1 августа 1914 года Германия объявила России войну. С тех пор прошло сто лет, но до сих пор Первая мировая война остается в нашей стране «неизвестной войной». Более того, когда речь заходит о Российской империи, то почти всегда всплывает тема «бездарных генералов», «прогнившего режима», «безвольного царя», «финансовой зависимости от Запада» и тому подобное. Но если внимательно изучить вопрос, откуда исходят эти клише, то мы увидим, что авторами этого «продукта» являются лица и силы, которые причастны к борьбе против нашей страны. Иными словами, против жертвы свидетельствует ее убийца, а значит, к таким свидетельствам надо подходить с изрядной долей скептицизма.
Неудивительно, что русская армия и государство периода Первой мировой стали объектами многолетней пропагандистской атаки со стороны тех сил, которым величие России и ее победы поперек горла. Пришло время разобрать и опровергнуть наиболее расхожие штампы черного пиара.
В самом начале войны на русском фронте развернулись сражения в Пруссии и Галиции. Про Восточно-Прусскую операцию слышали все, при этом о Галицийской битве, превосходящей по масштабу Восточно-Прусскую операцию, знают значительно меньше. Почему? Да именно потому, что в ней Россия одержала блестящую победу, а во время Восточно-Прусской операции 2-я армия генерала Самсонова потерпела тяжелое поражение, а 1-я Ренненкампфа отступила.
В каком тоне обычно рассказывают о неудачной операции в Пруссии? Можно выделить два подхода: прямое обливание грязью нашей страны и более тонкое, изощренное издевательство.
Первый подход. Войска бросили в наступление без надлежащей подготовки, неукомплектованными, с плохой организацией тыла. Простые солдаты, разумеется, мужественны, но никакого героизма не хватит, чтобы компенсировать некомпетентность и тем более предательство генералов. Так что крах русских армий закономерен. Вывод из этого следует более чем очевидный и многократно озвученный: Российская империя прогнила, ни система в целом, ни руководство армией в частности никуда не годились. В общем, «проклятый царизм».
Второй, более хитрый подход построен как бы на патриотических позициях. Суть его в следующем. Немцы теснили французов к Парижу, а Россия, верная союзническому долгу, бросилась на выручку. Германия, столкнувшись с нашим наступлением на востоке, перебрасывает с западного фронта часть своих сил и наносит русским поражение. Толком не подготовившись, не завершив мобилизацию, русские своей кровью спасли союзника. Ура русскому солдату и офицеру! Ну и какой же вывод из этого можно сделать? Да практически точно такой же, что и в первом случае.
Судите сами: Россия спасает Францию, думает о союзнике, а своих солдат бросает в неподготовленное наступление, завершившееся крахом. Россия ведет войну не за свои интересы, а за чужие. Ну и кто после этого руководители страны? В лучшем случае – идиоты, в худшем – предатели. И опять получаем «проклятый царизм». Вроде бы и шли другой дорогой, а все равно пришли туда же.
Какова же объективная сторона вопроса? План командования Германской империи базировался на идеях Шлиффена. Находясь во главе немецкого Генерального штаба, он разработал стратегию войны на два фронта. Предполагалось сконцентрировать максимальное количество войск против Франции и сначала разгромить ее быстрым ударом, а потом уже, развернувшись, всей мощью обрушиться на Россию. При этом считалось, что русская мобилизация пройдет медленно и наша армия не успеет воспользоваться тем, что немцы оставляют на Востоке сравнительно незначительный заслон.
Но если сработает план Шлиффена, то миллионы немецких солдат двинутся на Россию. Этого ни в коем случае нельзя было допускать, и русское командование сделало все, чтобы сорвать немецкий блицкриг. В той ситуации счет шел буквально на дни: ведь противник исходил из того, что займет Париж за 39 дней войны. Русским нужно было действовать максимально быстро, этим и объясняется на первый взгляд посредственная подготовка операции. Хотелось бы задать вопрос тем, кто видит здесь признаки «бездарности» и «проклятого царизма»: а как должно было поступить наше верховное командование? Дождаться полной мобилизации, подтянуть значительные резервы, укрепить тылы и… оказаться один на один со всей колоссальной германской армией, переброшенной с Запада на Восток?
Видный германский военачальник Макс Гофман впоследствии писал, что выступление двух российских армий ожидалось немцами между 15 и 20 августа 1914 года. Однако еще до 14 августа они получили сведения, что крупные русские силы пришли в движение. Предприняв наступление в Пруссии, Россия спасала не Францию, а себя, воевала за свои интересы, а не за чужие, и справилась со своими задачами просто блестяще. Блицкриг оказался сорван. Немцы не смогли додавить Францию, увязнув в позиционных боях, и тем самым не смогли перейти ко второй части плана Шлиффена, предусматривавшего удар всеми силами по России.
Нередко можно услышать мнение, что, мол, царская Россия находилась в кабальной финансовой зависимости от Франции и служила чужим интересам, отрабатывая кредиты. Ну что ж, обратимся к цифрам. В 1913 году, то есть накануне войны, наша страна выплатила по всем внешним долгам 183 миллиона рублей. Давайте сравним с общими доходами отечественного бюджета 1913 года: ведь долги выплачивают из доходов. Доходы бюджета составили в тот год 3,4312 миллиарда рублей. Это значит, что на заграничные выплаты ушло всего-навсего 5,33% доходов бюджета. Ну что, видите вы здесь «кабальную зависимость», «слабую финансовую систему» и тому подобные признаки «загнивающего царизма»? Причем 183 миллиона рублей – это выплаты всем иностранным государствам-кредиторам, а не одной лишь Франции.
Выдумки о Российской империи разнообразны, но поразительно нелепы. Например, можно услышать, что к февралю 1917 года армия истощила людские резервы. Утверждается, что русская армия насчитывала всего 7 миллионов человек, а иногда – и того меньше, около 6,5 миллиона. Цифра «7 миллионов» гуляет уже довольно давно и попадается достаточно часто, так что на ней стоит остановиться подробнее. Откуда она взялась?
Крупный военный историк, генерал Николай Головин писал, что к 31 декабря 1916 года в действующей армии находилось 6,9 миллиона человек. Однако в эту цифру не входят еще 2,2 миллиона человек, относившихся к запасным частям, и 350 000 человек, подчиняющихся военному министру: они учитывались отдельно, в отличие от действующей армии, подчиненной Верховному главнокомандующему. Складывая все эти подразделения воедино, получим 9,45 миллиона человек, к тому же в начале 1917 года в армию призвали еще 600 000 человек.
Как же обстояли дела со снабжением столь многочисленной армии? В современных дискуссиях на тему дореволюционной России постоянно всплывает «аргумент» о том, что во время Первой мировой войны наша страна даже винтовками себя обеспечить не смогла и приходилось делать закупки оружия за рубежом. Из этого тут же делают выводы о слабой промышленности, отсталости страны, общей бездарности руководства и так далее.
Вообще-то нетрудно заметить, что в этих рассуждениях есть логическая ошибка. Чтобы ее заметить, рассмотрим два государства: у первого численность армии составляет 10 человек, а у второго – миллион. Допустим, первая страна произвела 10 винтовок и больше произвести не смогла, но все равно обеспечила стопроцентную укомплектованность своей армии винтовками. А вторая произвела 800 000 винтовок, а значит, некомплект составил 200 000.
Представьте себе, что кто-то начнет рассуждать следующим образом: «Смотрите, первая страна полностью себя обеспечила, а у второй нехватка винтовок, 200 000 солдат безоружны. Какой позор, какая отсталая промышленность!» Однако мы же заранее условились, что вторая страна с «отсталой промышленностью» произвела 800 000 винтовок, а первая со своей «передовой промышленностью» – лишь 10 винтовок. И у кого же после этого слабая промышленность? Очевидно, что у первой страны! То есть если мы обсуждаем мощь промышленности, то смотреть надо объем производства.
А теперь обратимся к материалам сверхсоветского свойства, то есть подготовленным в Коммунистической академии, в 1934 году. Это период, когда официальная идеология провозгласила, что Российская империя была полуколониальной страной, а за положительные оценки дореволюционной ситуации запросто могли привлечь к уголовной ответственности. Так вот даже книга «Мировая война в цифрах», вышедшая в такое время, содержит следующие данные производства винтовок за 1916 год: Франция – 800 000, Англия – 853 000, Россия – 1,2 миллиона. Среди стран Антанты у России первое место. Вот, собственно, и все.
Конечно, вопрос снабжения не исчерпывается винтовками, поэтому предоставим слово министру обороны России Дмитрию Шуваеву, который в ноябре 1916 года сделал в Думе доклад на эту тему и сказал следующее:
Я возьму три цифры: первую, за январь 1915 года, – за единицу, затем – во сколько раз она увеличилась 1 января 1916 года и в настоящее время. Трехдюймовые орудия: 1 января 1915 года – единица, 1 января 1916 года – в 3,8 раза и в августе 1916 года – в 8 раз (голоса: «Браво!»). Если же мы примем введенную вставку стволов, починку орудий, то мы получим такие результаты: 1 января 1915 года – единица, 1 января 1916 года – в 5,7 раза и в августе 1916 года – в 13,2 раза (голос: «Браво!»).
48-линейные гаубицы: это орудие сложное, господа, и трудно подготовляемое, но и оно в январе 1916 года удвоилось, в августе почти учетверилось сравнительно с январем 1915 года. Винтовки в январе 1916 года (количественно) увеличились в три раза, а в августе 1916 года увеличились в 4 раза сравнительно с январем 1915 года. Снаряды 42-линейные: в январе 1916 года увеличились в 6,5 раза, в августе 1916 года – в 7,5 раза. 48-линейные снаряды: в январе 1916 года увеличились в 2,5 раза, в августе 1916 года – в 9 раз. 6-дюймовые снаряды: в январе 1916 года – в 2 раза, в августе – в 5 раз. 3-дюймовые снаряды в январе 1916 года увеличились в 12,5 раза, а в августе 1916 года – в 19,7 раза. Взрыватели, этот важный элемент для снарядов, увеличились в январе в 6 раз, а в августе – в 19 раз. 48-линейные и 6-дюймовые фугасные бомбы – в 4 раза и в 16 раз. Взрывчатые вещества – я не буду перечислять вам, господа, все, но увеличение произошло в некоторых случаях даже в 40 раз (голоса: «Браво! Браво!»).
Удушающие средства… Господа, надо кланяться нашим артиллеристам. Жаль, что я их не вижу. Я бы в присутствии вас низко им поклонился. Удушающие средства увеличились в январе 1916 года в 33 раза, а в августе – в 69 раз (голоса: «Браво!», «Браво!»). Я остановил ваше внимание, господа, на артиллерийском снабжении, не касаясь интендантского.
Я скажу во всеуслышание, что изъяны есть, недочеты есть. Но, в общем, дело терпимо. Скажем, в инженерном, военно-техническом снабжении, в общем, мы встречаем затруднения с автомобилями, и то вследствие причин, от нас не зависящих. Авиация тоже в таком положении находится. Развивается, господа, дело внутри России, и нужно только стремиться и желать, чтобы оно пошло быстрее. Так вот что дала дружная, общая, совместная работа. Позвольте, господа, надеяться и просить вас помочь и в будущем в этой совместной работе на снабжение нашей доблестной армии (голоса справа: «Браво!»).
Господа! Враг сломлен и надломлен. Он не оправится. Я еще раз повторю: каждый день приближает нас к победе, и каждый день приближает его, напротив, к поражению.
В очередной, 1917 год русская армия вступала на подъеме, а если кто-то считает речь Шуваева пропагандистской, своего рода попыткой выдать желаемое за действительное, то пусть обратится к немецким свидетельствам. Как они оценивали состояние русской армии в то время? Легендарный полководец Первой мировой, начальник германского Генерального штаба Пауль фон Гинденбург пишет в своих мемуарах:
Что касается кампании 1917 года, то мы находились в раздумьях относительно того, с какой стороны придет главная угроза: с Запада или Востока. С точки зрения численного превосходства представлялось, что бóльшая угроза находится на Восточном фронте. Мы должны были ожидать, что зимой 1916-1917 гг., как и в прошлые годы, Россия успешно компенсирует потери и восстановит свои наступательные возможности. Никаких сведений, которые бы свидетельствовали о серьезных признаках разложения русской армии, к нам не поступало. К тому же опыт научил меня относиться к таким донесениям очень осторожно, вне зависимости от того, из какого источника и когда они исходят.
Столкнувшись с превосходством России, мы не могли безбоязненно смотреть на состояние австро-венгерской армии. Донесения, которые мы получали, не давали веских оснований считать, что благоприятный исход кампании в Румынии и относительно благоприятное положение на итальянском фронте (поскольку там ситуация оставалась напряженной) оказали долговременное ободряющее влияние на моральное состояние австро-венгерских войск.
Мы должны были учитывать, что атаки русских могут еще раз привести австрийские позиции к коллапсу. В любом случае невозможно было оставить австрийский фронт без прямой помощи Германии. Напротив, мы должны были быть готовы посылать и в дальнейшем подкрепления нашему союзнику, если сложится критическое положение.
Приведу еще одно свидетельство, на этот раз британского генерала Нокса, в годы войны находившегося при русской армии:
Перспективы кампании 1917 года были еще более блестящими, чем прогнозы летней кампании, делавшиеся в марте 1916 года на то время… Русская пехота устала, но меньше, чем двенадцать месяцев назад.
…Арсеналы оружия, боеприпасов и военной техники были, почти по каждому виду, больше, чем даже при мобилизации – много больше тех, что имелись весной 1915 или 1916 года. Впервые военные поставки из-за рубежа стали прибывать в существенном объеме… Управление войсками улучшалось с каждым днем. Армия была сильна духом… Нет сомнений, что если бы тыл сплотился… русская армия снискала бы себе новые лавры в кампании 1917 года и, по всей вероятности, развила бы давление, которое сделало бы возможной победу союзников к концу этого года.
Мощь русской армии была столь велика, что некоторое время она успешно действовала даже в условиях постфевралистского хаоса. Приведу в пример Мэрэшештское сражение в июле-августе 1917 года. В ней войска Германии и Австро-Венгрии сразились с румыно-русскими армиями. Подчеркну, что у противника войска в основном были германскими, так что аргумент про «не умеющих воевать австрияков» заведомо неприменим. Что такое румынская армия тех времен, я думаю, объяснять не надо – очень и очень слабая. Что такое русская армия уже после Февраля, при «доблестном» режиме Керенского, тоже всем понятно. Несмотря на это, потери противника составили 47 000 человек убитыми и ранеными. По советским данным, румыно-русские потери были примерно такими же, но идеологизированность советской историографии в том, что касается Первой мировой, заставляет в этом усомниться. Как бы то ни было, налицо – очень крупная неудача Германии, чьи войска в основном и принимали участие в том сражении.
Потери существенные и, кстати, вполне сопоставимые с потерями окруженных частей Самсонова в Восточной Пруссии, о которых я говорил в начале статьи. Кстати, что-то я ни разу нигде не слышал, чтобы сражение при Мэрэшешти хоть кто-нибудь называл доказательством «прогнившего кайзеровского режима». А ведь Германия не достигла ни одной из поставленных целей, поскольку идея была в том, чтобы разгромить румыно-русские войска, захватить ту часть Румынии, которая еще оставалась неоккупированной, и выйти к границам России. Ничего из этого у Германии не получилось.
Таким образом, надо признать, что до Февраля русская армия уверенно шла к победе и представляла собой мощный и боеспособный организм. Не в мнимом поражении нашей армии на фронтах надо искать причины Февраля, а, напротив, победу у нас украли совершившие революцию.
Дмитрий Зыкин
Перейти к авторской колонке
