Недавняя (и по совместительству соискателя президентского кресла) Владимира Путина, посвящённая национальному вопросу, мгновенно стала объектом оживлённого обсуждения и комментирования. Мнения, как водится, разделились: хватает и комплиментарных, и весьма негативных оценок. Не буду предаваться соблазну построчно проанализировать столь актуальный материал, отмечу лишь наиболее резанувшую на каком-то скорее не рациональном, а эмоциональном уровне фразу «скрепляющая ткань этой уникальной цивилизации – русский народ».
Скажите, что можно скрепить тканью? Разве что другую ткань, ибо использовать её вместо цемента при строительстве дома или в качестве шурупа в мебели, мягко говоря, проблематично. А как называется кусок ткани, скрепляющий другую ткань, по каким-то причинам расходящуюся? Заплатка, лоскут. И сразу вспоминается «лоскутная империя» – Австро-Венгрия. Интересно взглянуть, какой она была без прикрас, так сказать, изнутри.
Самая известная книга об Австро-Венгрии – гашековские «Похождения бравого солдата Швейка» – произведение, которое по праву заняло своё место в пантеоне славы мировой литературы. На его страницах перед нами предстаёт немало интереснейших социоэтнических типажей, характерных для пёстрого конгломерата народов и территорий, собранных некогда под скипетром династии Габсбургов.
Главный герой, немолодой торговец собаками Йозеф Швейк – человек добродушный, крайне недалёкий, но при этом не лишённый мудрости, своеобразной, но порой достаточно глубокой. В его действиях практически всегда присутствует железная логика, пусть и не понятная большинству окружающих, а кому-то и вовсе кажущаяся проявлением идиотизма (чего не отрицает и сам Швейк, заявляя: «осмелюсь доложить, я идиот!»). Не правда ли, напоминает такого персонажа отечественного юмористического фольклора, как чукча из «бородатых» советских анекдотов? Есть и более близкий пример по хронологии – гастарбайтеры из сериала, идущего по ТНТ. С последними он схож и совершенно буквальным пониманием приказов начальства, что приводит к разного рода казусам и неприятностям не столько для него, сколько для самого начальства
Полная противоположность ему – сапёр Водичка, агрессивный драчун с иррациональной ненавистью к одной из титульных наций Австро-Венгрии, что выглядело бы сегодня прямым вызовом апологетам толерантности.
– Короче говоря, мадьяры – шваль, – закончил старый сапер Водичка свое повествование, на что Швейк заметил:
– Иной мадьяр не виноват в том, что он мадьяр.
– Как это не виноват? – загорячился Водичка. – Каждый из них виноват, – сказанул тоже!
Открылась дверь, и появившаяся в дверях прислуга спросила по-венгерски:
– Что вам угодно?
– Nem tudom («не понимаю» – венг.), – презрительно ответил Водичка. – Научись, девка, говорить по-чешски.
Не слишком далеко по степени концентрации негативных эмоций ушёл от Водички и подпоручик Дуб. Его ненависть, правда, направлена не на представителей какой-то национальности, а на всех подчинённых, включая таких же чехов, как и он сам. Особенно это забавно, если вспомнить, что Дуб не кадровый офицер, а недавний преподаватель гимназии.
– Вы меня не знаете, – снова закричал подпоручик Дуб. – Может быть, вы знали меня с хорошей стороны, но теперь узнаете меня и с плохой стороны. Я не такой добрый, как вам кажется. Я любого доведу до слез. Так знаете теперь, с кем имеете дело, или нет?
– Знаю, господин лейтенант.
– В последний раз вам повторяю, вы меня не знаете! Осел! Есть у вас братья?
– Так точно, господин лейтенант, есть один.
Подпоручик Дуб, взглянув на спокойное, открытое лицо Швейка, пришел в бешенство и, совершенно потеряв самообладание, заорал:
– Значит, брат ваш такая же скотина, как и вы! Кем он был?
– Преподавателем гимназии, господин лейтенант. Был также на военной службе и сдал экзамен на офицера.
Скажите честно, разве редкость увидеть в каком-нибудь полицейском оцеплении подобного подпоручика Дуба, готового по приказу или без оного обрушить свою дубинку на голову обладателя любого носа и любого разреза глаз, даже такого, как у него самого?
На этом фоне достаточно безобидным и даже положительным персонажем выглядит поручик Лукаш. Но и он старается дистанцироваться от своей этнической принадлежности и даже в разговорной речи постоянно мешает чешские и немецкие слова.
При создании этого образа, кстати, Гашек немного субъективен – чешское дворянство и буржуазия были в «лоскутной империи» отнюдь не бесправны, и отказ от национальной самоидентификации не был обязательным условием для достойной карьеры. Недаром эрцгерцоги Рудольф (любовница – чешка Мария Вечера) и Франц-Фердинанд (этот и вовсе вступил с чешской графиней в законный, хоть и морганатический брак) разрабатывали проект превращения двуединой монархии в триединую – Австро-Венгро-Чехию. И даже мелькающий в одном из эпизодов военный врач Баутце с его девизом «Das-ganze-tschechische-Volk-ist-eine-Simulantenbande» (Весь чешский народ – банда симулянтов) в свете этого кажется не таким уж мерзавцем – скорее человеком, испытывающим закономерное раздражение от несоответствия уровня эмансипации потомков Гуса и Жижки и их готовности вносить вклад в дела государства.
Нет, империя Габсбургов была не так уж и плоха, как привыкли думать за последние девяносто лет. В конце концов, балканские народы, как правило, вынужденно выбирая между подчинением Стамбулу и Вене, предпочитали последнюю, а на Западной Украине до сих пор ходит ностальгическая поговорка про «бабушку Австрию и дедушку кайзера».
Но возможные аналогии с Россией тут имеют определённый предел – хотя бы потому, что Россия, в отличие от Австро-Венгрии, имеет все основания считаться мононациональным государством. Поэтому и формулировка резанула, ведь скреплять единый организм заплатками совершенно не нужно. Даже в рамках уникальной цивилизации.
Станислав Смагин, политолог
Перейти к авторской колонке
