Проблем у нас в стране хватает. Само по себе это не удивительно. Наивно было бы ожидать за двадцать лет завершения радикального изменения всего общественного устройства. Но в каком бы кругу эти нестроения ни обсуждались – везде всплывает тезис о необходимости формировании «гражданского общества» как панацеи от всех напастей. Вот и Президент в своих ежегодных посланиях тоже регулярно акцентирует внимание слушателей на целесообразности развития этого института. Говорится об этом давно и многими, но опять же все снова и снова сетуют на отсутствие видимых позитивных результатов. Обуревают сомнения: не имеется ли каких-то имманентных причин, препятствующих формированию в России этого, столь успешного во многих государствах, общественного механизма? Чтобы не угодить с головой в очередной омут, было бы желательным просчитать последствия такого шага.
При оценке возможных сценариев развития событий приходится помнить, что гражданское общество – это способ разрешения конфликтов без применения принуждения внешней силой, на основе принятых в обществе ценностей и обычаев. Организационными формами гражданского общества выступают общественные организации, движения и публичные акции, а также просто продиктованные обычаями повседневные поступки. Иными словами, гражданское общество – это форма реализации менталитета. Ничего другого просто невозможно. Поэтому имеет смысл окинуть взором наиболее характерные черты этого самого российского менталитета.
Обращает на себя внимание то, что среди россиян сочетание творческих способностей и деловой активности в одном лице встречается крайне редко. Томас Алва Эдиссон – это фигура не российской действительности. Типична для нас как раз судьба его прямого коллеги – Александра Николаевича Лодыгина, который изобрел лампу накаливания, не озаботившись о ее патентовании и налаживании производства. В результате закончил свою деятельность заштатным инженером на американской электростанции. Историями о тяжкой доле умелого, порядочного и совестливого крестьянина (мастерового, учителя, офицера, ученого) на фоне прожигающих жизнь нахрапистых бездельников полна русская литература. Лучшего примера чем «Дядя Ваня» здесь трудно придумать.
Термин «бездельники» в данном контексте употреблен достаточно условно. В любом обществе существуют социальные группы, которые по затратам энергии должны быть отнесены к числу самых активных. Однако по своему содержанию их деятельность направлена не на создание материальных или интеллектуальных ценностей, но, главным образом, на их перераспределение в свою пользу. В своем крайнем проявлении это криминалитет, открыто присваивающий себе чужую собственность даже без намека на компенсацию в какой-либо форме. В то же время существуют и другие социальные группы, осуществляющие подобный процесс в более мягкой форме – в виде неэквивалентного обмена (неоправданно завышенные цены и тарифы, либо тухлый товарец под видом доброкачественного, либо пустопорожняя болтовня под видом государственной или общественной деятельности). Но результат деятельности всех разновидностей этих групп идентичен: это дестабилизация экономической деятельности и общественных отношений. Иными словами, речь идет о деструктивной активности некоторых социальных групп, точнее – подгрупп.
Сама по себе некоторая доля дестабилизации не только не опасна, но и является необходимым источником всякого развития. Именно выведение системы из равновесия согласно принципу Даламбера и порождает возникновение ускорения, свидетельствующего о начале движения. Весь вопрос в величине этого дисбаланса. Когда он невелик, то компенсируется осуществлением шага. Если же величина дисбаланса велика и не может быть компенсирована ввиду ограниченных возможностей в совершении необходимых шагов для восстановления равновесия, то система рушится. Можно высказать предположение, что в России активность деструктивных групп превышает величину, естественным образом компенсируемую в ходе обыденной общественно-исторической практики.
При анализе характера протекания процессов общественного развития некоторые исследователи выдвигают весьма продуктивный тезис о существенном влиянии на характер и результаты развития так называемых . Эти правила не выражены формально, но именно они определяют стереотипы поведения людей во всех ситуациях. Надконституционные принципы формируются в течение длительного времени, сравнимого с длительностью циклов этногенеза, при значительном влиянии случайных факторов. По завершении их формирования они приобретают в некотором смысле сакральный характер, воспринимаются как данность, не поддающаяся рациональному толкованию, да и не подлежащая таковому.
Осмысление содержания надконституционных норм является совершенно необходимым при планировании реформ, в особенности институциональных. Иначе внедрение заимствованных формальных правил, даже весьма успешных, в случае их противоречия надконституционным правилам, может привести к прямо противоположному результату. Именно надконституционные принципы формируют ограничители, позволяющие общественной системе сохранять динамическое равновесие и не разрушиться в ходе институциональных преобразований.
Упомянутый российский феномен доминирующей спонтанной деструктивной активности требует своего осмысления. Только на основе адекватной оценки предполагаемой реакции общества возможно принятие успешных управленческих решений. Разумеется, исчерпывающие объяснения должны быть получены методами социальной психологии. Однако в качестве рабочей гипотезы можно выдвинуть тезис о том, что в качестве основополагающего надконституционного принципа в российском менталитете присутствует свойство иррационального, гипертрофированного стремления к свободе личного волеизъявления. Вопреки расхожему утверждению о «рабской сущности российского народа». Прямым следствием этого свойства является, с одной стороны, крайне болезненная реакция на необходимость подчиниться воле другого, равноправного себе, индивида, а с другой – щепетильное отношение к навязыванию своей воли другому индивиду.
Первый из названных аспектов российского менталитета проявляется в инстинктивном стремлении уклониться от любого конфликта до его начала под любым предлогом, дабы исключить даже гипотетическую возможность поражения. В случае неизбежности противостояния – уступить, даже в ущерб себе. Во имя сохранения собственного психологического равновесия. Этим же свойством можно объяснить стойкое неприятие решений суда, воспринимаемого, как правило, несправедливым при любом исходе дела. Ведь в суде в результате прений, под давлением логически убедительных доводов приходиться осмысленно принимать навязанную волю противной стороны, что вызывает иррациональное неприятие. С другой стороны, это же свойство позволяет россиянину спокойно, без внутреннего протеста принять обстоятельства непреодолимой силы. Внешнее немотивированное принуждение воспринимается в этом случае как стихийное бедствие, вынуждающее к определенным, не всегда желательным поступкам, но не покушающееся на собственное мироощущение. Поэтому россияне без надрыва пережили и трехсотлетнее монгольское иго, и трехсотлетнее самодержавие Романовых, не говоря уже про какие-то тридцать лет тоталитаризма.
Второй аспект сформировал высокий психологический барьер к участию в действиях, результатом которых может стать подавление воли другой личности, иными словами – стремление к уклонению от конфликта даже с высокой вероятностью собственной победы. Прямым следствием этого качества является неприязненное отношение к судебному способу разрешения конфликтов как таковому в русском общественном мнении, даже несмотря на его настойчивое внедрение в ходе либеральных реформ.
Однако любой барьер бывает преодолеваем, вопрос лишь в затратах энергии (в данном случае – психологической). Здесь необходимо учесть еще одну общую закономерность: чем выше барьер, тем более жестким оказывается приземление после его преодоления. Из этого напрашивается вывод о том, что решение о возможности навязывания своей воли другому индивиду в качестве повседневного стереотипа поведения принимает на себя существенно меньшая доля народа. Однако у этой части народа, осознающей к тому же, что она не встретит противодействия, уже не остается никаких сдерживающих мотивов, и подавление чужой воли происходит предельно эгоцентрично, цинично и брутально.
Таким образом, в российском обществе уже давно произошел раскол на бóльшую часть, стремящуюся уклониться от личных конфликтов, и мéньшую – тех, кто легко решается на эти конфликты, но не делает даже видимости уважения к интересам противной стороны. А поскольку механизм функционирования гражданского общества – это непрерывная череда личных противостояний, то результат реализации любой модели российского гражданского общества предельно деструктивен и заключается в неэквивалентном перераспределении интеллектуального и материального общественного богатства в пользу предельно узкой прослойки народа. Причем этот раскол произошел не между классами и социальными группами, а между личностями в рамках каждого класса, социальной страты, профессионального коллектива, местной или национальной общины, да и в рамках каждой семьи.
Здесь следует учесть одно типичное заблуждение (или осмысленное лукавство), широко тиражируемое в либеральных интеллигентских кругах: предположение о безусловном благе широких гражданских свобод для развития всего общества. Почему-то никто не принимает во внимание очевидный факт: в ходе гражданского взаимодействия свобода предусматривается для всех, а не только для добропорядочных членов общества. Почему апологеты либеральной идеи на всех дискуссиях с упоением рисуют сказочные картины о том, как освобожденные от «оков государства» и «гнета чиновников» все граждане наперегонки побегут делать научные открытия, создавать рабочие места, интенсифицировать свой труд на этих самых местах и увеличивать отчисления в фонды социального развития? А что делать, если какая-то часть граждан свободно захочет ликвидировать существующие производства, либо изъять из них оборотные средства и вывезти их из страны, бросив работников (фактически – большинство граждан) на произвол судьбы, либо начать пересортицу товаров в целях получения 1000% рентабельности, либо затеять обычное «кидалово» при строительстве, да просто встать на единственной свободной полосе улицы, включив аварийку, чтобы поточить лясы со случайно встретившимся приятелем, не обращая внимание на застрявшую в образовавшейся пробке «скорую помощь»? А вдруг таких «свободно эгоцентричных» индивидов окажется достаточно много? А как в этом случае от них борониться? Так же свободно вцепиться в горло обидчику? Ведь других аргументов эти «активисты» не воспринимают! Но не превратится ли вследствие этого вся наша жизнь в непрерывную всеобщую мясорубку? Не велика ли цена за такую свободу?.. Нет ответа.
Собственно, такая мясорубка в 90-х и началась. Сначала активные «предприниматели» взяли за горло потребителей своими ценами, потом другие активисты решили, что «предприниматели» слишком зажировали, надо бы их «пощипать» – и взяли в руки паяльники или стволы… Свобода же! В общем, совокупные потери населения страны от сокращения рождаемости и криминальных разборок стали сравнимы с потерями от «тоталитарного насилия» 30-х годов. Таким образом, насилие при свободе никуда не делось. Изменились только субъекты и объекты этого насилия. Но зато, например, пламенная Валерия Ильинишна на каждом углу заходится в пафосе: «Чубайс никого не посадил!» Это правда. Ну а то, что наша правовая система и правоприменительная практика (по вдохновению того же Анатолия Борисовича и иже с ним) фактически развязали руки и ребятам с залоговыми аукционами, и «конкретным пацанам» с паяльниками – это не считается. Нынче, правда, пацанов с утюгами сменили коллекторные агентства, но суть от этого не изменилась. Собственно, что считать «преступлением» – это дело вкуса. Есть персоны, которые считают, что насилие со стороны людей в форме, предъявляющих ордер на арест, – это непозволительное насилие, а вот «свободные» люди со «свободными» ценами или с паяльниками – это гораздо приятнее. Однако для жертв такого «свободного волеизъявления», думается мне, разница не существенная. Им тяжко…
Другой типичной ошибкой являются попытки искать причины противостояния в национальной или профессиональной, образовательной или географической плоскости. Яркий пример такой ошибки (или провокации) – попытка акцентировать внимание на мифическом противостоянии «бизнесмены – чиновники» (равно как и «русские – понаехавшие», «народ – начальники», «россияне – москвичи», нужное – подчеркнуть). Приглядевшись, можно заметить, что на самом деле происходит схватка за обладание общественными ресурсами между представителями различных подгрупп одного и того же деструктивного меньшинства, только использующими для достижения аналогичных целей – безудержного сгребания богатства – различные инструменты в этой схватке. И вообще «деятельные бездельники» щедро вкраплены во все социальные группы. Они являются миру в виде пьяных во время уборочной страды механизаторов, разгадывающих кроссворды мэнеэсов, вороватых соседей, жуликоватых лавочников, лихоимствующих чиновников, «оборотней в погонах», озверевших «дедов», крикливых завсегдатаев политических и светских тусовок, чванливых «председателей советов директоров». Нельзя сказать, что их большинство, но они везде в «лидерах», на виду, во главе.
Однако никого не должна вводить в заблуждение их показная активность и заявления типа: «мы создали», «мы организовали», «мы кормим», «мы зарабатываем». На самом деле они ничего не умеют (точнее – хорошо умеют, но не желают) организовать или создать. Эти люди просто обладают утробным чутьем быстро «возглавить» любое кем-то начатое успешное дело или «поучаствовать» в нем, пока его истинные создатели и исполнители бьются над естественными проблемами. А словом «заработать» они обозначают умение выгрести из кассы все, что можно унести в двух руках, в зубах и за пазухой. Те же сырьевые или металлургические олигархи не открыли ни одного нового месторождения и не построили ни одного нового комбината. Они просто причесали их под свои потребности, да и то руками не ими обученных специалистов.
Формы деструктивной активности разнообразны, но атрибутом ее является невнятная мотивация. Именно она, при соблюдении внешних приличий, позволяет принимать решения, наносящие ущерб деятельности общества, а следовательно – провоцировать экономические и социальные кризисы. Примерам деструктивного поведения в нынешней российской действительности несть числа. Когда ключевую должность в государственном учреждении или коммерческой организации занимает человек, вопиющим образом не соответствующий ей по своим профессиональным качествам – это наносит ущерб деятельности организации и разлагает производственные отношения в коллективе. Например, медик (возможно, гениальный) как организатор и вдохновитель сельскохозяйственного производства; мебельный торговец (возможно, сверхудачливый) – во главе обороны страны. Ясно, что авторитета такие руководители у подчиненных не заслужат. Да к тому же подобные назначения наносят ущерб репутации органов власти в глазах общественности, вне зависимости от мотивов этих назначений, какими бы благими они ни были.
Неизвестно, как формировался состав руководства Саяно-Шушенской ГЭС, но комиссия Госдумы вынесла беспощадный вердикт о вопиющей некомпетентности этого руководства. Когда в пенсионном законе невозможно понять, каким образом квалифицированный работник, трудившийся на протяжении многих лет с высокой интенсивностью в тяжелых условиях, получает пенсию наравне с низкоквалифицированным, да еще и невозможно спрогнозировать изменения в этом самом пенсионном законе – это выводит пенсионеров на улицы. Когда контракт обещает «ноль первоначального взноса, ноль процентов по кредиту, ноль комиссии» – это значит, что вас все равно обманут, а где-то в укромном закутке появятся ничем не обеспеченные деньги, вызывающие инфляцию.
Во всех названных примерах мотивы принятия решений не поддаются разумному объяснению. Но, возможно, это случайный фактор или проявление некомпетентности? Скорее всего, это осмысленно выстроенная (вероятно, интуитивно ощущаемая) конструкция, позволяющая организовать неэквивалентный обмен либо корыстное, необоснованное перераспределение ресурсов или полномочий в ущерб непосвященным участникам правоотношений. В ином случае (при ясно выстроенных правоотношениях) неэквивалентное перераспределение будет легко обнаружено и его будет трудно (в большинстве случаев – невозможно) обосновать. Не случайно факторы прозрачности бизнеса или принятия политических решений относятся самыми авторитетными рейтинговыми агентствами к числу важнейших при определении рейтинга надежности компании или страны.
Подобные явления имеют место в любом обществе, но в России они принимают демонстративный характер. Например, в декабре 2004 года на одном из центральных каналов промелькнул весьма показательный сюжет. Где-то в Воронежской области на одном из сельскохозяйственных предприятий директор в течение нескольких месяцев открыто не выплачивает работникам начисленную зарплату. И это притом, что никаких споров о величине или обоснованности самого факта начисления зарплаты ни одна из сторон не высказывает. Предприятие признается прибыльным. Директор с негодованием (?!) отметает какие бы то ни было упреки, заявляя, что ему «так удобнее» (!?) вести хозяйственную деятельность. Самое поразительное, что аналогичную позицию занимает руководитель органа местного самоуправления, являющегося по определению одной из базисных структур гражданского общества.
Обычной процедурой разрешения спорных ситуаций в гражданском обществе является переговорный процесс, в ходе которого путем взаимных уступок на основе общепринятых обычаев достигается взаимоприемлемое решение. Здесь возникает логичный вопрос: какие новые обстоятельства могут быть выяснены в ходе дискуссий или согласительных процедур такого «гражданского» общества для разрешения вышеозначенного воронежского конфликта? Можно ли себе представить, хотя бы в горячечном бреду, подобную ситуацию в действительно гражданском обществе? Вряд ли, если вспомнить, что в Европе останавливается, например, транспорт целой страны, когда работники не могут договориться с работодателями о прибавке к зарплате, которая увеличивается (!) темпами, на десятые доли процента (!) отстающими от роста инфляции. И работодатели признают сам факт постановки вопроса обоснованным, спорят только о деталях. Иными словами, предпосылкой к началу формирования гражданского общества должно стать уважение к интересам противоположной стороны, готовность учесть их в процессе переговоров, даже при несогласии с конкретной позицией в споре. И вот как раз такая готовность практически начисто отсутствует в российском менталитете.
Следует иметь в виду, что благоустроенное, свободное гражданское общество основано на взаимной требовательности. Именно эта требовательность и является естественным противовесом алчным устремлениям «активистов». В частности, главными инициаторами громких процессов против искажения бухгалтерской отчетности или отмывания денег (вроде «Энрона» в США или «Пармалата» в Италии) является предпринимательское сообщество. Главная же особенность российского менталитета – доброта и всепрощенчество. Ко всем. Но в первую очередь, к себе любимому. Ну, не хочет большинство творчески настроенных россиян затруднять себя всяческими дрязгами. Откровенно говоря, чистоплюйствует. Хотя справедливости ради надо отметить, что публичное отстаивание своей позиции, даже если эта позиция благородна и чиста, – достаточно тяжелое занятие, требующее огромных моральных сил, а зачастую и мужества. А у порядочных людей, как правило, эти силы уже потрачены на созидательную деятельность. Без остатка. Не случайно социолог О.В. Крыштановская отмечает, что значительную долю в обширном слое «новых русских бедных» составляют не спившиеся маргиналы, а образованные и квалифицированные работники здравоохранения, образования, научно-технические работники и производственный персонал обрабатывающих отраслей в самом продуктивном возрасте – от 35 до 50 лет.
Устойчивое неприятие участия в любых формах общественной деятельности большинством членов российского общества подтверждается и прямыми социологическими исследованиями. Так, по данным ВЦИОМ от 12.01.2006 только 21% респондентов обладают информацией о существовании в своих населенных пунктах каких-либо общественных организаций. Участвуют или хотели бы участвовать в работе общественных организаций только 14% опрошенных. Остальные 86% с различной степенью определенности не желают участвовать в любых формах деятельности общественных организаций.
Другая заметная черта – это отсутствие промежуточных ступеней в проявлении своих эмоций и устремлений: либо омыть своего визави слезами умиления, либо удавить собственными руками. Третьего не бывает. Это отмечают все российские и мировые мыслители. Но на этой основе может быть реализован только бардак. Уступчивостью и долготерпением большей части народа мгновенно пользуются деструктивные элементы, которые агрессивно навязывают обществу свои разрушительные нормы поведения и занимают в нем лидирующее положение. Таким образом, частная активность в России, вопреки предположению Адама Смита, не конвертируется в развитие общества, но приводит только к неэквивалентному перераспределению ресурсов, вызывающему прогрессирующую деградацию.
За примерами далеко ходить не надо. Вот харизматичный лидер пафосно провозгласил «берите себе свободы (буквально – «суверенитета», но по сути – то же самое), сколько сможете пережевать!» И общество, тон в котором стали задавать «граждане», которым надоело себя ощущать «иждивенцами», мгновенно сорганизовалось. Сложились обычаи. Например, обычай за рублевый товар или услугу назначать цену рубля по два, а то и по пять. И всего через пару лет в сотке Forbes – наши люди! Обычай понравился. И вот уже по городам и весям заурядный подмастерье за взмах топора или молотка без смущения заламывает так, будто он готовит статую на аукцион Sotheby. И бесполезно тут искать какие-нибудь директивы, принуждение или сговор «центров организованной преступности». Их нет. Обычный резонанс «неиждивенческих» душ. Так ФАС не нашла следов сговора бензиновых оптовиков. Не были найдены и следы сговора хлебных и крупяных торговцев летом 2010 года. Вышел в гудок закон о регулировании в торговле. Его авторам, похоже, не известно, что цены на базаре на многие товары не ниже, чем у ритейлеров, хотя долю рынка торговца из обшарпанной палатки не разглядеть и в электронный микроскоп, а самих торговцев – миллионы. Тот же резонанс. Без государственного принуждения. Чем не гражданское общество? А пугающее пренебрежение к воспроизводству основных фондов и элементов инфраструктуры, хищническое использование природных ресурсов, презрение к профессиональному мастерству во всех видах производственной деятельности (да и к самой производственной деятельности как таковой) – это закономерный результат подобной экономической стратегии такого вот гражданского общества.
Но уступчивость и долготерпение не проходят бесследно. Любой человек, самого ангельского характера, уступая в чем-либо, в глубине души рассчитывает на взаимность и внимание к своим чаяниям. Не ощущая такого отклика, он впадает в угнетенное состояние. Отсюда два исхода: люди со слабой волей опускаются в перманентное пьянство, у людей с твердым стержнем – копится утробная ненависть к социальным группам, навязавшим несвойственные им стереотипы поведения. Когда степень этой ненависти превышает некий порог, предохранитель самосохранения соскакивает и начинает полыхать разинщина, пугачевщина или ленинщина – «бессмысленная и беспощадная». Все это вряд ли можно отнести к достоинствам русского национального характера. Однако приходится просто принять это как данность.
Любая система не может постоянно находиться в неуравновешенном состоянии. Кто-то должен противостоять деструктивным элементам. Вследствие свойств менталитета подавляющей части народа, люди, стремящиеся к упорядочению взаимоотношений не склонны воспользоваться общественными механизмами. Регулирующее воздействие приходится осуществлять относительно обособленной от основной массы народа силой. Силой, в значительной мере свободной от типично российского слюнтяйства, но – и это самое главное! – самоидентифицирующей себя именно как неотъемлемая часть народа, готовая до второго пришествия разделить с ним и тяготы, и победы.
До сих пор – хорошо ли, плохо ли – такой силой в России выступало государство. Путем жесткой регламентации (именно регламентации, а не догматической фетишизации принципов «предприимчивости» и «состязательности») порядка разрешения типичных коллизий, оно берет на себя неблагодарную роль обуздания гипертрофированных эгоистических устремлений деструктивных элементов, освобождая при этом творческую энергию созидательной, но мягкотелой части народа от необходимости тратить свои силы на защиту от беспрерывных притязаний своих агрессивных соплеменников. Инструментарием осуществления государством своих функций является кадровая политика органов государственной власти. Но непременно с жесткой ответственностью государственных кадров за результаты их деяний. Подобная система общественного устройства по необходимости обладает меньшей гибкостью и адаптивностью к локальным возмущающим факторам, но зато она обеспечивает формирование условий для интенсивного выявления и концентрации созидательного потенциала народа в целом, в личных интересах представителей его подавляющего большинства.
Правда, подобная суровая идиллия случается в российской истории, к сожалению, достаточно редко. То ли кадрового потенциала не хватает, то ли желания обременить себя этой самой «неблагодарной ролью». Чаще можно наблюдать, как представители государственной власти с азартом, достойным лучшего применения, кидаются растаскивать национальное богатство собственной страны. Но когда власть осознает свое предназначение – страна совершает впечатляющий рывок в территориальной экспансии (Иван Грозный) или в структурных преобразованиях (Петр Великий, Сталин). И наоборот: все без исключения периоды отсутствия жесткой воли правителя связаны с разрушением экономики, культуры, права, нравов. Это период перед Батыевым нашествием, Смута, Керенщина, радикальные экономические реформы 90-х. В лучшем случае – это стагнация при тоталитарном, но мягкотелом руководстве (Николай II, Брежнев).
При этом вряд ли будет справедливым утверждение, будто к позитивным результатам автоматически приводит любой произвол. Залогом успеха является лишь политическая воля, понимаемая как готовность и способность руководителя принимать решения на основании надконституционных принципов, дополненная видением им способов добиться осуществления принятых решений. Только в этом случае, когда происходит совпадение по фазе представлений народа и руководителя о целесообразности, выраженных в надконституционных нормах, – можно рассчитывать на синергетический эффект творческой активности нации.
Для достижения успеха самые жесткие требования власть должна предъявить, прежде всего, к самой себе. Прежде всего – и по времени, и по значимости! Представители власти должны быть достойны той суровой миссии, которую они берут на себя. Они должны обладать необходимым для этого интеллектуальным и нравственным потенциалом. Это не благое пожелание «со стороны». Это условие самосохранения самой власти. В любом ином случае некомпетентные или беспринципные сотрудники служат причиной потери доверия народа и мгновенного разложения самих властных структур с последующим падением. Этот аспект – самое уязвимое звено любой сильной власти. С глубоким прискорбием приходится признать, что нынешние представители в подавляющем большинстве доверия народа не вызывают. Возможно, из-за достаточно высокой концентрации деструктивных элементов в самой нынешней власти. Поэтому попытки укрепления такой власти и не вызывают прилива энтузиазма на просторах России.
Ясно, что проявление гражданского самосознания в России вследствие менталитета имеет специфическую особенность. Похоже, российское общественное правосознание делегирует всю полноту власти верховному правителю, заведомо принимая от него любой установленный им правопорядок и возлагая на него всю полноту ответственности за результаты («Придите и володейте нами, ибо земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет»). Обратная связь осуществляется путем выражения совокупной лояльности (или свержения) верховной власти, минуя череду локальных повседневных противостояний каждого гражданина со своим персональным оппонентом (в отличие от того, как это происходит в современных развитых демократиях). При этом формой вотума доверия является активная повседневная созидательная деятельность каждого гражданина на своем месте, вне зависимости от формы правления, а свержение власти может происходить либо в активной форме (октябрь 1917), либо в пассивной («народ безмолвствует»: 1605, 1991).
Учитывая, что при любой ситуации происходит нанесение ущерба конкретным людям (то ли в форме разорения и депопуляции, то ли в форме прямых репрессий), то дать оценку той или иной форме организации общества можно, видимо, лишь по общественным результатам. Если бы пришлось делать выбор между неприкрытым насилием во имя неких абстрактных, пусть и высоких, целей и «тихим и безмолвным житием во всяком благочестии и чистоте», то каждый человек с неизвращенным разумением естественно предпочел бы второй вариант развития событий. Однако российская действительность ставит своих граждан перед иной, гораздо более жуткой дилеммой: либо направленный террор со стороны государства с предсказуемым ущербом при известных обстоятельствах (но и предсказуемыми путями избежания неприемлемого ущерба), либо террор безграничный и хаотичный со стороны многочисленных «активных» соплеменников при возможности неконтролируемого авантюрного успеха одних и безысходной деградации других членов общества.
В этих условиях дать оценку той или иной форме организации общества можно, видимо, лишь по общественным результатам. Если происходит динамичное комплексное сбалансированное развитие страны (а не только узкой группы сырьевых отраслей) и улучшение благосостояния народа при опережающем темпе и обеспечении вертикальной мобильности наиболее продуктивной части нации, то форму общественного устройства можно считать приемлемой. Остается, правда, открытым вопрос: что считать показателями развития? Многие совершенно искренне не скрывают восторга от прорвы круглосуточных магазинов по городам и селам, да еще от обилия русской речи на самых крутых мировых курортах. А вот за какие-такие шиши все это, и на сколько хватит этих шишей – их совершенно не колышит. Но вопрос остается…
Иными словами, предметом размышлений должно стать не догматическое стремление к определенной форме общественного устройства (примат государства или гражданского общества), но результат его деятельности. Сегодняшние результаты деятельности российского общества плачевны. Это очевидно. Перед всеми нами дилемма: то ли исправлять худой государственный механизм, то ли развивать беспомощное гражданское общество.
Александр Артемов,
эксперт по экономической безопасности
Перейти к авторской колонке
