавское, что на юге, что на севере Балтики?
Возвращаясь же к лодочным захоронениям, нельзя не заметить двойных стандартов и здесь. Доказывают скандинавское происхождение захороненных в ладье в Германии следующим образом. К примеру, инвентарь одного из лодочных захоронений оказался смешанным славяно-франкским, так что на основании его такие выводы сделать трудно. На помощь приходят железные заклёпки, которые принято считать (!) скандинавской, не знакомой славянам и не применявшейся ими традицией кораблестроения. Даже не рассматривая вопрос о том, что совсем не обязательно происхождение кораблестроительной традиции погребальной лодки, о которой вообще не известно, принадлежала ли она покойнику при жизни, с этнической принадлежностью в ней погребённого, обратим внимание лишь снова на двойные стандарты, применяющиеся к этому вопросу в Скандинавии и на юге Балтики. Карты мест находок кораблей, построенных с применением разных типов соединений, были составлены датским исследователем Крумлин-Педерсеном ещё в 1980-х и сильно устарели, потому я дополнил их значками красного цвета.
Места находок кораблей с железными и деревянными соединениями по Крумлин-Петерссену.
За последние годы только на территории Германии было найдено ещё 6 кораблей, планки которых были соединены железными заклёпками – 5 в Гросс Штрёмкендорфе и 1 в Менцлине. Ещё один корабль с железными заклёпками был известен до этого из Ральсвика на Рюгене. Таким образом, на территории Германии на настоящий момент найдено 6 кораблей с железными заклёпками и 4 – с деревянными дюбелями. В польском Поморье преобладают деревянные дюбели, в Восточно-поморском-прусском регионе известны также и железные заклёпки. Ситуация, мягко говоря, неоднозначная и не дающая основания для каких-либо точных выводов. Но, тем не менее, находя корабли с железными заклёпками, немецкие археологи во всех случаях связывают их со скандинавами, на основании того, что славянской традицией, по их мнению, были деревянные дюбели.
Однако все эти разговоры о «достоверных этнических маркерах» – деревянных дюбелях в кораблестроительстве, славянских и скандинавских традициях исчезают безо всякого следа, как только на острове Фальстер находят верфь, на которой изготавливались корабли, скреплённые деревянными дюбелями. О роли славян на острове Фальстер уже было написано немало – это и значительный слой славянской топонимики, и славянские имена местных жителей, и связи с Рюгеном в 12 веке, и археология. Однако пока немецкие археологи в твёрдой уверенности в славянской традиции деревянных дюбелей связывают каждый отличный от этой традиции корабль со скандинавами, они же удивительным образом не видят достаточных оснований для связи верфи на Фальстере со славянами. Немецкий археолог Ф. Бирман, составивший один из наиболее полных анализов ритуала захоронения в ладье на юге Балтики, к примеру, не нашёл оснований связывать верфь в Фрибрёде со славянами на основании деревянных дюбелей. Он же, пытаясь дать интерпретацию найденным на острове Узедом многочисленным лодочным захоронениям на славянском кладбище, предположил, что лодки эти славянам мог делать скандинавский гробовщик, так как лодки были скреплены железными заклёпками в «скандинавской традиции». Сами лодочные захоронения на Узедоме он хоть и признал славянскими, но, в то же время, попытался связать проникновение этой традиции на юг Балтики с Данией, где были известны однотипные захоронения.
Места находок лодочных захоронений, однотипных узедомским по Ф. Бирману
(дополнено красным цветом А.П.)
Ситуацию можно описать следующим образом. Известны находки однотипных лодочных захоронений в славянских и скандинавских землях. Даже без моего дополнения видно, что в славянских землях их найдено не меньше. На чём же тогда основано предположение о проникновении традиции из Скандинавии на юг Балтики? Оказывается, не в малой степени на пресловутых железных заклёпках, найденных на юге Балтики лодок. Получается, если бы нашли такие же лодочные захоронения, но в лодках, скреплённых деревянными дюбелями, то их должны были бы признать славянскими? На приведённой выше карте можно заметить, что одно из мест находок однотипных с узедомскими лодочных захоронений показан Лёддекёпинге в Сконе. О славянских колониях в этом регионе было написано выше, сейчас же интереснее обратить внимание, что найденные там лодочные захоронения были в лодках, скреплённых деревянными дюбелями. Разумеется, ни немецкие, ни датские археологи эти захоронения славянскими на этом основании не признали. Ну, это же «совсем другое дело»!
Любопытно, что вся нелепость этих двойных стандартов начинает осознаваться молодым поколением немецких археологов. К примеру, защитившая дипломную работу по реконструкции ладей из захоронений в Гросс Штрёмкендорфа К. Хольтцер закончила свою работу следующими словами: «Исходя из выдвинутого Биллом (1994) тезиса, на основании формы сечения заклёпок речь здесь [в случае лодок в Гросс Штрёмкендорфе] должна была идти о скандинавских кораблях. По моему же мнению, в районах, где доказаны тесные культурные контакты, стоит не настаивать на причислении к какой-то определённой группе, а скорее принять взаимопроникновение культур и традиций, в результате которого чёткое разделение не всегда возможно».28
Однако, увы, рассудительность и здравый смысл чаще уступают место штампам и согласию с авторитетами. Некоторые темы и вовсе представляются чем-то вроде табу. К примеру И. Эрикссон, рассматривая славянское присутствие и топонимику на южно-датских островах, и вовсе заявляет, что «вопрос о принадлежности южно-датских островов данам не вызывает сомнения также, как и славянская принадлежность восточной части земли Шлезвиг-Гольштайн» (т.е. Вагрии – прим. АП).29
Датская принадлежность этих островов, по его мнению, безусловно и безапелляционно доказывается сообщением о поездке Вульфстана из Хаитабу в Трусо, хотя речь в этом случае, строго говоря, может идти лишь о конкретном периоде 9 века и только о политической зависимости, а не об этническом составе населения островов. Такие неаргументированные заявления очень напоминают политическое разделение на «зоны влияния». Мол, вы не лезете «к нам», а мы – «к вам». Договорились о том, что в Вагрии – славяне, а в Дании – даны, давайте теперь уважать договорённости. Разумеется, с историей, с изучением и попыткой её осмыслить всё это не имеет совершенно ничего общего. Мотивированные политически или национально выводы неинтересны и лишь вредят науке. Однако, несмотря на всё вышесказанное, лично я поддержу скорее скандинавских, чем немецких археологов в их оценках.
Действительно, прежде чем переписывать историю на основании новонайденных брошек и горшков, нужно задаться мыслью, насколько исторически обоснованы будут такие интерпретации. Выводить «чужеродные элементы» в топонимике или находках нужно лишь в тех случаях, когда интерпретация их как местной традиции уже невозможна или полностью исключена. В современной Германии попытки интерпретации находок как местной традиции зачастую и вовсе не рассматриваются изначально, в итоге пишется история вещей, а не народов. Двойные же стандарты, применяющиеся к интерпретациям одних и тех же вещей или аналогичных ситуаций всегда в пользу скандинавов, выглядят, по меньшей мере, цинично.
Если идти на такие крайности, что признавать кладбище с 252 захоронениями скандинавским или германским на основании 5% скандинавских горшков и 2% более чем спорных лодочных захоронений, то, применяя те же критерии к Скандинавии, где находки славянских вещей исчисляются многими сотнями и даже преобладают во многих поселениях и торговых центрах, можно «заселить» всю её славянами и начать рассматривать эти земли как славянские колонии. На одном Борнхольме славянских «этнических маркеров» наберётся больше, чем на всей южной Балтике – скандинавских, а на одном Фальстере больше славянской топонимики, чем во всей Польше и восточной Германии скандинавской. Но это, как всегда, «совсем другое дело».
При всей моей симпатии к культуре и истории балтийских славян, я не стану пытаться доказывать их превосходство над скандинавами – мне это не интересно. Однако, рассуждая трезво и в контексте двойных стандартов, применяющихся на юге и севере Балтики, считаю необходимым подчеркнуть ещё одну характерную особенность, отличающую присутствие славян в Скандинавии от присутствия скандинавов в славянских землях – топонимику.
Как было показано, одна археология не может дать точного ответа об этническом составе населения, и ещё меньше – о его языке. У неё просто нет для этого возможностей и то, что некоторые археологи берутся об этом судить, да ещё и так однозначно, оставим на их совести. Единственными источниками, говорящими о языке носителей той или иной материальной культуры являются современные событиям письменные сообщения, а также топонимика. В случае Лолланда, Фальстера и Мёна топонимика недвусмысленно свидетельствует о том, что их заселяли славяне, которые должны были составлять основу населения в тех местах, где эти топонимы известны. «Вендские» топонимы на прочих датских островах говорят о меньшинстве славян, проживавших общинами среди преобладающего датского населения. Однако оба этих свидетельства совершенно однозначно указывают на присутствие славян.
В этой связи хотелось бы обратить внимание на то, что в топонимике юга Балтики, которую немецкие археологи порой пытаются заселить скандинавами, ничего даже отдалённо подобного неизвестно. Самым «скандинавским» регионом в плане топонимики на юге Балтики можно назвать Рюген. Скандинавское происхождение здесь подозревается в 5 топонимах из 600, то есть, менее 1%. Славянская топонимика в то же время составляет 80%, а немецкая 15%. Но и в этих 5 топонимах как минимум один является более чем спорным – это название легендарного мыса Аркона, для которого предлагалось множество самых разных этимологий, но ни одна из них не может быть признана сколько-нибудь достоверной ввиду отсутствия прямых аналогов. Итого 4 топонима, первое появление которых зафиксировано не ранее 12-13 веков и может объясняться вхождением Рюгена в датское королевство в этот и последующий период. На континенте дело со скандинавскими топонимами обстоит ещё хуже.
В обсуждении славянской топонимики датских островов как пример обратного влияния обычно приводятся название эмпория ободритов Рерик, Бранденхузен – датского названия Старигарда/Ольденбурга по Гельмольду и Йомсбург – легендарная Винета. Однако принимается, что последнее название балтского происхождения и было заимствовано скандинавами у балтов. В случае Старигарда скандинавы хоть и называли его по-своему, но на местную топонимику это влияния не оказало. Со всей очевидностью потому, что скандинавы не играли в населении города такой роли, чтобы их название города стало общепринятым и было перенято местным населением. Датская же этимология Рерика появилась в 1939 году в нацисткой Германии в процессе далеко ненаучной патриотической дискуссии, в которой принималась за данность неспособность славян к торговле, градостроительству и мореплаванию, а потому для подтверждения этих утверждений стараниями сразу нескольких историков искалась германская этимология ободритскому торговому центру. Изначально предлагалось выводить Рерик от скандинавского Рёрвикр («гавань в узком проливе»), от имени германского варварского правителя Берика, норманнского конунга Рёрика или Орика и даже «шведского викинга Рюрика, основавшего русское государство», пока не остановились на версии происхождения Рерика от исл. «рейр» – «тросник». При выведении этой этимологии не учитывались не только возможные славянские этимологии, но и сам факт самоназвания ободритов как ререгов в 11 веке, в результате чего выводы эти нельзя назвать соответствующими общепринятым научным нормам и следует пересмотреть.
В сравнении со значительным пластом славянской топонимики в Дании, скандинавскую топонимику на юге Балтики можно охарактеризовать как «многословное молчание». Редкие же случаи датских топонимов на Рюгене восходят ко времени датского правления и администрации. Ни один из торговых центров балтийских славян, для которых немецкие археологи предполагают чуть ли не равные доли славянского и скандинавского населения, не имеет скандинавской этимологии. Ральсвик на Рюгене происходит от сокращения славянского личного имени «Раль» и немецкого обозначения торгового центра «вик». Менцлин, для которого принимается целая «метисация» населения, носит вполне славянское название. Гросс Штрёмкендорф – смешанное славяно-немецкое: от нем гросс – «большой», славянского личного имени Стрёмеке и нем. «дорф» – деревня, т.е. «большая деревня Стрёмеке». Старигард на юге Балтики стали называть отнюдь не скандинавской его формой Бранденхузен, а немецкой калькой со славянского – «Ольденбург» (дословно – «старый город»). Славянскую этимологию имеет и название деревни близ торгового центра в устье Варнова – Дирков (от лич. имени Дерко), где также был значительный торговый центр и найдено много скандинавского импорта.
Также и торговые центры Западного Поморья имеют прозрачные славянские этимологии – Волин, Щецин, Камень, Колобжег. Исключением является лишь Гданьск, для которого в некоторых случаях предлагают германскую, но не скандинавскую, а древне-восточногерманскую этимологию. Неизвестно вблизи с этими торговыми центрами и никаких «скандинавских деревень», как это было в случае «вендской» топонимики датских островов и названия «Виндебуде» для торгового района Лунда. Отсутствие либо минимальная доля скандинавской топонимики наглядно показывают, что скандинавы не были хозяевами на юге Балтики, не создавали тут поселений, роль же купцов была в этом плане скромной и выражалась лишь в культурном влиянии. Поэтому, как бы не хотелось некоторым выставить ситуацию в противоположном свете ввиду личных симпатий, из всего получается, что славяне играли не только не меньшую, но в некоторых случаях и лидирующую роль на Балтике, в частности, это касалось торговли на датских островах.
В настоящее время находится всё больше и больше свидетельств тому, что именно балтийские славяне контролировали и морскую торговлю с Киевской Русью, в то время когда даны практически не были в ней задействованы, либо были задействованы через посредство балтийских славян.
В заключение остаётся лишь напомнить ещё раз слова рюгенского посла Дамбора, предупреждавшего датского епископа от войны с Рюгеном: «Ты молод и не знаешь того, что было раньше. Не требуй у нас заложников и не разоряй нашу страну; лучше отправляйся домой и всегда сохраняйте мир с нами». Какие такие обстоятельства были раньше Абсалона, которые он не учитывал, несправедливо, по мнению Дамбора, объявив Рюгену войну? Какова была доля рюгенских и балтийских славян в жизни Дании и Балтики вообще, и что мы знаем об истории Балтики в дохристианский период? Наверное, науке бы очень не повредило, если бы при изучении археологического и лингвистического материала исследователи держали этот вопрос в голове, а не переписывали бы из книги в книгу национально и политически мотивированные штампы, с реальной историей не имеющие ничего общего.
Андрей Пауль, историк
«Российско-немецкий исторический семинар»
Перейти к авторской колонке
