В начале января новостные ленты информационных агентств оповестили о том, что президент поздравил с 85-летием писателя и критика Бенедикта Сарнова, подчеркнув, что его «книги и публицистические произведения пользуются популярностью не только у специалистов, но и у широкого круга читателей». Немалая доля правды в этих словах присутствует – увидевшая свет десять лет назад (ещё один юбилей) книга «Наш советский новояз» повлияла на формирование моего мировоззрения и моих жизненных устоев самым кардинальным образом.
Впечатления от прочтения «Нашего советского новояза» – хрестоматийная иллюстрация того, что мы называем «двойственными чувствами». С одной стороны, великое множество литературных анекдотов и баек из жизни «инженеров человеческих душ» советской поры, отсылок к малоизвестным и основательно – но незаслуженно – подзабытым стихотворениям, глубокомысленных аллюзий и аналогий. Всё это собрано и изложено с изрядным талантом, коего, безусловно, у Бенедикта Михайловича не отнять. Не особо портят впечатление от «светлой» части повествования даже постоянная путаница автора с нюансами биографии его предков – с кем не бывает! Человек пожилой, главное, что телефонный диалог Пастернака со Сталиным дословно повторит без запинки, хоть посреди ночи разбуди. В куда большее уныние вгоняет поистине садомазохистское наслаждение, с которым Сарнов рассказывает о том, как он и все члены его семьи годами боролись против проклятой империи зла.
Вот он в институтские годы в столовой с насмешкой воскликнул «классики марксизма написали кучу томов, а мы теперь мучаемся», и чёрное крыло репрессий едва не смахнуло с лица земли пытливого юношу (ни доказать, ни опровергнуть этого мы не можем)… Вот его сын с одноклассниками под орех разделал директора школы в споре о преимуществах капитализма по сравнению с социализмом… Вот этот же сын нахамил давнишней подруге писателя, в ответ на справедливое замечание заявив «ну и валите жаловаться в свой райком»… Вот жена в тёплой компании грузин в ответ на тост «за великий русский народ» заявляет «а мы не русские, он еврей, а я украинка»… Вот наш герой не хочет обижать своего друга, поневоле выступившего против какого-то диссидента, но в итоге правдолюбие побеждает и из груди само по себе вырывается: «как же Вам там яйца выкрутили?».
Эпитетов по отношению к антагонистам и лично незнакомым, но несимпатичным людям автор не жалеет – так, Джеймс Олдридж, известный нам всем со школьной скамьи своим бессмертным «Последним дюймом», ничтоже сумняшеся награждается ярлыком «совсем уж ничтожный», исключительно, надо полагать, из-за искренней симпатии к стране Советов. Оставим в стороне вопрос, будет ли кто-нибудь когда-нибудь изучать в школе самого Сарнова… Тем более удивительно, что с таким мощным послужным списком наш профессиональный диссидент не оказался в вермонтской, мюнхенской или хотя бы горьковской ссылке, а благополучно проработал до 1991 года во вполне статусных изданиях на вполне статусных должностях. Впрочем, подобный парадокс был вообще свойственен для тех смутных дней, когда последним писком моды среди властителей дум считалось сжечь перед телекамерами партбилет, или заявить, что при проклятых коммуняках подателя сего зажимали до крайней степени невозможности (разрешали, мерзавцы, снимать не два кассовых фильма в год, а всего один).
Но Бог с ним, началом девяностых, на кого был рассчитан этот поток мысли в 2002-ом, когда уже подрастало и собиралось вступать в гражданские права поколение, о реалиях СССР имеющее смутное представление и с трудом отличающее генсека от парсека? Представляете картину – приходит в село отряд оккупантов, доброхот, у дедушки которого когда-то отняли поросёнка, начинает вдохновенно составлять многостраничный донос на всех приспешников прежней власти, наконец, заканчивает и решает отнести старосте, а тут выясняется, что оккупантов уже давно и след простыл. Неловко и даже как-то совестно за незадачливого кляузника, вложившего столько труда в свою эпистолу.
Ярким свидетельством людоедской сущности советской власти должна, по мнению Сарнова, служить судьба одного из моих любимых поэтов – Бориса Слуцкого. История Бориса Абрамовича известна широко, и в лишнем пересказе не нуждается – скрепя сердце и исключительно из соображений партийной дисциплины выступив с невнятным и коротким осуждением Пастернака в рамках бессмысленной пропагандистской кампании (Хрущёв, прочитав уже после отставки «Доктора Живаго», сказал: «Зря мы такую волну подняли, надо было издавать – я ни черта смысла не понял и народ бы тоже не понял»), он затем четверть века вплоть до самой смерти испытывал невероятные душевные муки, изрядно подогреваемые осуждением со стороны окружающих. Трагедия? Да! Но это высокая, светлая трагедия, показывающая, насколько несоизмеримы с нынешними были тогдашние представления о чести, морали и этике, насколько глубже эти понятия были закреплены в душах и головах, насколько сильнее любое отступление от них пропускалось человеком через себя.
Что же сейчас? Актёр, называющий Путина «ниспосланной Богом благодатью», режиссёр, возглавляющий его же предвыборный штаб со словами «Высоцкий бы меня поддержал», ведущий юмористической программы, регулярно перешагивающей через все пределы приличий, но на вопрос «а почему вы не шутите про президента?» отвечающий «он спас нашу страну от распада, как же о нём можно шутить!» – неужели все эти люди будут годами страдать, если их не поймут коллеги по цеху? Вопрос неуклонно стремится к статусу риторического. Разве что при очередной смене власти недовольно проворчат «вот неудачники, а как мы им пели осанну!» и перенесут свою любовь на новых хозяев скипетра, державы и красной кнопки.
Надо сказать, что к образу Слуцкого Сарнов в своей книге обращается довольно часто, описывая его с симпатией, но при этом стараясь представить человеком немного нелепым и архаичным. Впрочем, в большинстве случаев эти попытки, как и все остальные прокураторские потуги, невольно обращаются против самого автора. Вот, например, Сарнов вступает со Слуцким в полемику по поводу стихотворения, в котором Зоя Космодемьянская перед казнью восклицает «Сталин придёт!».
– Как у Вас рука поднялась написать такое! – горячится Сарнов.
– Но это же правда, – спокойно парирует Слуцкий.
– Да хоть бы и правда! Это ведь ужасно, что чистая, светлая девочка умирает с именем палача на устах.
Сарнов неосознанно или же с неким умыслом выдал на-гора квинтэссенцию мышления нашей образованщины. В связи с этим вспоминается , в которой рафинированный публицист оправдывал любые фальсификации выборов, ведь при свободном волеизъявлении у нас в обязательном порядке победят «фашисты» (фашистом же признаётся любой, кто имеет наглость идентифицировать себя как представителя той самой национальности, разминувшейся с шумным кавказским застольем, ознаменованным присутствием еврейско-украинской четы). Хочется верить, что готовность признавать правду ровно в тех границах, которые не мешают праздно бранить Гомера и Феокрита и накалывать на вилку омаров (даже не знаю, какое из удовольствий первично), это не родовая неотменимая черта данного класса, а мутация, пусть даже тяжёлая. Сколько там длится период полураспада радиоактивных веществ, подобные мутации вызывающих? Сто, двести лет? Ничего, мы терпеливые, подождём.
Впрочем, после стольких критических слов не могу не поблагодарить Бенедикта Михайловича хотя бы за то, что «Наш советский новояз» во многом научил меня искусству критического осмысления прочитанного и отделения зерна от плевел. А подарком ему пусть будет информация к размышлению: если боязнь правды способствовала написанию столь яркого произведения, то как же можно развернуться, отбросив парализующий страх в сторону? Главное – в очередной раз не опоздать лет на десять.
Станислав Смагин, политолог
Перейти к авторской колонке
