Василий III, отец Ивана Грозного, вступил на престол в 1505 году. Был он человек тяжелый и упрямый. «Кто ему наперекор говорит, на того он опаляется», – жаловались бояре. Однажды, когда в думе обсуждался вопрос о Смоленске, боярин Иван Берсень-Беклемишев возразил государю, и тут же был выгнан с заседания со словами: «Поди прочь, смерд, ты мне не надобен!» Самовластный характер Василия III заставлял бояр и об его отце Иване III вспоминать как о вежливом и любезном государе.
Впрочем, Василий не любил лить кровь. Казни при нем были чрезвычайно редки. Бояр, уличенных в намерении убежать в Литву, Василий прощал, но брал с них запись о том, что они не выедут из Московского государства, накладывал денежный штраф и передавал на поруки другим боярам, которые с этих пор отвечали за своих собратьев-бегунов крупной денежной суммой.
Удельные князья, родные братья Василия, не причиняли ему много хлопот. Он не покушался на их уделы, довольствуясь тем, что превратил их в бессильных и бесправных владетелей. Они беднели все более и более, разоряли свои земли поборами и все-таки постоянно нуждались, занимали под большие проценты, не платили их и в своих духовных возлагали уплату долга на государя, которому отказывали свои уделы. Иногда они помышляли о побеге в Литву, но после обнаружения этих замыслов униженно ходатайствовали о прощении через митрополита, монахов, московских бояр, называя себя холопами великого князя.
Василий покончил с независимостью последних удельных князей — рязанского и северского (первый успел бежать в Литву, второй был заточен в темницу). Народ одобрил действия государя. Передают, что какой-то юродивый ходил по улицам Москвы и кричал: «Время очистить Московское государство от последнего сора!» Юродивые тогда были устами народа. Василий также уничтожил последние следы вечевого управления Псковом.
Великий князь несколько раз воевал с Литвой. Война шла с переменным успехом, однако Василий сумел взять и утвердить за собой Смоленск. Хуже обстояли дела на юге и востоке. Крымские татары, изменив давнему дружественному союзу, существовавшему между Крымом и Москвой со времен Ивана III, опустошили рязанские земли и появились под стенами Первопрестольной. Казань ускользнула из-под прежней власти Москвы. Московский ставленник хан Шигалей (Шейх-Али) был изгнан казанцами из города; на престоле утвердился хан Сафа-Гирей, брат крымского хана Сагиб-Гирея, и Казань попала в сферу крымского влияния. Василий должен был смириться с этим, однако для устрашения и сдерживания Казани построил в казанской земле в устье реки Суры город Васильсурск и посадил в нем сильный гарнизон.
В первую половину царствования, когда внимание Василия не отвлекали длительные войны и неуспехи, он любил украшать Москву новыми постройками. Воздвигнутые при нем церковь Николы Гостунского и Благовещенский собор поражали современников своими позолоченными куполами и богатым внутренним убранством. Успенский собор был расписан такой чудной живописью, что Василий и бояре, впервые войдя туда, сказали, что им кажется, «будто они на небесах». Государь закончил строительство Архангельского собора и перенес туда гробы всех великих московских князей. Гостиный двор в Москве и некоторые крупные пограничные города были обведены по его повелению каменными стенами взамен деревянных. В общем, следует признать, что Иван Грозный получил от отца неплохое наследство.
Власть Ивана III Васильевича и его сына Василия III сильно отличалась от власти прежних московских князей. И дело тут не ограничивалось одними только внешними атрибутами: новыми титулами «государя всея Руси», «царя» и «самодержца». Изменилось само отношение общества к своему государю. Именно с Ивана III и Василия III началось то обожествление царской власти простым народом, которое продолжает сказываться до сих пор как наша специфическая национальная особенность.
Идея царской власти пришла на Русь из Византии вместе с византийской супругой Ивана III – царевной Софьей Палеолог. Поначалу московские государи усвоили только внешнюю сторону этой идеи, связанную с представлением о независимости царствующего монарха. Оно нашло отражение в русском титуле «самодержец», образованном путем слияния двух слов: «сам держу», то есть царствую суверенно, независимо от других государей. Первоначально имелось в виду: независимо от ордынского хана.
Но византийская идея царской власти имела еще и другое, внутреннее содержание. Оно предполагало полноту и неограниченность власти царя, происходящей от Бога и ни перед кем, кроме Бога, не ответственной. Вот это представление утвердилось на Руси не сразу. Особенно много потрудилось для его пропаганды московское духовенство. Чеканную формулировку царской власти дал игумен Волоцкого монастыря Иосиф Санин: «Царь естеством подобен всем человекам, властью же подобен всевышнему Богу». И вот, под влиянием таких представлений, великий князь стал величать себя государем, князья и бояре – его холопами, духовенство – его богомольцами, а простой люд – государевыми сиротами (низшее звание, которое было тогда на Руси).
Уже посол германского императора Сигизмунд Герберштейн, посетивший Москву в начале XVI века, в царствование Василия III, записал, что московский государь превосходит своей властью всех монархов на свете. Он добавляет, что в Москве говорят про великого князя: воля государева – воля Божия. А когда москвичей спрашивают о каком-нибудь неизвестном или сомнительном деле, они отвечают затверженным выражением: мы того не знаем, про то ведает Бог да великий государь. По этому политическому кодексу Россия, в общем, живет до сих пор.
В царствование Василия III произошло окончательное оформление историософской концепции Москвы – Третьего Рима. В середине XV века произошло событие, имевшее всемирно-историческое значение: в 1453 году турки взяли Константинополь – столицу вселенского православия. Падение Константинополя показалось русским людям страшным знамением приближения конца света. «Грядет ночь, жития нашего окончание», – скажет вскоре святой Иосиф Волоцкий. Замечу в скобках, что мы с вами относительно недавно были свидетелями подобных настроений, когда мир готовился встретить миллениум.
Вот в таких перспективах апокалиптического беспокойства и стали вырисовываться первые очертания теории «третьего Рима». В эпоху средневековья был чрезвычайно популярен образ странствующего Царства, или Града. Подразумевалось, что мировой центр христианства как бы кочует из страны в страну по мере того, как рушатся столицы и исчезают империи: Иерусалим передает свое священное значение Риму, Рим – Константинополю, который становится вторым Римом. Ну а дальше? Где же обосновался Священный Град после падения Константинополя?
На Руси, конечно, не прошло незамеченным, что вскоре за падением Константинополя удельные русские княжества окончательно объединились под властью московского государя. Русская мысль не замедлила соединить оба эти события в одно целое. И вот в 20-х годах XVI века ученый монах Филофей пишет, что Греческое царство разорилось и не воскреснет более, а стены древнего Рима хотя еще не пленены неверными, но души католиков уже пленены дьяволом. Так что ныне во всей вселенной в одном только богоспасаемом граде Москве Православная Церковь паче солнца светится. И дальше Филофей чеканит свою знаменитую формулу: «Два Рима падоша, третий (то есть Москва) стоит, а четвертому не быти». Значит, Москва – не только третий Рим, но и последний. Другими словами, наступила последняя эпоха, конец приближается.
Обещанного конца света русские люди терпеливо ждали лет пятьдесят. А потом, когда страхи улеглись, апокалиптическая формула Филофея была перетолкована в оптимистическом смысле: то есть Москва будет стоять до скончания века. Вот с этим-то значением «Москвы – третьего Рима» мы с вами, друзья, и живем по сей день. И видим, что на роль четвертого Рима и в самом деле претендентов пока что нет. А вот на роль Содома и Гоморры очередь выстроилась длинная …
В 1533 году Василию III исполнилось 56 лет, 28 из которых он провел на московском престоле. Осенью этого года Василий, еще полный сил, отправился с женой и детьми в Троице-Сергиеву обитель праздновать день святого Сергия Радонежского. Угостив братию монастыря и отослав семью в Москву, он поехал тешиться охотой под Волок Ламский. Ничто не предвещало несчастья. Однако по пути на левой ноге у него появилась багровая болячка величиной с булавочную головку. Не обратив на нее внимания, Василий продолжил путь.
Праздник Покрова Пресвятой Богородицы (14 октября) он отпраздновал в селе Покровском, где задержался на два дня. Болезнь начала беспокоить его, но он перемогался. На третий день, в воскресенье, государь посетил Волок Ламский и был на пиру у своего любимца, дьяка Шигоны. Боль в ноге усилилась, лекарства мало помогали. Впрочем, охоту он не отложил, хотя в ней уже было мало потехи. Так, переезжая из села в село, Василий добрался до Колпи, откуда послал гонца к своему брату Андрею – звать на охоту. Желая скрыть от него свою болезнь, Василий через силу выехал в поле с собаками, но с третьей версты повернул назад – стало невмоготу. Государь слег и в Москву вернулся уже в повозке.
Придворные доктора приложили к болячке пшеничную муку, смешанную с медом и печеным луком, отчего она зарделась и прорвалась. Василию опротивела еда, он таял на глазах. Вероятно, у него началось заражение крови. Отдав последние распоряжения, он начал готовиться к смерти. Над умирающим по тогдашнему обычаю спешно совершили обряд пострижения в монахи. Митрополит Даниил нарек нового инока Варлаамом и едва успел вложить в приоткрывшиеся уста государя святое причастие.
Вслед за этим раздался последний вздох… «И увидел Шигона, – сообщает летопись, – как дух его отошед, аки дымец малый». То есть дьяк успел заметить некое облачко, отлетевшее от уст умирающего Василия. Ему не померещилось – просто москвичи XVI века были уверены, что так оно и должно быть.
Сергей Цветков, историк
Перейти к авторской колонке
