В 1858 году между Китаем и Россией был подписан договор, закрепивший присоединение к России огромной территории, лежащей к северу от Амура. Историческому соглашению предшествовали некоторые малоизвестные события и будничный героизм людей, о которых, к сожалению, сегодня почти не вспоминают.
Стакан амурской воды (Художник Валерий Шиляев, 2011 год)
Впервые русские люди появились на Амуре в первой половине XVII века. В 1643 году Василий Поярков со 130 казаками осуществил труднейший поход из Якутска, спустился к Амуру и проплыл по нему до самого устья. Спустя пять лет к Амуру вышел Ерофей Хабаров, основавший Албазин – первоначально острог, а затем небольшой городок, ставший центром русских владений в этих краях. Появились русские поселения и на правом берегу великой реки. Но Китай, в котором тогда правила воинственная маньчжурская династия, не хотел допускать русских к своим границам. Сорок лет продолжались кровавые стычки русских поселенцев с китайцами и маньчжурами, а затем целая маньчжурская армия вторглась на русские земли в Забайкалье и осадила Нерчинск.
27 августа 1689 года под стенами осаждённого Нерчинска Фёдор Алексеевич Головин (впоследствии ближайший сподвижник Петра I) подписал Нерчинский трактат – договор между Россией и Китаем. Согласно этому трактату Россия теряла все приамурские земли, а граница между двумя странами была проведена с запада на восток по вершинам Станового хребта: северный его склон – российский, южный – китайский. Россия потеряла Амур на полтора с лишним века, а Албазин был оставлен русскими и разорён до основания маньчжурами.
К этому моменту Китай уже вёл активную торговлю с Европой. Но к XVIII веку отношение китайцев к европейцам начинает ухудшаться: им было разрешено торговать лишь в двух городах – Кантоне и Макао, а все торговые операции должны были осуществляться через специальное общество китайских купцов, подотчётное правительству в Пекине. Это вызвало рост контрабанды, в которой особо преуспели английские дельцы, привозившие из Индии опиум для продажи китайцам. Их хорошо вооружённые скоростные суда – опиумные клиперы часто вступали в бой с китайскими военными кораблями, а приток опиума кроме растления людей вызвал ещё и рост цен на серебро, за которое этот опиум продавался.
Всё это не могло не обеспокоить китайские власти. Посланный правительством в Кантон специальный комиссар объявил резидента английской Ост-Индской компании и всех английских купцов заложниками до тех пор, пока англичане не сдадут имеющийся у них опиум. Тем пришлось подчиниться, и весь опиум был уничтожен. Но в ответ на действия китайских властей в 1840 году началась английская интервенция в Китай, получившая название первой Опиумной войны. По заключённому 29 августа 1842 года Нанкинскому договору англичане получили так желанную для них свободу торговли с Китаем, а остров Сянган был передан Англии в «вечное владение», став знаменитым Гонконгом – крупнейшим английским опорным пунктом в Юго-Восточной Азии.
Но глубинные районы Азии по-прежнему были труднодоступны для англичан, и тогда они обратили внимание на Амур, ведущий в самый её центр. Вскоре русские власти задержали англичанина Остина, который «под предлогом геогностических исследований и пользуясь гостеприимством России занимался исследованием р. Амура и её притоков».
Русское правительство встревожилось: создание английских опорных пунктов в устье Амура и на Сахалине означало бы для России потерю наиболее удобного пути из центральных районов Сибири к Тихому океану и появление английских войск непосредственно у границ России. Медлить было нельзя – англичан нужно было опередить во что бы то ни стало. Амурская эпопея началась!
В 1842 году по поручению Академии наук отправился в экспедицию по Сибири Александр Фёдорович Миддендорф. Своё путешествие он начал в Омске, где взял себе в помощники 22-летнего военного топографа унтер-офицера Василия Васильевича Ваганова, служившего при отдельном Сибирском корпусе.
Далее маршрут экспедиции пролегал через Томск, Красноярск и Туруханск на Таймыр, оттуда через Иркутск – в Якутск, где учёный занимался изучением вечной мерзлоты, и, наконец, от Якутска к побережью Охотского моря. Здесь по первоначальному плану экспедиция должна была завершить свой путь, исследовать Шантарские острова в Охотском море и повернуть обратно. Но в последний момент руководитель экспедиции поступил иначе, по сути нарушив данные ему инструкции.
Осень 1844 года. Удский (или Удской) острог – маленькое поселение, расположенное чуть выше по течению реки Уды от места её впадения в Охотское море. Казалось бы, в преддверии долгой суровой зимы небольшой экспедиции следовало остаться здесь на зимовку: несмотря на страшную глушь и тяжёлый климат здесь всё-таки обитаемое место, а вокруг на сотни вёрст дикая тайга и вообще никакого жилья. Но Миддендорф оставляет в Удском остроге своего слугу и ближайшего помощника М. Фурмана, якобы для проведения метеорологических наблюдений в течение года, а остальных членов экспедиции отправляет назад в Якутск, мотивируя это усталостью и болезнью людей. Сам же вместе с Вагановым, несмотря на приближающуюся зиму, решает идти к устью Амура. Это не было предусмотрено первоначальным планом экспедиции, и Александр Фёдорович отправился в столь рискованное предприятие «по собственному побуждению», как он будет вспоминать позднее.
До устья Амура путешественники не добрались, зато прошли по району, лежащему к югу от Станового хребта, в январе 1845 года вышли к Амуру и по его льду добрались до русского караула в Усть-Стрелке, стоявшего при слиянии Аргуни и Шилки. Дальше была дорога в Иркутск и через всю Россию в Петербург.
Привезённые Миддендорфом сведения о географии Восточной Сибири и Дальнего Востока, а главное – Приамурья были настолько обширными и ценными, во многом опровергавшими устоявшиеся в науке представления, что по приезде учёного в Петербург он был восторженно встречен научной общественностью. В частности, на волне положительных эмоций, вызванных успехом этого путешествия, было решено создать Русское географическое общество, учредителями которого стали известнейшие люди России.
Такова общепринятая версия путешествия Александра Фёдоровича Миддендорфа. Кажется, всё ясно и понятно, однако при внимательном рассмотрении можно заметить некоторые несуразности, порождающие вопросы, ответов на которые пока в литературе не встречается…
Во-первых, Миддендорф был командирован Академией наук, а военные топографы, в частности, присоединившийся к нему в Омске Ваганов, подчинялись военному министру, а на месте – генерал-губернатору, который по собственной воле, конечно, мог отправить своего подчинённого сопровождать учёного, но лишь в пределах подведомственной территории.
Во-вторых, если мы вспомним положение Нерчинского трактата о границе между Россией и Китаем, проходящей по гребню Станового хребта, то становится понятно, что обратный путь Миддендорфа с Вагановым пролегал по территории Китая, причём по территории сопредельного государства без ведома его правительства передвигался военнослужащий русской армии (Ваганов), занимаясь при этом топографической съёмкой чужой территории! Как это называется?
В-третьих, если наши путешественники отправились на территорию соседнего государства, перейдя границу Российской империи «по собственному побуждению», то по возвращении в Россию они должны были бы подвергнуться весьма суровому наказанию за незаконный переход государственной границы и за совершение действий, способных вызвать межгосударственный конфликт. Произошло же совсем иное: унтер-офицер корпуса военных топографов Ваганов был произведён в офицеры, а Миддендорф отправил императору Николаю I на «высочайшее воззрение» записку о том, что территория к югу от Станового хребта фактически не принадлежит Китаю и должна быть присоединена к России.
Объяснение этим загадкам и несуразностям может быть только одно: Александр Миддендорф и Василий Ваганов выполняли (и с успехом выполнили) задание государственной важности по разведке территории сопредельного государства. Для обеспечения же максимальной секретности этой разведки Миддендорф и отослал всех своих спутников из Удского острога в Якутск, оставив с собой лишь одного Ваганова, без которого обойтись было просто невозможно, так как именно он производил топографическую съёмку местности. Санкционировать же подобную операцию в николаевской России мог, на мой взгляд, только один человек – сам император!
А сейчас, пожалуй, следует познакомиться с одним интересным свидетельством. Вот что пишет об экспедиции Миддендорфа Иван Васильевич Щеглов в своей книге «Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири 1032-1882 гг.», впервые изданной в Иркутске в 1883 году:
Его путешествие в местности, принадлежащей к бассейну р. Амура, замечательно и в другом отношении: на обратном своём пути здесь Миддендорф нашёл истинную границу русских владений по омбонам (пограничным знакам), с которых он снял надписи и представил при своём отчёте правительству, засвидетельствовав вместе с тем, что вся область к северу от Амура пустынна и фактически не принадлежит Китаю. Открытие это повлекло за собой вскоре же снаряжение сюда двух экспедиций, под начальством Ахте и Невельского: первой – сухопутной, для исследований на материке, чтобы определить истинную границу России с Китаем, а второй – морской, для исследований устьев Амура.
Если об экспедиции Геннадия Ивановича Невельского известно буквально всё, о ней существует масса литературы, то об экспедиции, известной под названием Забайкальской, которой руководил Николай Христианович Агте (Ахте) известно крайне мало даже специалистам – экспедиция была секретной, были засекречены и её материалы, а потом она просто забылась.
Среди тех источников, что мне удалось найти, ход и суть событий, связанных с Забайкальской экспедицией, наиболее полно изложены в статье П. Шумахера, напечатанной в журнале «Русский архив» в 1878 году. Многие факты, приводимые мной в дальнейшем, взяты из этой статьи. В других источниках они мне не встречались, хотя их достоверность, на мой взгляд, не вызывает сомнений. Вот как выглядят события в изложении Шумахера.
Вернувшись из экспедиции А.Ф. Миддендорф в своей записке не только сообщил о виденных им четырёх столбах к югу от Станового хребта, которые он посчитал за китайские пограничные знаки, но и изложил массу сведений о богатстве приамурского края, о выгоде русского судоходства по Амуру для связи с Охотским побережьем, Камчаткой и колониями на Аляске. Указывалось также на опасность захвата англичанами устья Амура, основания там укреплённой базы и проникновения по Амуру вглубь Сибири. Миддендорф предлагал поручить ему организовать новую экспедицию, чтобы спуститься на лодке вниз по Амуру до самого моря.
Но в правительстве решили по-иному: министр иностранных дел граф Карл Васильевич Нессельроде опасался любых осложнений в отношениях с Китаем и не хотел ничего слышать об экспедиции на Амур или даже о приближении к нему. Казалось, что решение амурского вопроса зашло в тупик, но поскольку в правительстве были и другие влиятельные люди с диаметрально противоположным взглядом на эту проблему, то в результате было принято некое компромиссное решение. Созданный при правительстве специальный комитет для рассмотрения амурского вопроса принял решение, «которым, вместе с экспедицией капитан-лейтенанта Невельского, разрешена была сухопутная экспедиция к устьям Амура».
8 февраля 1849 года было подписано высочайшее повеление об отправке экспедиции под руководством подполковника Генерального штаба Н.Х. Агте. Начальнику экспедиции было «поставлено в непременную обязанность производить исследования с крайней осторожностью и избегать всего того, что может встревожить китайцев и подать повод к каким-либо с ними столкновениям». Далее было сказано, что «осторожность в действиях в сих видах должны быть главным и первым его правилом». Чтобы даже сам факт посылки экспедиции не вызывал лишних вопросов, её назвали «экспедицией для исследования Забайкальского края»:
В случае встречи с китайцами… велено было на спросы их отвечать, что люди зашли с промышленной целью для отыскания звериных промыслов. И пред туземцами, состоящими в русском подданстве, приказано было выдавать себя за частных промышленников.
Экспедиция планировалась на три года, причём осмотр злополучных «пограничных» столбов, виденных Миддендорфом, предполагался лишь на третий год.
Весной 1849 года начальник экспедиции Агте и астроном Шварц отправились из Петербурга в Иркутск. Также отправились или присоединились к ним по пути и на месте: два офицера Корпуса горных инженеров, служившие на Алтайских заводах, – штабс-капитан Кованько и поручик (к 1852 году тоже штабс-капитан) Меглицкий; два штейгера (мастера производства горных работ), взятые на Нерчинских заводах, двенадцать рабочих, два топографа, два человека прислуги, а также четыре забайкальских казака и четыре проводника – «тунгуза», то есть представители местных народов. На содержание экспедиции выделялось по 10000 рублей серебром в год.
Секретность подготовки экспедиции была доведена до крайности: генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьёв был уведомлен о ней, когда экспедиция была уже на пути в Иркутск, а сам Муравьёв был в это время в поездке по губернии далеко от Иркутска. Но молодой и энергичный генерал-губернатор совершенно не разделял взгляды петербургских перестраховщиков подобных графу Нессельроде и совсем по-иному представлял как задачи этой экспедиции, так и всю политику России в регионе. Своей властью он приостановил деятельность Забайкальской экспедиции и уведомил о своём решении правительство и императора.
Начальник экспедиции Николай Христианович Агте оказался в весьма сложном положении: данные ему правительством инструкции категорически запрещали даже приближаться к Амуру, Муравьёв же считал исследование Амура единственной целью подобной экспедиции.
Пока Муравьёв отстаивал свои взгляды перед петербургскими сановниками и самим императором, экспедиции пришлось заняться исследованиями в Забайкалье, как бы оправдывая своё название. В 1849 году Кованько и Меглицкий исследовали золотоносность приграничных районов Нерчинского горного округа, а в 1850 году Меглицкий добрался до Верхоянского хребта, открыв свинцово-серебренное Эндыбальское месторождение в бассейне реки Яны. Шварц занимался определением точных координат географических пунктов в районе Байкала (кстати, за всё время экспедиции с 1849 по 1852 гг. им было выполнено 75 таких определений, позволивших произвести точную привязку многих последующих карт Восточной Сибири) и составлением совместно с топографами карт. В 1850 году в Иркутске была составлена карта Байкала.
Уступки правительства Муравьёву были сделаны лишь к концу 1850 года, когда был утверждён новый план Забайкальской экспедиции, но по-прежнему «ей поручались разные изыскания по горной части и проследование направления хребта гор, идущего от Горбицы (река в Забайкалье – В.А.) к востоку и составляющего нашу умственную границу с Китаем, держась при этом, разумеется, только нашего северного склона, чтобы не нанести оскорбления замкнутому Китаю». Однако дальше сам Шумахер приводит сведения, входящие в прямое противоречие с вышесказанным:
В конце 1852 г. подполковник Агте возвратился в Иркутск и доставил весьма важные и полезные сведения по пограничному с Амуром вопросу, почерпнутому им и членами его экспедиции как на северной, так и на южной покатости Станового хребта, и согласно этим сведениям составил даже карту, на которой было обозначено, какое именно пространство на левом берегу Амура местные жители, подданные Китайской империи, называют им принадлежащим, и с какого места считают земли, на Амуре же, принадлежащими России. Подполковник Агте привёз также некоторые сведения и о течении р. Амура, и о возможности плавания по всему её протяжению, о чём до того времени последние сведения почерпаемы были лишь из показания ссыльного беглеца Гурия Васильева, проплывшего через весь Амур.
Упомянутый Гурий Васильев действительно трижды спускался по Амуру: первый раз в 1815, а последний – в 1826 году, то есть за четверть века до Забайкальской экспедиции. За это время много воды утекло не только в Амуре… Но как же можно составить карту местности, а тем более собрать утверждения жителей этой местности об их принадлежности той или другой стране не побывав непосредственно на месте? По одним рассказам немногих повстречавшихся в тайге местных жителей? И как можно утверждать о судоходности реки во многие сотни вёрст длиной, не пройдя по ней – мало ли может встретиться сюрпризов: ведь ходили «смутные толки и слухи о небывалых на Амуре непроходимых порогах, о страшных водоворотах и стремнинах, о китайских крепостях и гарнизонах, о сильной военной флотилии, содержимой китайцами на Амуре, и о воинственном духе береговых жителей»? Это странно…
Кроме того, в восьмом номере журнала «Русское слово» за 1859 год (ещё были живы все участники событий!) в статье Д. Романова «Приобретение Амура» сообщается, что экспедиция подполковника Агте «доставила достоверные сведения о стране, к северу от Амура лежащей, хотя и не была на самой реке, за исключением топографа экспедиции, который спускался в лодке до устья реки Камары». То есть кто-то из экспедиции всё же был на Амуре? Но редкие современные публикации, посвящённые Забайкальской экспедиции не подтверждают даже этот факт.
Есть и ещё одно, правда, косвенное подтверждение вероятности исследования Амура. В 1854 году генерал-губернатор Муравьёв предпринял так называемый первый сплав по Амуру, перебросив на судах к его устью из Забайкалья весьма внушительный для здешних мест воинский контингент. Учитывая, что Муравьёв был опытным военным, а отнюдь не дилетантом-авантюристом, то решиться на такое мероприятие он мог бы только будучи твёрдо уверенным в его успешном осуществлении – подвергать сотни людей и свою репутацию неоправданному риску он бы не стал. Значит, он был полностью уверен в проходимости Амура для судов его флотилии, и вряд ли эта уверенность ни на чём не основывалась. Ну а Романов приводит ещё один интересный факт, тоже содержащий загадку:
Подполковник Агте нашёл пограничные знаки или амвоны, поставленные китайцами, ещё южнее тех пунктов, на которые указывал г. Миддендорф.
Впоследствии эти знаки никто не видел – они как бы исчезли! Хабаровский краевед В.И. Ремизовский в своей статье «Айгунский договор: логика фактов», опубликованной в октябре 1998 года в газете «Тихоокеанская звезда», пишет, что уже в наши дни военный топограф Г.Г. Левкин во время своей работы в тех местах упорно искал эти знаки или столбы, но так ничего и не нашёл. Впрочем, в этом, на мой взгляд, ничего таинственного как раз нет: после проведения межгосударственной границы по Амуру любые следы пребывания китайцев к северу от него были, вероятно, без огласки уничтожены русскими властями.
Главным же результатом экспедиции, пожалуй, стало открытие, что южный склон Станового хребта как бы переходит в западный склон Буреинского, что, если вспомнить положение Нерчинского трактата, означало принадлежность России территории Приамурья к востоку от Буреинского хребта и реки Буреи.
Забайкальская экспедиция завершилась к осени 1852 года, а в начале следующего года её начальник уже был в Петербурге. Вскоре туда же приехал и Николай Николаевич Муравьёв, вероятно, по воспоминаниям которого (судя по некоторым деталям), и представлены дальнейшие события в статье П. Шумахера в «Русском архиве»:
Государь Николай Павлович, по прибытии подполковника Агте, приказал доложить себе все эти дела, когда приедет генерал Муравьёв, и по приезде его доклад этот был назначен 22 апреля 1853 г. в присутствии Наследника Престола, Великого Князя Константина Николаевича и военного министра.
К докладу потребованы были генерал-губернатор и подполковник Агте. В то же время представлены Государю Императору все съёмки и карты Восточной Сибири, составленные как экспедицией полковника Агте, так и другими членами генерального штаба Восточной Сибири.
Государь принял очень милостиво полковника Агте, рассматривал все карты, расспрашивал его подробно о его путешествии и сведениях, им собранных, и по рассмотрении той карты о которой выше упомянуто, и соображении её с Нерчинским трактатом, изволил сказать о том пространстве Приамурья, которое лежит от реки Буреи к морю: «Итак, это наше!». Обратившись к военному министру, Николай Павлович сказал: «Так и снестись об этом с китайцами».
Потом, подозвав к общей карте Амура генерал-губернатора, говорит ему: «Всё это хорошо, но я ведь должен посылать защищать это из Кронштадта (указывая на устье Амура). Тогда Муравьёв сказал ему: «Кажется, нет надобности, Государь, так издалека», – и, проводя рукою по течению Амура из Забайкальского края, прибавил: «Можно и ближе подкрепить».
Государь при этих словах положил ему руку на голову и сказал: «Эх, Муравьёв, ты право когда-нибудь сойдёшь с ума от Амура!». Муравьёв отвечал: «Государь! Сами обстоятельства указывают этот путь». Николай Павлович, ударив его рукой по плечу, сказал: «Ну, так пусть же обстоятельства к этому и приведут: подождём».
Что Государь был очень доволен и всеми теми сведениями, которые он тут получил, ясно было: потому что на другой же день 23 апреля, генерал Муравьёв, полковник Агте и все члены экспедиции были осыпаны наградами».
Итак, 22 апреля 1853 года Россия вновь заявила свои права на Приамурье и Амур! Имена же тех мужественных и талантливых исследователей, благодаря которым это состоялось, необходимо ещё раз кратко напомнить.
Александр Фёдорович Миддендорф (1815-1894), путешествие которого по Приамурью положило начало присоединению Амура к России, уже в 1850 году стал академиком Петербургской Академии наук. Чтобы оценить вклад этого разностороннего учёного и даже просто перечислить круг его научных интересов и занятий, потребуется отдельный разговор. К счастью, об этом человеке в отличие от других участников амурской эпопеи существует достаточно обширная литература.
Василий Васильевич Ваганов (1820-1850/51), начав службу в 1835 году рядовым, к 1849 году был уже «в числе лиц, приближенных к генерал-губернатору Восточной Сибири Н.Н. Муравьёву и даже был тем представлен в свои адъютанты. В 1850 г. он получил секретное поручение провести тайную рекогносцировку правого берега Амура в северной Монголии, в августе того же года перешёл реку Аргунь около Цурухайтуя и, по дошедшему вскоре до русских властей известию, погиб».
Николай Христианович Агте родился в 1815 году в Херсонской губернии. Отец его, Христиан Андреевич, был ветераном русской армии, не раз воевал с турками и французами и дошел до Парижа будучи подполковником Малороссийского гренадерского полка. Сын пошёл по стопам отца и после учёбы в Харьковском университете поступил на военную службу, будучи зачисленным в кирасирский полк, носивший имя Великой княгини Елены Павловны. Но служба в полку продолжалась недолго, и молодой офицер вскоре поступает в недавно созданную академию Генерального штаба, по окончании которой направляется в распоряжение Оренбургского генерал-губернатора графа Василия Алексеевича Перовского. Затем была первая командировка в Забайкалье, потом участие в проверке положения границы между Россией и Норвегией. Наконец, Забайкальская экспедиция, после которой Николай Христианович Агте вернулся к строевой службе, став в 1857 году начальником штаба кирасирской дивизии, а с 1 января 1859 года в чине генерал-майора вышел в отставку по болезни. Умер он в 1867 году.
Николай Гаврилович Меглицкий (1825-1857) уже вскоре после Забайкальской экспедиции зарекомендовал себя выдающимся учёным-геологом. В 1854-1854 годах он совместно с А.И. Антиповым занимался изучением Южного Урала, посетив, в частности, пещеру Шульган-Таш (Капова пещера). Считается, что именно Меглицкий составил первое научное описание горы Магнитной. Умер он молодым, подорвав здоровье в экспедициях.
Матвей Иванович Кованько (1822-1874) после Забайкальской экспедиции побывал на разных должностях и завершил свою карьеру в чине статского советника управляющим химической частью Санкт-Петербургского монетного двора. Его сын, Александр Матвеевич (1856-1919), женатый на дочери знаменитого судостроителя адмирала А.А. Попова, стал одним из пионеров воздухоплавания и авиации в России – в 1910-ом он возглавил первую офицерскую школу лётчиков в Гатчине. Такой вот поразительный союз земли, воды и неба в одной семье!
Астроном Людвиг Эдуардович Шварц (1822-1894) окончил Дерптский университет в 1846 году и был зачислен ассистентом Дерптской обсерватории. Через год после окончания Забайкальской экспедиции, в 1854 году Шварц вернулся в Сибирь в качестве начальника Математического отдела Сибирской экспедиции Географического общества. С 1866 года он работал астрономом-наблюдателем Дерптской обсерватории, директором которой стал в 1872 году. В 1874 году он вновь посетил Забайкалье, чтобы в Кяхте, Чите и на Нерчинском заводе проводить астрономические наблюдения Венеры. За заслуги в деле изучения Сибири современники ставили Шварца в один ряд с Кропоткиным, Пржевальским и Семёновым-Тян-Шанским.
Военный топограф Степан Васильевич Крутиков составил карты Восточной Сибири, о которых автор книги «География в России в XIX – начале XX века» (М., 1978) пишет, что они «являются выдающимися картографическими произведениями XIX века». Военный топограф Василий Ефимович Карликов, чертёжник Алексей Андреевич Аргунов, штейгеры Аверилий Фомич Зверев и Иван Дудин, бесстрашный богатырь забайкальский казак Гавриил Дмитриевич Скобельцын, не раз буквально спасавший своей силой и отвагой всю экспедицию, – о них известно крайне мало.
О таких как они и многих-многих других безвестных или забытых исследователях и тружениках Сибири лучше всего сказано русским писателем Иваном Александровичем Гончаровым. В 1854 году он возвращался через Сибирь из плавания на фрегате «Паллада». Его путь пролегал почти там, где проходили некоторые маршруты Забайкальской экспедиции: из порта Аян на Охотском побережье к Якутску и затем к Иркутску, через самую дикую, суровую и малоосвоенную часть Сибири. О «государевых людях», несущих здесь свою службу, часто сравнимую с подвигом, он написал в своих путевых заметках, вошедших затем в книгу «Фрегат «Паллада»:
Вы знаете, что были и есть люди, которые подходили близко к полюсам, обошли берега Ледовитого моря и Северной Америки, проникали в безлюдные места, питаясь иногда бульоном из голенищ своих сапог, дрались со зверями, со стихиями, – всё это герои, которых имена мы знаем наизусть и будет знать потомство, печатаем книги о них, рисуем с них портреты и делаем бюсты. Один определил склонение магнитной стрелки, тот ходил искать ближайший путь в другое полушарие, а иные, не найдя ничего, просто замёрзли. Но все они ходили за славой. А кто знает имена многих и многих титулярных и надворных советников, коллежских асессоров, поручиков и майоров, которые каждый год ездят в непроходимые пустыни, к берегам Ледовитого моря, спят при 40 градусах мороза на снегу – и всё это по казённой надобности? Портретов их нет, книг о них не пишется, даже в формуляре их сказано будет глухо: «Исполняли разные поручения начальства».
Что здесь добавишь? О Забайкальской экспедиции и сегодня известно далеко не всё. Но, хочется надеяться, что нет ничего тайного, что рано или поздно не станет явным, и мы ещё узнаем все подробности этого загадочного, забытого и героического события в истории нашей Родины.
Владимир Агте, публицист
Перейти к авторской колонке
