Приближающийся столетний юбилей начала Первой мировой войны всё чаще и чаще даёт о себе знать – многочисленные публикации в прессе, дискуссии в среде историков и публицистов, подготовка мемориальных мероприятий – яркое тому свидетельство. Естественно, не проходит в стороне от данного дискурса и Переформатирование.
В одной анкете мне как-то пришлось отвечать на вопрос «Первая мировая или Вторая мировая?». Вопрос достаточно поливалентный, его можно понимать в значении «какая война является более важным событием в истории», «какая война привлекает большее внимание», список трактовок на этом не заканчивается. В любом случае, над ответом я размышлял недолго – ибо разрушительная сила выстрела Гаврилы Принципа в итоге оказалась сильнее, чем американских атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить лишь некоторые факты.
Довоенная Европа была, по большей части, сосредоточением государств с достаточно высоким уровнем демократии. В самой, по мнению современников и потомков, реакционной из тогдашних европейских держав, Российской империи, издавались труды Маркса, существовало общественно-политическое направление под названием «легальный марксизм», к которому принадлежали такие заметные фигуры как Бердяев, Туган-Барановский, Сергей Булгаков, Пётр Струве. В Государственной Думе действовала фракция РСДРП, распущенная (и то не сразу!) лишь после начала войны и озвучивания большевиками своей позиции относительно неё. Но и после этого в стенах парламента свобода слова не только сохранялась, но и доходила до абсурда – самый яркий пример знаменитая речь Милюкова «Глупость или измена?», в которой германскими шпионами объявлялись высшие государственные руководители и даже императрица (бредовость подобных инсинуаций позже признавали даже мало-мальски серьёзные советские историки)! Право слово, жалеешь, что кровавая реакционность проклятого царского режима была большей частью мифической, а не реальной – а то, глядишь, и водрузили бы щит на ворота Царьграда…
У европейских народов в то время не существовало особой неприязни по отношению друг к другу. Были, конечно, бытовые стереотипы (достаточно вспомнить тараканов, которых в России называли «пруссаками», а в Пруссии «русаками») – сложившиеся образы представителей разных наций в глазах их соседей, не заходившие, впрочем, за рамки умеренного негатива. Но вот концентрированная, концептуальная, непреодолимая ненависть (как, впрочем, и любовь) к тем или иным государствам, подкреплённая теоретической базой, была в большей степени уделом элит, а не простых граждан. Существовало несколько обратных примеров – французы, объединённые от мала до велика после 1871 года мечтой взять реванш у Германии, малые балканские государства с их исторически сложившимся враждебным отношением к Турции и Австро-Венгрии. Это и были основные узлы генезиса Первой мировой, после которой уже не любить стали практически все, практически всех и практически в полном составе.
Ещё один пример гармоничности довоенной Европы – то, что её властители по сути дела являлись одной большой семьёй в прямом смысле. В меньшей степени это касалось аристократии в целом (но и она едва ли не в полном составе имела общих, пусть и далёких, предков вроде Рюрика), в большей – правящих династий. При этом многим представителям августейших династий недостаточное количество хтонической крови не мешало куда больше и глубже, чем иным «чистопородным» соотечественникам, чувствовать сопричастность со своей страной. Внучка Николая I Анастасия Михайловна, вышедшая замуж за герцога Мекленбург-Шверинского и ставшая впоследствии свояченицей кайзера Вильгельма, в годы Первой мировой жила в Риме и демонстративно посещала российское, а не германское посольство. Бабушка кайзера, английская королева Виктория, едва ли не чистокровная немка, способствовала росту могущества Британской империи, столкнувшего её в итоге в геополитическом противостоянии с Берлином. А уже много позже, в 1941 году, греческая королева Фредерика (урождённая принцесса Ганноверская) после вторжения вермахта писала своим родителям, что отныне немцам должно быть стыдно смотреть в глаза сынам Эллады. Список можно продолжать очень долго.
Безусловно, проблем, серьёзных и подчас глобальных, в той Европе тоже хватало, и от совершенства она была далека. Но в те годы Старый Свет уверенно шёл по пути конвергенции, к симбиозу стабильности, процветания и мирного развития с демократией и духовным прогрессом. После Первой мировой земной шар вслед за Европой заметался между крайностями и цивилизационно-мировоззренческими полюсами, как шарик для настольного тенниса по столу, и очень не хочется, чтобы в ближайшее время он и вовсе вылетел в аут. Избежать этого можно лишь в том случае, если мы, наконец, хорошо усвоим жестокие уроки, которые нам преподали события 1914-1918 годов.
Станислав Смагин
