Любая реформа в социальной сфере предполагает учет культурно-исторических и национальных особенностей и традиций страны. В противном случае, попытки что-либо менять будут отторгаться на ментальном и ценностном уровне. Сами преобразования в таких условиях ведут к напряжению в обществе и рано или поздно оборачиваются провалом, сопровождающимся потерей исторического времени, утратой перспективы, откатами назад и другими негативными последствиями, как для населения страны, так и для тех, кто их пытается проводить. Исторический опыт реформ в России и за рубежом неоднократно подтверждал этот тезис.
Современная реформа отечественной системы образования скоро отметит свой тридцатилетний юбилей. Факт сколь примечательный, столь и печальный. Практически жизнь целого поколения, его человеческое, гражданское и профессиональное становление пришлось на время коренных изменений, а подчас и ломки того института, который по своему предназначению в обществе призван обеспечить стабильность и преемственность в развитие и в передаче культурного кода и жизненного опыта, в сохранении исторической эстафеты народа и страны. Провал на любом из этапов этой эстафеты, представляет серьезную угрозу и для процесса национально-культурной идентичности человека и гражданина, и для безопасности страны.
О необходимости реформы образования (школы) впервые на самом высоком государственном уровне было объявлено в июне 1983 года на пленуме ЦК КПСС в речи Ю.В. Андропова. Весьма показательно, что уже тогда изменения системы образования напрямую связывались с существенными изменениями в жизни всего общества. Но парадокс содержания речи генсека заключался в том, что, говоря о реформе школы, один из самых информированных и, как принято считать, дальновидных советских руководителей, вынужден был признать, что
если говорить откровенно, мы до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся.
Иными словами, проводить реформу школы приходилось, не только не разведав почвы под фундаментом будущего здания, но и очень слабо представляя весь будущий проект, основные контуры и самого образования и той страны, в которой собирались строить… или перестраивать.
Между тем, образ будущего, явно или скрытно, присутствовал на всех этапах наших реформ. Но сам этот образ был очень подвижным и изменчивым. Он формировался под воздействием самых различных факторов и групп влияния, находящихся далеко не всегда в преемственности, в гармонии и сотрудничестве. Напротив, в нашей ситуации мы стали свидетелями радикального разрыва с традицией (не только советской, но и с русской дореволюционной), которую можно расценивать как попытку изменения культурно-исторического кода с целью последующего переформатирования или даже разрушения национальной матрицы. Отсюда и такое обостренное отношение к проблеме модернизации образования и соотношением ее с процессами национально-культурной идентичности личности. Проблемы отнюдь не надуманной, о ней в свое время предупреждал Юрген Хабермас.
Не случайно именно Хабермас так остро отреагировал на развал СССР. В частности, он заявил, что события августа 1991 года ознаменовали собой конец концепции развития, выработанного немецкой классической философией. Для видных представителей европейской философской мысли советский проект никогда не сводился к упрощенным схемам торжества тоталитаризма, но в нем рассматривали реальную альтернативу эгоизму и индивидуализму западного общества, ввергнувшую цивилизацию в глубокий кризис человеческого существования.
Проблема альтернативного развития получала свое конкретное разрешение, в том числе и через нашу способность создавать национальную систему образования, адекватную вызовам времени. Как тут не вспомнить Льва Выготского с его обоснованием культурно-исторического подхода в психологии. Развитие личности оказывается тогда не предметом формально-логических операций, разнообразных приемов, навыков и умений, а прежде всего целого комплекса устремлений человека в определенном культурно-историческом контексте. Вне аксиологического подхода понять процессы развития личности и общества невозможно.
Позволим здесь небольшой исторический экскурс. Итак, система ценностей – результат исторического бытия народа или нации. Об этом много писал мой учитель – историк, профессор Аполлон Григорьевич Кузьмин. Одной из отличительных черт развития нашей страны по сравнению со странами Запада он считал разные системы нравственных ценностей и форм общежития. В основе этого отличия, по мнению А.Г. Кузьмина, лежали не только религиозные особенности русских, связанные с их православной верой, как полагали славянофилы, но и разное отношение к частной собственности.
Названные отличия, так или иначе, были обусловлены формами общежития и характером трудовой деятельности, существовавшим у славян еще с Древней Руси. Согласно Кузьмину, определяющим фактором здесь выступал тип общины (территориальной, а не кровнородственной как у других, соседних со славянами племен), объединявший наших предков в течение многих веков. Эта общинная система строилась на основе самоуправления, причем главный признак славянской социальной организации – ее иерархичность снизу вверх, а не сверху вниз, как у германцев. Старейшины у славян не наследовали должности, а избирались. В рамках территориальной общины родственные чувства проявлялись у соплеменников слабее, зато связи по горизонтали между соседями были крепкими, что и выявило способность славян ассимилировать другие народы и ассимилироваться самим. Родство по крови, таким образом, не являлось для славян чем-то исключительным и самоценным. Гораздо более важным для них была принадлежность к единой территории, то есть то, что, в конце концов, определяло их глубокую привязанность к родной земле, к родному краю, к Родине.
В своих исследованиях А.Г. Кузьмин подошел к решению очень важной проблемы – проблемы социально-психологической самоидентификации человека в Древней Руси и ее взаимообусловленностью с социальной структурой. Духовным выражением сложившегося мироустройства позднее стала идея «соборности» – ключевое понятие русской религиозно-философской мысли, согласно которой гармония целого предполагает органичное сочетание свободы всех ее элементов. Интересно в этой связи наблюдение, которое высказал в свое время Д.С. Лихачев. Он полагал, что личность как таковая появляется в русской литературе только в произведениях XVII века, т.е. накануне петровских реформ, ознаменовавших коренную ломку сложившегося миропорядка.
Таким образом, в этом условном историческом треугольнике, со сторонами «государство – общество – личность», механизмы социального взаимодействия складывались по-другому, чем в Западной Европе. А развитие внутри данного пространства становилось возможным благодаря иной конфигурации сложения векторов сил. Социальная структура воспроизводила свою систему ценностей, а система ценностей обеспечивала функционирование сложившейся социальной структуре. Периоды исторических разрывов, сопровождавшиеся особым напряжением социальных отношений и системы ценностей, вели к переформатированию социального пространства и пересмотру системы ценностей. Но очевидно, что тенденция к дальнейшему развитию во многом сохранялась именно благодаря существованию горизонтально-сетевых структур, выполнявших некую компенсирующую функцию. Способность к творчеству в рамках традиционного миропонимания особенно важна в условиях кризиса государственности или чрезмерной активности личности, подчас игравшей неоднозначную и даже деструктивную роль.
Характерно, что любые попытки модернизации страны, будь-то реформы Петра или современный этап модернизации всегда являлись предметом государственной инициативы и проводились сверху. Личность вовлекалась в это обновление посредством участия в государственных мероприятиях. Государство выстраивало вертикально-иерархичную структуру, а бюрократический аппарат часто так и не был способен передавать механизм развития на все общество, сводя на нет инновационные импульсы, возникавшие внизу. Пожалуй, именно здесь и следовало бы искать причины наших срывов в постоянно «догоняющей» модели модернизации. Иными словами, мы включались в игру с правилами и в поле, заведомо непригодными для нас, при этом погоня за призом оборачивается утратой реальных ресурсов и целей развития.
С другой стороны, тогда, когда власть в своих преобразованиях выстраивала и опиралась в проводимых реформах на горизонтальные структуры общества, развитие страны шло гораздо быстрее. Исторические примеры возрастающего значения горизонтально-сетевых структур в жизни России можно приводить, начиная с легенды о призвании варягов и особой роли общинно-вечевого самоуправления в генезисе феодальных отношений в Древней Руси. Позже аналогичные процессы происходят в период Смуты с заметной активизацией сословно-представительных институтов при первых Романовых. Одним из последних всплесков развития этих структур в имперской России был расцвет земско-кооперативных учреждений в столыпинский период. Разумеется, непосредственное вовлечение низовых общественных структур не снимает противоречий, напротив, любая модернизация порождает их новый тип, накладывает одни на другие, но многие проблемы тогда должны сниматься на ментальном уровне.
В этом и заключается миссия образования – готовить сознание граждан своей страны к жизни в меняющемся мире. Подобную готовность наша страна демонстрировала в 1930-е, 1950-70-е годы в разной степени адекватности текущим и долгосрочным задачам развития. Но в целом тогда эта задача выполнялась, в отличие от последующих времен.
В новой России проблемы соотношения реформы образования и национально-культурной идентичности в контексте широкой социальной трансформации (а теперь уже и модернизации) остаются нерешенными в течение длительного периода времени. Проводимый в последние годы общий курс «вестернизации» отечественной системы образования вызывает серьезные возражения не только в профессиональном и экспертном сообществе, но становится неприемлемым в глазах значительной части населения страны. Разработчики новых стандартов для школы любят повторять о том, что образовательный стандарт – есть общественный договор между личностью, обществом, семьей и государством. Но уже сама реакция разных слоев населения на последние проекты стандартов для старшей школы может расцениваться так, что этот договор не принят и нуждается в существенном пересмотре, в новой рамке.
Причем речь в данном случае должна идти не столько о пересмотре отдельных мероприятий, будь то подготовка нового школьного стандарта или совершенствование формата ЕГЭ, обсуждение механизма внедрения нормативного подушевого финансирования или оптимизация школьной сети, а о принципиальной смене образовательной политики. О необходимости достижения синтеза национальных и культурных традиций российского образования с инновационным вектором развития страны. Как мне представляется, только с опорой на эти основания и возможно какое-либо успешное продвижение вперед. И здесь необходима целая программа выхода из кризиса образовательной системы и ее последующего переформатирования на общенациональное развитие.
Прежде всего, с моей точки зрения, потребуется отказ от потребительского подхода к образованию исключительно как коммерческой услуги и отказ от идеологии прагматизма в определении содержания образования. Конечно, это подразумевает и отказ от утилитарной и примитивной идеи «личной успешности», навязываемой образованию и педагогике сегодня в качестве одной из целей.
Необходимо восстановление широкого культурно-исторического взгляда на образование как на особый социальный институт, передачи и преумножения национальных ценностей и традиций в процессе воспитания, обучения и развития личности человека. Формирование новой образовательной картины мира должно происходить на основе фундаментального научного знания и исторического опыта развития России и духовно-нравственного бытия человека в контексте проблем современной цивилизации.
Затем потребуется пересмотр сугубо технологического и технократического крена в процессе обучения на всех уровнях образования, когда есть приемы, но нет мировоззрения. Наконец, необходимо восстановление социального и профессионального престижа и статуса педагога, а также сохранение и развитие отечественной системы педагогического образования.
Разумеется, это далеко не полный и не последовательный перечень вопросов, поставленных в повестку дня для решения неотложных проблем гражданской и национально-культурной идентичности в условиях модернизации страны. Необходима комплексная детальная проработка каждой позиции. И здесь открывается огромная возможность для реального перехода к общественно-государственному управлению системы образования с привлечением всех заинтересованных лиц, организаций и объединений сплотиться на благо будущего России.
Алексей Лубков,
профессор, доктор исторических наук
Перейти к авторской колонке
